Неточные совпадения
Свежевыпавший снег толстым слоем, словно капюшоном, прикрыл юрты туземцев, опрокинутые вверх
дном лодки, камни, пни, оставшиеся от порубленных недавно деревьев, и валежник
на земле.
Был один из тех знойных июльских
дней, когда нагретая солнцем земля не успевает за ночь излучить тепло в мировое пространство, а
на другое утро, накопляет его еще больше, и от этого становится невыносимо душно.
На другой
день мы продолжали наш путь. Когда лодки проходили мимо мыса Чжуанка, я, Ноздрин, Крылов и Чжан-Бао отправились посмотреть
на змей, но расщелина оказалась пустой. Мы перевернули несколько больших камней у подножья карниза, но и тут ничего не нашли.
На другой
день была назначена дневка. Я решил воспользоваться свободным временем и посетить птичий базар.
На другой
день мы все встали поздно.
День выпал
на редкость теплый, было даже жарко.
Что заставило их выйти
на открытое пространство среди белого
дня?
Очевидно, лоси привыкли к тому, что сюда можно выходить во всякое время
дня и ночи, чтобы понежиться
на прохладном морском берегу, где нет докучливых, кровь сосущих насекомых.
В это время подошла лодка, и мы принялись разгружать ее. Затем стрелки и казаки начали устраивать бивак, ставить палатки и разделывать зверей, а я пошел экскурсировать по окрестностям. Солнце уже готовилось уйти
на покой.
День близился к концу и до сумерек уже недалеко. По обе стороны речки было множество лосиных следов, больших и малых, из чего я заключил, что животные эти приходили сюда и в одиночку, и по несколько голов сразу.
На другой
день было как-то особенно душно и жарко.
На западе толпились большие кучевые облака. Ослепительно яркое солнце перешло уже за полдень и изливало
на землю горячие лучи свои. Все живое попряталось от зноя. Властная истома погрузила всю природу в дремотное состояние. Кругом сделалось тихо — ни звука, и даже самый воздух сделался тяжелым и неподвижным.
Видимо, и в атмосфере установилось равновесие, потому что легкие тучки
на горизонте в течение всего
дня не изменили своей формы и все время стояли неподвижно.
Когда я объявил орочам, что маршрут по рекам Акуру и Хунгари должен выполнить во что бы то ни стало, они решили обсудить этот вопрос
на общем сходе в тот
день вечером в доме Антона Сагды. Я хорошо понимал причину их беспокойства и решил не настаивать
на том, чтобы они провожали меня за водораздел, о чем я и сказал им еще утром, и только просил, чтобы они подробно рассказали мне, как попасть
на Сихотэ-Алинь. Спутниками моими по этому маршруту вызвались быть стрелки Илья Рожков и Павел Ноздрин.
Все как будто было предусмотрено, неизвестными для нас оставались только два вопроса: какой глубины снег
на Хунгари и скоро ли по ту сторону мы найдем людей и протоптанную нартовую дорогу.
Дня два ушло
на сбор ездовых собак и корма для них. Юколу мы собрали понемногу от каждого дома. Наконец, все было упаковано и уложено. Я условился с орочами, что, когда замерзнет река Тумнин, в отряд явится проводник орочей со своей нартой, и мы снимемся с якоря.
На другой
день, когда я вышел из палатки, первое, что мне бросилось в глаза, был густой туман.
Наконец,
на третий,
день небо стало очищаться, и хотя еще шел редкий и мелкий снег, но все же сквозь тонкую пелену слоистых туч изредка
на одну-две минуты выглядывало солнце.
Чем дальше вниз по реке, тем снег был глубже, тем больше мы уставали и тем медленнее мы продвигались вперед. Надо было что-нибудь придумать. Тогда я решил завтра оставить нарты
на биваке и пойти всем троим
на разведку. Я прежде всего рассчитывал дать отдых себе, моим спутникам и собакам. Я намеревался протоптать
на лыжах дорогу, чтобы ею можно было воспользоваться
на следующий
день.
Как-то в этот
день маршрут затянулся, и
на бивак мы встали совсем в сумерки. Остановились мы с правой стороны реки среди молодого ельника у подножья высокой скалы. Место мне показалось удобным: с одной стороны от ветра нас защищал берег, с другой — лес, с третьей — молодой ельник.
На другой
день мы пошли протаптывать дорогу налегке. Отойдя немного, я оглянулся и тут только увидел, что место для бивака было выбрано не совсем удачно. Сверху со скалы нависла огромная глыба снега, которая каждую минуту могла сорваться и погрести нашу палатку вместе с людьми. Я решил по возвращении перенести ее
на другое место.
Утром он сказал, что ночью было еще два слабых толчка, но я за
день так устал, что спал, как убитый, и ничего не слышал. С бивака мы снялись с некоторой надеждой
на успех. За ночь наша лыжница хорошо занастилась, и потому девять километров мы прошли скоро и без всяких приключений.
Протаптывание дороги по снегу заставляло нас проделывать один и тот же маршрут три раза и, следовательно, удлиняло весь путь во времени более чем вдвое. Это обстоятельство очень беспокоило меня, потому что весь запас нашего продовольствия был рассчитан лишь
на три недели. Растянуть его можно было бы еще
дня на три-четыре. Я все же надеялся встретить где-нибудь гольдов-соболевщиков и потому внимательно присматривался ко всяким следам, какие встречались
на реке и по сторонам в лесу.
Ежедневно мы протаптывали дорогу. За
день мы так уставали, что, возвращаясь назад, еле волокли ноги, а
на биваке нас тоже ждала работа: надо было нарубить и натаскать дров, приготовить ужин и починить обувь или одежду.
При бережном с ними обращении их должно было хватить
дней на тридцать.
С 7 по 18 декабря
дни были особенно штормовые. Как раз в это время мы дошли до речки Холоми и тут нашли орочокский летник, построенный из древесного корья
на галечниковой отмели. Летник был старый, покинутый много лет назад. Кора
на крыше его покоробилась и сквозила. Мы так обрадовались этим первым признакам человеческого жилья, как будто это была самая роскошная гостиница. Тут были люди! Правда, давно, но все же они сюда заходили. Быть может, и опять пойдут навстречу.
Мы сожгли все топливо, и теперь надо было итти за дровами. Взялся за это
дело Рожков, но едва он вышел из юрты, как сразу ознобил лицо.
На посиневшей коже местами выступили белые пятна. Я стал усиленно ему оттирать лицо снегом, и это, быть может, спасло его.
С каждым
днем мы стали делать переходы все меньше и меньше, стали чаще отдыхать, раньше становиться
на бивак, позже вставать, и я стал опасаться, как бы мы не остановились совсем.
— Би чжанге, ке-кеу-де елани агде ини. Бу дзяпты анчи, — сказал я ей
на туземном языке. (Я начальник, нас три человека, уже много
дней мы ничего не ели).
На другой
день проснулись мы совершенно разбитыми и совершенно неспособными ни к какой работе. Все члены словно были налиты свинцом, чувствовался полный упадок сил, даже поднять руку было тяжело. Когда проснулись Рожков и Ноздрин, я не узнал своих спутников.
Орочи настаивали, они помогли нам обуться и подняться
на ноги. Они принялись рубить дрова и просили нас то одного, то другого сходить за топором, принести дров, поднять полено и т. д. Я убедил Рожкова и Ноздрина не отказываться от работы и объяснил в чем
дело. Кишечник и желудок отвыкли работать, и от этого мы заболели: нужны движения, нужно дать встряску организму, нужен физический труд, хотя бы через силу.
Наконец, мы оправились настолько, что могли продолжать путешествие. Я назначил
днем выступления 14 января 1910 года. С вечера мы уложились, увязали нарты и рано легли спать, а
на другой
день со свежими силами выступили в путь.
В этот
день с бивака мы выступили в обычное время и в полдень, как всегда, сделали большой привал. В два часа мы миновали последние остатки древесной растительности. Дальше перед нами
на необозримом пространстве расстилалась обширная поемная низина, занесенная снегом, по которой там и сям отдельными буро-желтыми пятнами виднелись вейник и тростник, менее других погребенные сугробами.
Стало так темно, что мы то и
дело натыкались то
на обрывистый берег, то
на ледяной торос, то
на колодник, вмерзший в мокрый песок.
— Лес! Лес! Я вижу лес впереди, — закричал я,
на самом
деле ничего не видя.
…
На другой
день к вечеру мы были в селе Вознесенском.
Неточные совпадения
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит
на извозчике, каждый
день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и посылает
на толкучий продавать новый фрак.
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев
на землях и у того и у другого.
Городничий. Да, он отправился
на один
день по весьма важному
делу.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого
дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)