Неточные совпадения
Было бы ошибочно относить этих
людей к какой-либо особой народности и отделять их от прочих гольдов. В антропологическом отношении они нисколько не отличались от своих соседей — рыболовов, расселившихся по Уссури. Отличительной особенностью их
была страсть к охоте.
Видно
было, что по ней давно уже не ходили
люди.
Постоянным моим спутником в такого рода экскурсиях
был Поликарп Олентьев — отличный
человек и прекрасный охотник.
Снимание шкуры с убитого животного отняло у нас более часа. Когда мы тронулись в обратный путь,
были уже глубокие сумерки. Мы шли долго и наконец увидели огни бивака. Скоро между деревьями можно
было различить силуэты
людей. Они двигались и часто заслоняли собой огонь. На биваке собаки встретили нас дружным лаем. Стрелки окружили пантеру, рассматривали ее и вслух высказывали свои суждения. Разговоры затянулись до самой ночи.
Спустившись с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо
было торопиться разыскать воду, в которой и
люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы
был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не
было шлей, они съехали бы им на голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве,
было делом далеко не легким.
Иногда случается, что горы и лес имеют привлекательный и веселый вид. Так, кажется, и остался бы среди них навсегда. Иногда, наоборот, горы кажутся угрюмыми, дикими. И странное дело! Чувство это не бывает личным, субъективным, оно всегда является общим для всех
людей в отряде. Я много раз проверял себя и всегда убеждался, что это так. То же
было и теперь. В окружающей нас обстановке чувствовалась какая-то тоска,
было что-то жуткое и неприятное, и это жуткое и тоскливое понималось всеми одинаково.
— Моя тихонько ходи, — говорил он. — Думай, какой
люди далеко сопках ходи? Посмотри — капитан
есть, казак
есть. Моя тогда прямо ходи.
— Все давно помирай, — закончил он свой рассказ и задумался. Он помолчал немного и продолжал снова: — У меня раньше тоже жена
была, сын и девчонка. Оспа все
люди кончай. Теперь моя один остался…
Я пробовал
было его утешить, но что
были мои утешения для этого одинокого
человека, у которого смерть отняла семью, это единственное утешение в старости?
Дерсу остановился и сказал, что тропа эта не конная, а пешеходная, что идет она по соболиным ловушкам, что несколько дней тому назад по ней прошел один
человек и что, по всей вероятности, это
был китаец.
Повороты
были так круты, что кони не могли повернуться и должны
были делать обходы; через ручьи следы шли по бревну, и нигде тропа не спускалась в воду; бурелом, преграждавший путь, не
был прорублен;
люди шли свободно, а лошадей обводили стороной.
— Давно один
люди ходи, — говорил Дерсу как бы про себя. —
Люди ходи кончай, дождь ходи. — И он стал высчитывать, когда
был последний дождь.
Теперь я понял, что Дерсу не простой
человек. Передо мной
был следопыт, и невольно мне вспомнились герои Купера и Майн-Рида.
Отчего же у
людей, живущих в городах, это хорошее чувство, это внимание к чужим интересам заглохло, а оно, несомненно,
было ранее.
На другой день, когда я проснулся, все
люди были уже на ногах. Я отдал приказание седлать лошадей и, пока стрелки возились с вьюками, успел приготовить планшет и пошел вперед вместе с гольдом.
Для этого удивительного
человека не существовало тайн. Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил
быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.
Для меня стало ясно. Воззрение на природу этого первобытного
человека было анимистическое, и потому все окружающее он очеловечивал.
На другой день
была назначена дневка. Я велел
людям осмотреть седла, просушить то, что промокло, и почистить винтовки. Дождь перестал; свежий северо-западный ветер разогнал тучи; выглянуло солнце.
Казалось бы, что после вчерашней перепалки корейцы должны
были прийти на наш бивак и посмотреть
людей, в которых они стреляли.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести
было нельзя, и потому все зябли и почти не спали. Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова
были плохие, они трещали и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал, как он ругал полено, называя его по-своему — «худой
люди».
Они
были так высоки и так густы, что
человек в них казался утонувшим.
Я понял, что «
люди», о которых говорил Дерсу,
были пернатые.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки, крохали — все куда-то исчезли. По буро-желтому фону большими пятнами белели болота, покрытые снегом. Идти
было славно, мокрая земля подмерзла и выдерживала тяжесть ноги
человека. Скоро мы вышли на реку и через час
были на биваке.
— Гм! Моя это слыхал. Кругом
люди говорили. Теперь понимай
есть.
Наши сборы в экспедицию начались в половине марта и длились около двух месяцев. Мне предоставлено
было право выбора стрелков из всех частей округа, кроме войск инженерных и крепостной артиллерии. Благодаря этому в экспедиционный отряд попали лучшие
люди, преимущественно сибиряки Тобольской и Енисейской губерний. Правда, это
был народ немного угрюмый и малообщительный, но зато с детства привыкший переносить всякие невзгоды.
Теперь необходимо сказать несколько слов о том, как
был организован вьючный обоз экспедиции. В отряде
было 12 лошадей. Очень важно, чтобы
люди изучили коней и чтобы лошади, в свою очередь, привыкли к
людям. Заблаговременно надо познакомить стрелков с уходом за лошадью, познакомить с седловкой и с конским снаряжением, надо приучить лошадей к носке вьюков и т.д. Для этого команда собрана
была за 30 дней до похода.
Там, где поблизости жили
люди, ящики оставили близ их жилья, там же, где берег
был пустынный, их просто сложили в кучу и прикрыли брезентом, обозначив место вехой.
Он варил какую-нибудь кашу, грел чай и, когда завтрак
был готов, будил остальных
людей.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны
людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними.
Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят только усталые.
Из опыта выяснилось, что во время сильных дождей
быть в дороге невыгодно, потому что пройти удается немного,
люди и лошади скоро устают, седла портятся, планшет мокнет и т.д.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и
пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно
было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа
людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Обыкновенно такие ливни непродолжительны, но в Уссурийском крае бывает иначе. Часто именно затяжные дожди начинаются грозой. Та к
было и теперь. Гроза прошла, но солнце не появлялось. Кругом, вплоть до самого горизонта, небо покрылось слоистыми тучами, сыпавшими на землю мелкий и частый дождь. Торопиться теперь к фанзам не имело смысла. Это поняли и
люди и лошади.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы
были срублены прочно. Видно
было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это
был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме.
Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Видно
было, что
человек этот добрый, безобидный.
Запасшись этим средством, мы шли вперед до тех пор, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Паначев тотчас же пошел на разведку.
Было уже совсем темно, когда он возвратился на бивак и сообщил, что с горы видел долину Улахе и что завтра к полудню мы выйдем из леса.
Люди ободрились, стали шутить и смеяться.
6 июня мы распрощались с Кокшаровкой. Наши лошади отдохнули и теперь шли гораздо бодрее, несмотря на то что слепней и мошек
было так же много, как и вчера. Особенно трудно
было идти задним. Главная масса мошкары держится в хвосте отряда. В таких случаях рекомендуется по очереди менять местами
людей и лошадей.
Китайская фанза, к которой мы подошли, состояла из 3 построек, расположенных «покоем»: из жилой фанзы — посредине и 2 сараев — по сторонам. Двор между ними, чисто выметенный и прибранный,
был обнесен высоким частоколом в уровень с сараями. Почуяв посторонних
людей, собаки подняли неистовый лай и бросились к нам навстречу. На шум из фанзы вышел сам хозяин. Он тотчас распорядился, чтобы рабочие помогли нам расседлать коней.
В другой половине помещалась мельница, состоявшая из 2 жерновов, из которых нижний
был неподвижный. Мельница приводится в движение силой лошади. С завязанными глазами она ходит вокруг и вращает верхний камень. Мука отделяется от отрубей при помощи сита. Оно помещается в особом шкафу и приводится в движение ногами
человека. Он же следит за лошадью и подсыпает зерно к жерновам.
В фанзе
было 2 посторонних
человека, пришедших с реки Ното.
В команде нашлись 2
человека (Мурзин и Мелян), которые умели нырять. До самых сумерек они бродили по воде, щупали шестами, закидывали веревки с крючьями, но все
было напрасно.
Моя тропа заворачивала все больше к югу. Я перешел еще через один ручей и опять стал подыматься в гору. В одном месте я нашел чей-то бивак. Осмотрев его внимательно, я убедился, что
люди здесь ночевали давно и что это, по всей вероятности,
были охотники.
Встреча с таким «промышленником» гораздо опаснее, чем встреча со зверем. Надо всегда
быть готовым к обороне. Малейшая оплошность — и неопытный охотник погиб. Старые охотники с первого взгляда разбирают, с кем имеют дело — с порядочным
человеком или с разбойником.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог
быть один, и думал, что поблизости много
людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
Тогда я вернулся назад и пошел в прежнем направлении. Через полчаса я увидел огни бивака. Яркое пламя освещало землю, кусты и стволы деревьев. Вокруг костров суетились
люди. Вьючные лошади паслись на траве; около них разложены
были дымокуры. При моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но, узнав меня, сконфузились и в смущении вернулись обратно.
Утром я проснулся от говора
людей.
Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
Реки Уссурийского края обладают свойством после каждого наводнения перемещать броды с одного места на другое. Найти замытую тропу не так-то легко. На розыски ее
были посланы
люди в разные стороны. Наконец тропа
была найдена, и мы весело пошли дальше.
На пути нам встречались звериные следы, между которыми
было много тигровых. Два раза мы спугивали оленей и кабанов, стреляли по ним, но убить не удалось —
люди торопились и мешали друг другу.
Старик
был высокого роста, худощавый и более походил на мумию, чем на живого
человека.
За последние дни
люди сильно обносились: на одежде появились заплаты; изорванные головные сетки уже не приносили пользы; лица
были изъедены в кровь; на лбу и около ушей появилась экзема.
К сумеркам мы дошли до водораздела.
Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе. Целый день они шли без корма и без привалов. Поблизости бивака нигде травы не
было. Кони так устали, что, когда с них сняли вьюки, они легли на землю. Никто не узнал бы в них тех откормленных и крепких лошадей, с которыми мы вышли со станции Шмаковка. Теперь это
были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.