Неточные совпадения
Чаутангоузу [Чао-тан-гоу-цзы —
падь, долина, обращенная к
солнцу.], а слева — Хамахезу [Ха-ма-хэ-цзы — жабья речка...
По его словам, если после большого ненастья нет ветра и сразу появится
солнце, то в этот день к вечеру надо снова ждать небольшого дождя. От сырой земли, пригретой солнечными лучами, начинают подыматься обильные испарения. Достигая верхних слоев атмосферы, пар конденсируется и
падает обратно на землю мелким дождем.
3 часа мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник.
Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и
палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы. В воздухе стояла такая жара, что далее в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились в воздухе, и чем сильнее припекало
солнце, тем больше они проявляли жизни.
Я
спал плохо, раза два просыпался и видел китайцев, сидящих у огня. Время от времени с поля доносилось ржание какой-то неспокойной лошади и собачий лай. Но потом все стихло. Я завернулся в бурку и заснул крепким сном. Перед солнечным восходом
пала на землю обильная роса. Кое-где в горах еще тянулся туман. Он словно боялся
солнца и старался спрятаться в глубине лощины. Я проснулся раньше других и стал будить команду.
И он принялся мне рассказывать о том, что это душа умершего ребенка. Она некоторое время скитается по земле в виде летяги и только впоследствии
попадает в загробный мир, находящийся в той стороне, где закатывается
солнце.
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры не давали нам
спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу стих. Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло
солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
Рано мы легли
спать и на другой день рано и встали. Когда лучи
солнца позолотили вершины гор, мы успели уже отойти от бивака 3 или 4 км. Теперь река Дунца круто поворачивала на запад, но потом стала опять склоняться к северу. Как раз на повороте, с левой стороны, в долину вдвинулась высокая скала, увенчанная причудливым острым гребнем.
В это время снаружи послышался конский топот. Мы сунулись на свои места и притворились спящими. Вошел Ли Тан-куй. Он остановился в дверях, прислушался и, убедившись, что все
спят, тихонько разделся и лег на свое место. Вскоре я опять заснул и проснулся уже тогда, когда
солнце было высоко на небе.
— Не шали, — сухо сказал он, жмурясь, как будто луч
солнца попал в глаза его; Дронов небрежно бросил пресс на стол, а Клим, стараясь говорить равнодушно, спросил:
Действительно, нас ожидало нечто не совсем обыкновенное. Двор был пустынен; решетчатые ворота заперты; за тыном не слышалось ни звука.
Солнце палило так, что даже собака, привязанная у амбара, не залаяла, услышав нас, а только лениво повернула морду в нашу сторону.
Утих аул; на
солнце спят // У саклей псы сторожевые. // Младенцы смуглые, нагие // В свободной резвости шумят; // Их прадеды в кругу сидят, // Из трубок дым виясь синеет. // Они безмолвно юных дев // Знакомый слушают припев, // И старцев сердце молодеет.
Неточные совпадения
У вас товар некупленный, // Из вас на
солнце топится // Смола, как из сосны!» // Опять
упали бедные // На дно бездонной пропасти, // Притихли, приубожились, // Легли на животы; // Лежали, думу думали // И вдруг запели.
Время между тем продолжало тянуться с безнадежною вялостью: обедали-обедали, пили-пили, а
солнце все высоко стоит. Начали
спать. Спали-спали, весь хмель переспали, наконец начали вставать.
Наконец земля затряслась,
солнце померкло… глуповцы
пали ниц.
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад и отвалил, и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине и на гору под самую опушку леса.
Солнце зашло за лес. Роса уже
пала, и косцы только на горке были на
солнце, а в низу, по которому поднимался пар, и на той стороне шли в свежей, росистой тени. Работа кипела.
Местами расходились зеленые чащи, озаренные
солнцем, и показывали неосвещенное между них углубление, зиявшее, как темная
пасть; оно было все окинуто тенью, и чуть-чуть мелькали в черной глубине его: бежавшая узкая дорожка, обрушенные перилы, пошатнувшаяся беседка, дуплистый дряхлый ствол ивы, седой чапыжник, [Чапыжник — «мелкий кривой дрянной лес, кустами поросший от корней».