На другой день мы продолжали наш путь. Когда лодки проходили мимо мыса Чжуанка, я, Ноздрин, Крылов и Чжан-Бао отправились посмотреть на змей, но расщелина оказалась пустой. Мы перевернули несколько больших камней у подножья карниза, но и тут ничего не нашли.
На другой день было как-то особенно душно и жарко. На западе толпились большие кучевые облака. Ослепительно яркое солнце перешло уже за полдень и изливало на землю горячие лучи свои. Все живое попряталось от зноя. Властная истома погрузила всю природу в дремотное состояние. Кругом сделалось тихо — ни звука, и даже самый воздух сделался тяжелым и неподвижным.
На другой день мы пошли протаптывать дорогу налегке. Отойдя немного, я оглянулся и тут только увидел, что место для бивака было выбрано не совсем удачно. Сверху со скалы нависла огромная глыба снега, которая каждую минуту могла сорваться и погрести нашу палатку вместе с людьми. Я решил по возвращении перенести ее на другое место.
На другой день проснулись мы совершенно разбитыми и совершенно неспособными ни к какой работе. Все члены словно были налиты свинцом, чувствовался полный упадок сил, даже поднять руку было тяжело. Когда проснулись Рожков и Ноздрин, я не узнал своих спутников.
Наконец, мы оправились настолько, что могли продолжать путешествие. Я назначил днем выступления 14 января 1910 года. С вечера мы уложились, увязали нарты и рано легли спать, а
на другой день со свежими силами выступили в путь.
Неточные совпадения
Был один из тех знойных июльских
дней, когда нагретая солнцем земля не успевает за ночь излучить тепло в мировое пространство, а
на другое утро, накопляет его еще больше, и от этого становится невыносимо душно.
Как-то в этот
день маршрут затянулся, и
на бивак мы встали совсем в сумерки. Остановились мы с правой стороны реки среди молодого ельника у подножья высокой скалы. Место мне показалось удобным: с одной стороны от ветра нас защищал берег, с
другой — лес, с третьей — молодой ельник.
Орочи настаивали, они помогли нам обуться и подняться
на ноги. Они принялись рубить дрова и просили нас то одного, то
другого сходить за топором, принести дров, поднять полено и т. д. Я убедил Рожкова и Ноздрина не отказываться от работы и объяснил в чем
дело. Кишечник и желудок отвыкли работать, и от этого мы заболели: нужны движения, нужно дать встряску организму, нужен физический труд, хотя бы через силу.
В этот
день с бивака мы выступили в обычное время и в полдень, как всегда, сделали большой привал. В два часа мы миновали последние остатки древесной растительности. Дальше перед нами
на необозримом пространстве расстилалась обширная поемная низина, занесенная снегом, по которой там и сям отдельными буро-желтыми пятнами виднелись вейник и тростник, менее
других погребенные сугробами.
На другой день, в 11 часов утра, Вронский выехал на станцию Петербургской железной дороги встречать мать, и первое лицо, попавшееся ему на ступеньках большой лестницы, был Облонский, ожидавший с этим же поездом сестру.
За двойную <цену> мастер решился усилить рвение и засадил всю ночь работать при свечах портное народонаселение — иглами, утюгами и зубами, и фрак
на другой день был готов, хотя и немножко поздно.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев
на землях и у того и у
другого.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого
дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с
другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь:
дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что,
друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков
на чай.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев
день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком
на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук
друг к
другу, разинутыми ртами и выпученными
друг на друга глазами.