Неточные совпадения
Трудно перечислить все те услуги, которые этот
человек оказал мне и моим спутникам. Не раз, рискуя своей жизнью, он смело бросался
на выручку погибающему, и многие обязаны ему жизнью, в том числе и я лично.
Оставив
людей внизу, я поднялся
на одну из соседних вершин, чтобы оттуда посмотреть, далеко ли еще осталось до перевала.
Спасаясь от
человека, пантера влезает
на дерево и выбирает такой сук, который приходится против ее следов
на земле и, следовательно, как раз против луча зрения охотника.
Снимание шкуры с убитого животного отняло у нас более часа. Когда мы тронулись в обратный путь, были уже глубокие сумерки. Мы шли долго и наконец увидели огни бивака. Скоро между деревьями можно было различить силуэты
людей. Они двигались и часто заслоняли собой огонь.
На биваке собаки встретили нас дружным лаем. Стрелки окружили пантеру, рассматривали ее и вслух высказывали свои суждения. Разговоры затянулись до самой ночи.
Чтобы не повторить ошибки, я приказал
людям остановиться и, выбрав высокий кедр, не без труда взобрался
на самую его вершину.
После отдыха отряд наш снова тронулся в путь.
На этот раз мы попали в бурелом и потому подвигались очень медленно. К 4 часам мы подошли к какой-то вершине. Оставив
людей и лошадей
на месте, я сам пошел наверх, чтобы еще раз осмотреться.
Спустившись с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду, в которой и
люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев
на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не было шлей, они съехали бы им
на голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было делом далеко не легким.
Я вспомнил, что мои
люди, уходя с биваков, всегда жгли корье
на кострах.
На другой день, когда я проснулся, все
люди были уже
на ногах. Я отдал приказание седлать лошадей и, пока стрелки возились с вьюками, успел приготовить планшет и пошел вперед вместе с гольдом.
Люди закинули лошадям поводья
на шею и предоставили им самим выбирать дорогу.
Я не понял, про какого «
человека» он говорил, и посмотрел
на него недоумевающе.
Беда неразумному охотнику, который без мер предосторожности вздумает пойти по подранку. В этих случаях кабан ложится
на свой след, головой навстречу преследователю. Завидев
человека, он с такой стремительностью бросается
на него, что последний нередко не успевает даже приставить приклад ружья к плечу и выстрелить.
Для меня стало ясно. Воззрение
на природу этого первобытного
человека было анимистическое, и потому все окружающее он очеловечивал.
Услышав стрельбу, Олентьев решил, что мы подверглись нападению хунхузов. Оставив при лошадях 2 коноводов, он с остальными
людьми бросился к нам
на выручку. Наконец стрельба из ближайшей к нам фанзы прекратилась. Тогда Дерсу вступил с корейцами в переговоры. Они ни за что не хотели открывать дверей. Никакие увещевания не помогли. Корейцы ругались и грозили возобновить пальбу из ружей.
На другой день была назначена дневка. Я велел
людям осмотреть седла, просушить то, что промокло, и почистить винтовки. Дождь перестал; свежий северо-западный ветер разогнал тучи; выглянуло солнце.
Казалось бы, что после вчерашней перепалки корейцы должны были прийти
на наш бивак и посмотреть
людей, в которых они стреляли.
— Каким тяжелым трудом, ценой каких лишений добывал себе этот
человек средства к жизни!» Но тотчас я поймал себя
на другой мысли: едва ли бы этот зверолов согласился променять свою свободу.
— Как его кричи! — сказал Дерсу. — Худой
люди! — Он вскочил и вылил горячую воду
на землю.
— Посмотри, — сказал Дерсу, указывая
на огонь, — его тоже все равно
люди.
В 11 часов утра мы сделали большой привал около реки Люганки. После обеда
люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел только траву и болото. Далеко
на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где, как оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки, крохали — все куда-то исчезли. По буро-желтому фону большими пятнами белели болота, покрытые снегом. Идти было славно, мокрая земля подмерзла и выдерживала тяжесть ноги
человека. Скоро мы вышли
на реку и через час были
на биваке.
В путешествие просилось много
людей. Я записывал всех, а затем наводил справки у ротных командиров и исключал жителей городов и занимавшихся торговлей. В конце концов в отряде остались только охотники и рыболовы. При выборе обращалось внимание
на то, чтобы все умели плавать и знали какое-нибудь ремесло.
Собираются ехать всегда многие, а выезжают
на сборный пункт 2 или 3
человека.
Участники экспедиции, ведшие научные работы, имели каждый по особому комарнику, а стрелки по 1
на 2
человека, для чего их пологи шились больше размерами.
Они прыгали по тропе и близко допускали к себе
человека, но, когда подбегали к ним собаки, с шумом поднимались с земли и садились
на ближайшие кусты и деревья.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны
людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят только усталые.
Люди перебирались с кочки
на кочку, но лошадям пришлось трудно.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя
на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа
людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Потесненные русскими, они ушли
на Уссури, а оттуда, под давлением казаков, перекочевали
на реку Улахе. Теперь их осталось только 12
человек: 3 мужчин, 5 женщин и 4 детей.
Обыкновенно такие ливни непродолжительны, но в Уссурийском крае бывает иначе. Часто именно затяжные дожди начинаются грозой. Та к было и теперь. Гроза прошла, но солнце не появлялось. Кругом, вплоть до самого горизонта, небо покрылось слоистыми тучами, сыпавшими
на землю мелкий и частый дождь. Торопиться теперь к фанзам не имело смысла. Это поняли и
люди и лошади.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем
на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме.
Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Запасшись этим средством, мы шли вперед до тех пор, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Паначев тотчас же пошел
на разведку. Было уже совсем темно, когда он возвратился
на бивак и сообщил, что с горы видел долину Улахе и что завтра к полудню мы выйдем из леса.
Люди ободрились, стали шутить и смеяться.
6 июня мы распрощались с Кокшаровкой. Наши лошади отдохнули и теперь шли гораздо бодрее, несмотря
на то что слепней и мошек было так же много, как и вчера. Особенно трудно было идти задним. Главная масса мошкары держится в хвосте отряда. В таких случаях рекомендуется по очереди менять местами
людей и лошадей.
Китайская фанза, к которой мы подошли, состояла из 3 построек, расположенных «покоем»: из жилой фанзы — посредине и 2 сараев — по сторонам. Двор между ними, чисто выметенный и прибранный, был обнесен высоким частоколом в уровень с сараями. Почуяв посторонних
людей, собаки подняли неистовый лай и бросились к нам навстречу.
На шум из фанзы вышел сам хозяин. Он тотчас распорядился, чтобы рабочие помогли нам расседлать коней.
Сначала я возмущался такими вопросами, усматривая в них злое намерение, но впоследствии убедился, что эта справка нужна им только для того, чтобы знать,
на сколько
людей надо готовить ужин.
Возвратясь в фанзу, я принялся за дневник. Тотчас ко мне подсели 2 китайца. Они следили за моей рукой и удивлялись скорописи. В это время мне случилось написать что-то машинально, не глядя
на бумагу. Крик восторга вырвался из их уст. Тотчас с кана соскочило несколько
человек. Через 5 минут вокруг меня стояли все обитатели фанзы, и каждый просил меня проделать то же самое еще и еще, бесконечное число раз.
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать
на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с
человеком. Зверь спасается от
человека бегством, если же он и бросается, то только тогда, когда его преследуют. В таких случаях и охотник и зверь — каждый знает, что надо делать. Другое дело
человек. В тайге один бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку.
Человек, завидевший другого
человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много
людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя
на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
Всякий раз, когда вступаешь в лес, который тянется
на несколько сот километров, невольно испытываешь чувство, похожее
на робость. Такой первобытный лес — своего рода стихия, и немудрено, что даже туземцы, эти привычные лесные бродяги, прежде чем переступить границу, отделяющую их от
людей и света, молятся богу и просят у него защиты от злых духов, населяющих лесные пустыни.
Тогда я вернулся назад и пошел в прежнем направлении. Через полчаса я увидел огни бивака. Яркое пламя освещало землю, кусты и стволы деревьев. Вокруг костров суетились
люди. Вьючные лошади паслись
на траве; около них разложены были дымокуры. При моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но, узнав меня, сконфузились и в смущении вернулись обратно.
После ужина
люди начали устраиваться
на ночь. Некоторые из них поленились ставить комарники и легли спать
на открытом воздухе, покрывшись одеялами. Они долго ворочались, охали, ахали, кутались с головой, но это не спасало их от гнуса. Мелкие насекомые пробирались в каждую маленькую складку. Наконец один из них не выдержал.
Реки Уссурийского края обладают свойством после каждого наводнения перемещать броды с одного места
на другое. Найти замытую тропу не так-то легко.
На розыски ее были посланы
люди в разные стороны. Наконец тропа была найдена, и мы весело пошли дальше.
На пути нам встречались звериные следы, между которыми было много тигровых. Два раза мы спугивали оленей и кабанов, стреляли по ним, но убить не удалось —
люди торопились и мешали друг другу.
Старик был высокого роста, худощавый и более походил
на мумию, чем
на живого
человека.
За последние дни
люди сильно обносились:
на одежде появились заплаты; изорванные головные сетки уже не приносили пользы; лица были изъедены в кровь;
на лбу и около ушей появилась экзема.
К сумеркам мы дошли до водораздела.
Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе. Целый день они шли без корма и без привалов. Поблизости бивака нигде травы не было. Кони так устали, что, когда с них сняли вьюки, они легли
на землю. Никто не узнал бы в них тех откормленных и крепких лошадей, с которыми мы вышли со станции Шмаковка. Теперь это были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.
Часов в 10 утра мы увидели
на тропе следы колес. Я думал, что скоро мы выйдем
на дорогу, но провожавший нас китаец объяснил, что
люди сюда заезжают только осенью и зимой
на охоту и что настоящая колесная дорога начнется только от устья реки Эрлдагоу.
Через 1,5 часа я вернулся и стал будить своих спутников. Стрелки и казаки проснулись усталые; сон их не подкрепил. Они обулись и пошли за конями. Лошади не убегали от
людей, послушно позволили надеть
на себя недоуздки и с равнодушным видом пошли за казаками.
От множества сбившихся
людей в фанзе стояла духота, которая увеличивалась еще оттого, что все окна в ней были завешены одеялами. Я оделся и вышел
на улицу.
На другой день назначена была дневка. Надо было дать отдохнуть и
людям и лошадям. За последние дни все так утомились, что нуждались в более продолжительном отдыхе, чем ночной сон. Молодой китаец, провожавший нас через Сихотэ-Алинь, сделал необходимые закупки и рано утром выступил в обратный путь.