Неточные совпадения
Вечером я сидел с Дерсу у костра и беседовал с ним о дальнейшем маршруте по реке Лефу. Гольд говорил, что далее пойдут обширные болота и бездорожье, и советовал плыть
на лодке, а лошадей и часть команды
оставить в Ляличах. Совет его был вполне благоразумный. Я последовал ему и только изменил местопребывание команды.
Мы полагали, что к
вечеру возвратимся назад, и потому пошли налегке,
оставив все лишнее
на биваке.
На всякий случай под тужурку я надел фуфайку, Дерсу захватил с собой полотнище палатки и 2 пары меховых чулок.
К
вечеру мы дошли до зверовой фанзы. Хозяева ее отсутствовали, и расспросить было некого.
На общем совете решено было,
оставив лошадей
на биваке, разойтись в разные стороны
на разведку. Г.И. Гранатман пошел прямо, А.И. Мерзляков —
на восток, а я должен был вернуться назад и постараться разыскать потерянную тропинку.
Первые два дня мы отдыхали и ничего не делали. В это время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный».
Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел
на судно.
На другой день
на рассвете миноносец ушел в море. П.К. Рутковский
оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть к тому, что его нет более с нами.
Неточные совпадения
Он
оставляет раут тесный, // Домой задумчив едет он; // Мечтой то грустной, то прелестной // Его встревожен поздний сон. // Проснулся он; ему приносят // Письмо: князь N покорно просит // Его
на вечер. «Боже! к ней!.. // О, буду, буду!» и скорей // Марает он ответ учтивый. // Что с ним? в каком он странном сне! // Что шевельнулось в глубине // Души холодной и ленивой? // Досада? суетность? иль вновь // Забота юности — любовь?
Но вот два дня прошли тихо; до конца назначенного срока, до недели, было еще пять дней. Райский рассчитывал, что в день рождения Марфеньки, послезавтра, Вере неловко будет
оставить семейный круг, а потом, когда Марфенька
на другой день уедет с женихом и с его матерью за Волгу, в Колчино, ей опять неловко будет
оставлять бабушку одну, — и таким образом неделя пройдет, а с ней минует и туча. Вера за обедом просила его зайти к ней
вечером, сказавши, что даст ему поручение.
«Эту главу в романе надо выпустить… — подумал он, принимаясь
вечером за тетради, чтобы дополнить очерк Ульяны Андреевны… — А зачем: лгать, притворяться, становиться
на ходули? Не хочу,
оставлю, как есть, смягчу только это свидание… прикрою нимфу и сатира гирляндой…»
— То-то; Феня, Феня, кофею! — крикнула Грушенька. — Он у меня уж давно кипит, тебя ждет, да пирожков принеси, да чтобы горячих. Нет, постой, Алеша, у меня с этими пирогами сегодня гром вышел. Понесла я их к нему в острог, а он, веришь ли, назад мне их бросил, так и не ел. Один пирог так совсем
на пол кинул и растоптал. Я и сказала: «Сторожу
оставлю; коли не съешь до
вечера, значит, тебя злость ехидная кормит!» — с тем и ушла. Опять ведь поссорились, веришь тому. Что ни приду, так и поссоримся.
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их не слишком частых длинных разговорах, и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет был не их чувство друг к другу, — нет, о чувстве они не говорили ни слова после первых неопределенных слов в первом их разговоре
на праздничном
вечере: им некогда было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались
на обмен мыслями без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который не
оставлял им ни времени, ни охоты для объяснений в чувствах, — это были хлопоты и раздумья о том, когда и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.