Неточные совпадения
Было бы ошибочно относить этих
людей к какой-либо особой народности и отделять их
от прочих гольдов. В антропологическом отношении они нисколько не отличались
от своих соседей — рыболовов, расселившихся по Уссури. Отличительной особенностью их была страсть к охоте.
В походе надо сообразоваться не столько с силами
людей, сколько с силами вьючных животных. И в самом деле, они несут большие тяжести, поэтому при всякой более или менее продолжительной остановке надо облегчить их спины
от груза.
Вскоре бивак наш опять ожил; заговорили
люди, очнулись
от оцепенения лошади, заверещала в стороне пищуха, ниже по оврагу ей стала вторить другая; послышался крик дятла и трещоточная музыка желны.
Таким образом, комарники спасали
людей от дождя,
от холодного ветра и
от докучливых насекомых.
Не только у русских, но и у китайцев и амурских туземцев слово «заяц» означает насмешку над
человеком трусливым, делающим
от страха всякие глупости.
Около полудня мы сделали большой привал.
Люди тотчас же стали раздеваться и вынимать друг у друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он все время почесывался. Клещи набились ему в бороду и в шею. Обобрав клещей с себя, казаки принялись вынимать их у собак. Умные животные отлично понимали, в чем дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем не то лошади: они мотали головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их
от паразитов, впившихся в губы и в веки глаз.
Люди могли защищаться
от гнуса сетками, но лошадям пришлось плохо. Мошкара разъедала им губы и веки глаз. Бедные животные трясли головами, но ничего не могли поделать со своими маленькими мучителями.
В другой половине помещалась мельница, состоявшая из 2 жерновов, из которых нижний был неподвижный. Мельница приводится в движение силой лошади. С завязанными глазами она ходит вокруг и вращает верхний камень. Мука отделяется
от отрубей при помощи сита. Оно помещается в особом шкафу и приводится в движение ногами
человека. Он же следит за лошадью и подсыпает зерно к жерновам.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много
людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло
от сердца.
После ужина
люди начали устраиваться на ночь. Некоторые из них поленились ставить комарники и легли спать на открытом воздухе, покрывшись одеялами. Они долго ворочались, охали, ахали, кутались с головой, но это не спасало их
от гнуса. Мелкие насекомые пробирались в каждую маленькую складку. Наконец один из них не выдержал.
Утром я проснулся
от говора
людей. Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
Часов в 10 утра мы увидели на тропе следы колес. Я думал, что скоро мы выйдем на дорогу, но провожавший нас китаец объяснил, что
люди сюда заезжают только осенью и зимой на охоту и что настоящая колесная дорога начнется только
от устья реки Эрлдагоу.
От множества сбившихся
людей в фанзе стояла духота, которая увеличивалась еще оттого, что все окна в ней были завешены одеялами. Я оделся и вышел на улицу.
Сна как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса
людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь. Собаки отбегали
от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только перед рассветом они немного успокоились.
Стрелки шли впереди, а я немного отстал
от них. За поворотом они увидали на протоке пятнистых оленей — телка и самку. Загурский стрелял и убил матку. Телок не убежал; остановился и недоумевающе смотрел, что
люди делают с его матерью и почему она не встает с земли. Я велел его прогнать. Трижды Туртыгин прогонял телка, и трижды он возвращался назад. Пришлось пугнуть его собаками.
Через час Туртыгин возвратился и доложил мне, что в 2 км
от нашего табора у подножия скалистой сопки он нашел бивак какого-то охотника. Этот
человек расспрашивал его, кто мы такие, куда идем, давно ли мы в дороге, и когда узнал мою фамилию, то стал спешно собирать свою котомку. Это известие меня взволновало.
Люди начали снимать с измученных лошадей вьюки, а я с Дерсу снова пошел по дорожке. Не успели мы сделать и 200 шагов, как снова наткнулись на следы тигра. Страшный зверь опять шел за нами и опять, как и в первый раз, почуяв наше приближение, уклонился
от встречи. Дерсу остановился и, оборотившись лицом в ту сторону, куда скрылся тигр, закричал громким голосом, в котором я заметил нотки негодования...
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал
от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать
от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый
человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
Через час наблюдатель со стороны увидел бы такую картину: на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры
от дождя. Дым
от костров не подымается кверху, а стелется низко над землей и кажется неподвижным. Спасаясь
от комаров и мошек, все
люди спрятались в балаган. Один только
человек все еще торопливо бегает по лесу — это Дерсу: он хлопочет о заготовке дров на ночь.
Свет
от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор
людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Дальше из его слов я понял, что раньше это были
люди, но они заблудились в горах, погибли
от голода, и вот теперь души их бродят по тайге в таких местах, куда редко заходят живые.
Следующий день мы продолжали свой маршрут по реке Инза-Лазагоу. Долина ее в средней части суживается, но затем опять начинает расширяться. Горы с правой стороны крутые и скалистые. В их обрывах когда-то нашли прожилки серебросвинцовой руды, отчего и долина получила свое настоящее название. Долина Инза-Лазагоу большей частью свободна
от леса, но так как почва в ней каменистая, она совершенно неудобна для земледелия. Вот почему
люди игнорировали ее и поселились около устья.
На половине пути
от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу, сделалось землетрясение, и все
люди слышали, как ночью скала Да-Лаза стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север никто его не встречал.
От холодного ветра снег стал сухим и рассыпчатым, что в значительной степени затрудняло движение. В особенности трудно было подниматься в гору:
люди часто падали и съезжали книзу. Силы были уже не те, стала появляться усталость, чувствовалась потребность в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная дневка.
В 2 км
от устья ее с правой стороны издавна живут удэгейцы. Стойбище их состоит из 4 фанз. В 1906 году их тут было только 15
человек обоего пола. В одном переходе
от Арму, ниже по Иману, есть другое удэгейское стойбище, Лаолю, с населением в восемь
человек. Лаолю представляет собой поляну с правой стороны реки длиной 4 км и шириной 1,5 км.
Проснулся я
от какого-то шума и спросил, что случилось. Казаки доложили мне, что к фанзе пришло несколько
человек удэгейцев. Я оделся и вышел к ним на улицу. Меня поразила та неприязнь, с какой они на меня смотрели.
Я не хотел здесь останавливаться, но один из местных жителей узнал, кто мы такие, и просил зайти к нему напиться чаю.
От хлеба-соли отказываться нельзя. Хозяин оказался
человеком весьма любезным. Он угощал нас молоком, белым хлебом, медом и маслом. Фамилии его я не помню, но
от души благодарю его за радушие и гостеприимство.
За этот день мы так устали, как не уставали за все время путешествия.
Люди растянулись и шли вразброд. До железной дороги оставалось 2 км, но это небольшое расстояние далось нам хуже 20 в начале путешествия. Собрав последние остатки сил, мы потащились к станции, но, не дойдя до нее каких-нибудь 200–300 шагов, сели отдыхать на шпалы. Проходившие мимо рабочие удивились тому, что мы отдыхаем так близко
от станции. Один мастеровой даже пошутил.