Неточные совпадения
Через час восток начал алеть. Я посмотрел
на часы, было 6 часов утра. Пора было будить очередного артельщика. Я стал трясти его за плечо. Стрелок сел и начал потягиваться. Яркий свет костра резал ему
глаза — он морщился. Затем, увидев Дерсу, проговорил, усмехнувшись...
Животное замерло в неподвижной позе, перестало есть и уставилось
на нас злобными вопрошающими
глазами.
Когда я подошел к нему, он поднял голову и посмотрел
на меня такими
глазами, в которых нельзя было прочесть ни любопытства, ни удивления.
Сзади,
на востоке, толпились горы:
на юге были пологие холмы, поросшие лиственным редколесьем;
на севере, насколько хватал
глаз, расстилалось бесконечное низменное пространство, покрытое травой.
Через полчаса мы тронулись дальше. Я оглянулся назад. Ребята по-прежнему толпились
на берегу и провожали нас
глазами.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл
глаза рукой. Кругом все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил
на нем мои обутки.
Наш хозяин был мужчина среднего роста, 45 лет. Карие
глаза его глядели умно. Он носил большую бороду и
на голове длинные волосы, обрезанные в кружок. Одежда его состояла из широкой ситцевой рубахи, слабо подпоясанной тесемчатым пояском, плисовых штанов и сапог с низкими каблуками.
Путешествие по тайге всегда довольно однообразно. Сегодня — лес, завтра — лес, послезавтра — опять лес. Ручьи, которые приходится переходить вброд, заросшие кустами, заваленные камнями, с чистой прозрачной водой, сухостой, валежник, покрытый мхом, папоротники удивительно похожи друг
на друга. Вследствие того что деревья постоянно приходится видеть близко перед собой,
глаз утомляется и ищет простора. Чувствуется какая-то неловкость в зрении, является непреодолимое желание смотреть вдаль.
Перед вечером первый раз появилась мошка. Местные старожилы называют ее гнусом. Уссурийская мошка — истинный бич тайги. После ее укуса сразу открывается кровоточивая ранка. Она ужасно зудит, и, чем больше расчесывать ее, тем зуд становится сильнее. Когда мошки много, ни
на минуту нельзя снять сетку с лица. Мошка слепит
глаза, забивается в волосы, уши, забивается в рукава и нестерпимо кусает шею. Лицо опухает, как при рожистом воспалении.
Когда я подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными
глазами и с паршой
на голове, он приветствовал меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них
на теле не было никакой одежды.
С заходом солнца крупная мошка исчезла и
на ее месте появился мокрец [Мелкая ночная мошка.] — мельчайшие, почти невидимые для
глаза насекомые.
Я вылил в кружку весь ром и подал ему. В
глазах китайца я прочел выражение благодарности. Он не хотел пить один и указывал
на моих спутников. Тогда мы все сообща стали его уговаривать. После этого старик выпил ром, забрался в свой комарник и лег спать. Я последовал его примеру.
К востоку от водораздела, насколько хватал
глаз, все было покрыто туманом. Вершины соседних гор казались разобщенными островами. Волны тумана надвигались
на горный хребет и, как только переходили через седловины, становились опять невидимыми. К западу от водораздела воздух был чист и прозрачен. По словам китайцев, явление это обычное. Впоследствии я имел много случаев убедиться в том, что Сихотэ-Алинь является серьезной климатической границей между прибрежным районом и бассейном правых притоков Уссури.
На зонтичных растениях держались преимущественно слоники и зеленые клопы, а около воды и по дорогам, где было посырее, с прозрачными крыльями и с большими голубыми
глазами летали стрекозы.
Прикрыв рукою
глаза от света, я стал усиленно смотреть
на реку.
Не спуская
глаз с зверя, я потянулся за ружьем, но, как
на грех, оно не попадалось мне под руку.
Когда я проснулся, мне в
глаза бросилось отсутствие солнца.
На небе появились слоистые облака, и
на землю как будто спустились сумерки. Было 4 часа пополудни. Можно было собираться
на охоту. Я разбудил казаков, они обулись и принялись греть воду.
Кругом, насколько хватал
глаз, все небо было покрыто тучами; только
на крайнем западном горизонте виднелась узенькая полоска вечерней зари.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был
на самом деле, но через минуту
глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
С первого же раза стрелки поняли, что мы с Дерсу старые знакомые. Он повесил свое ружье
на дерево и тоже принялся меня рассматривать. По выражению его
глаз, по улыбке, которая играла
на его губах, я видел, что и он доволен нашей встречей.
От перевала Венюкова Сихотэ-Алинь имеет вид гряды, медленно повышающейся
на север. Этот подъем так незаметен для
глаза, что во время пути совершенно забываешь, что идешь по хребту, и только склоны по сторонам напоминают о том, что находишься
на водоразделе. Места эти покрыты березняком, которому можно дать не более 40 лет. Он, вероятно, появился здесь после пожаров.
Он потрясал в воздухе своей винтовкой. В таком возбужденном состоянии я никогда его не видывал. В
глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, амба, слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и уйдет в другое место. Прождав 5 минут, старик облегченно вздохнул, затем закурил свою трубку и, взбросив винтовку
на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма
глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
Он уперся левой рукой в землю и, приподнявшись немного
на локте, правой рукой закрыл
глаза. Я тормошил его и торопливо, испуганно спрашивал, куда попала пуля.
Последние 2 дня были грозовые. Особенно сильная гроза была 23-го вечером. Уже с утра было видно, что в природе что-то готовится: весь день сильно парило; в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после полудня сгустилась настолько, что даже ближние горы приняли неясные и расплывчатые очертания. Небо сделалось белесоватым.
На солнце можно было смотреть невооруженным
глазом: вокруг него появилась желтая корона.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская
глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил
на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег
на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Медведь быстро обернулся, насторожил уши и стал усиленно нюхать воздух. Мы не шевелились. Медведь успокоился и хотел было опять приняться за еду, но Дерсу в это время свистнул. Медведь поднялся
на задние лапы, затем спрятался за дерево и стал выглядывать оттуда одним
глазом.
Я вспомнил про самку и стал искать ее
глазами. Она стояла
на том же месте и равнодушно смотрела
на обоих своих поклонников, сцепившихся в смертельной схватке. Шум борьбы постепенно удалялся. Очевидно, один олень гнал другого. Самка следовала сзади в некотором расстоянии.
Сивуч относится к отряду ластоногих и к семейству ушастых тюленей. Это довольно крупное животное и достигает 4 м длины и 3 м в обхвате около плеч при весе 680–800 кг. Он имеет маленькие ушные раковины, красивые черные
глаза, большие челюсти с сильными клыками, длинную сравнительно шею,
на которой шерсть несколько длиннее, чем
на всем остальном теле, и большие ноги (ласты) с голыми подошвами. Обыкновенно самцы в два раза больше самок.
В черных
глазах этого человека сквозил ум,
на губах постоянно играла улыбка, и в то же время лицо его никогда не теряло серьезности.
Во время пути я наступил
на колючее дерево. Острый шип проколол обувь и вонзился в ногу. Я быстро разулся и вытащил занозу, но, должно быть, не всю. Вероятно, кончик ее остался в ране, потому что
на другой день ногу стало ломить. Я попросил Дерсу еще раз осмотреть рану, но она уже успела запухнуть по краям. Этот день я шел, зато ночью нога сильно болела. До самого рассвета я не мог сомкнуть
глаз. Наутро стало ясно, что
на ноге у меня образовался большой нарыв.
Но
на запад, север и юг, насколько хватал
глаз, передо мной развертывалась огромная, слабо всхолмленная низина, покрытая небольшими группами редкого лиственного леса, а за ними
на бесконечном пространстве тянулись белоснежные поля, поросшие травой и кустарниками.
Следующая деревня была Гончаровка. Она больше Котельной, но состояние ее тоже было незавидное. Бедность проглядывала в каждом окне, ее можно было прочесть и
на лицах крестьян, в
глазах баб и в одежде ребятишек.