Неточные совпадения
Наконец
на нашем
биваке стало все понемногу успокаиваться.
Я вспомнил, что мои люди, уходя с
биваков, всегда жгли корье
на кострах.
Нечего делать, надо было становиться
биваком. Мы разложили костры
на берегу реки и начали ставить палатки. В стороне стояла старая развалившаяся фанза, а рядом с ней были сложены груды дров, заготовленных корейцами
на зиму. В деревне стрельба долго еще не прекращалась. Те фанзы, что были в стороне, отстреливались всю ночь. От кого? Корейцы и сами не знали этого. Стрелки и ругались и смеялись.
Казалось бы, что после вчерашней перепалки корейцы должны были прийти
на наш
бивак и посмотреть людей, в которых они стреляли.
Олентьев и Марченко принялись устраивать
бивак, а мы с Дерсу пошли
на охоту.
К вечеру мы немного не дошли до реки Черниговки и стали
биваком на узком перешейке между ней и небольшой протокой.
Во вторую половину дня мы прошли еще 12 км и стали
биваком на одном из многочисленных островов.
После этого мы разобрали травяной шатер, взяли свои ружья и пошли искать перешеек. Оказалось, что наш
бивак был очень близко от него. Перейдя через болото, мы прошли немного по направлению к озеру Ханка, а потом свернули
на восток к реке Лефу.
Уходя с
бивака, Дерсу просил Олентьева помочь ему вытащить лодку
на берег.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет выходил
на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «
на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это
бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до
бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям
на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят только усталые.
Когда последняя лошадь перешла через болото, день уже был
на исходе. Мы прошли еще немного и стали
биваком около ручья с чистой проточной водой.
С вершины перевала нам открылся великолепный вид
на реку Улахе. Солнце только что скрылось за горизонтом. Кучевые облака
на небе и дальние горы приняли неясно-пурпуровую окраску. Справа от дороги светлой полосой змеилась река. Вдали виднелись какие-то фанзы. Дым от них не подымался кверху, а стлался по земле и казался неподвижным. В стороне виднелось небольшое озерко. Около него мы стали
биваком.
Пройдя 2,5 км от
бивака, мы вдруг совершенно неожиданно наткнулись
на затески. Они были старые, заплывшие.
Утром, как только мы отошли от
бивака, тотчас же наткнулись
на тропку. Она оказалась зверовой и шла куда-то в горы! Паначев повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что
на этот раз он был прав. Тропа привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли
на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало
на то, что деревня недалеко.
До сумерек было еще далеко. Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности. Отойдя от
бивака с километр, я сел
на пень и стал слушать. В часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались
на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда
на угасающее светило и послать ему последнее прости.
Тогда я вернулся назад и пошел в прежнем направлении. Через полчаса я увидел огни
бивака. Яркое пламя освещало землю, кусты и стволы деревьев. Вокруг костров суетились люди. Вьючные лошади паслись
на траве; около них разложены были дымокуры. При моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но, узнав меня, сконфузились и в смущении вернулись обратно.
На другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с
бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Закусив немного холодной кашицей, оставленной от вчерашнего ужина, мы тронулись в путь. Теперь проводник-китаец повернул круто
на восток. Сразу с
бивака мы попали в область размытых гор, предшествовавших Сихотэ-Алиню. Это были невысокие холмы с пологими склонами. Множество ручьев текло в разные стороны, так что сразу трудно ориентироваться и указать то направление, куда стремилась выйти вода.
К сумеркам мы дошли до водораздела. Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе. Целый день они шли без корма и без привалов. Поблизости
бивака нигде травы не было. Кони так устали, что, когда с них сняли вьюки, они легли
на землю. Никто не узнал бы в них тех откормленных и крепких лошадей, с которыми мы вышли со станции Шмаковка. Теперь это были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.
На следующий день, 16 июня, мы снялись с
бивака в 5 часов утра и сразу стали подыматься
на Сихотэ-Алинь. Подъем был медленный и постепенный. Наш проводник по возможности держал прямое направление, но там, где было круто, он шел зигзагами.
День близился к концу. Солнце клонилось
на запад, от деревьев по земле протянулись длинные тени. Надо было становиться
на ночь. Выбрав место, где есть вода, мы стали устраивать
бивак.
В одном месте река делала изгиб, русло ее проходило у противоположного берега, а с нашей стороны вытянулась длинная коса.
На ней мы и расположились
биваком; палатку поставили у края берегового обрыва лицом к реке и спиною к лесу, а впереди развели большой огонь.
Через 2 часа темное небо начало синеть. Можно было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом
на реке, нанесенный водою. Мы пошли
на то место, где видели зверя.
На песке около воды были ясно видны отпечатки большой кошачьей лапы. Очевидно, тигр долго бродил около
бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились в палатку.
Я вспомнил Дерсу. Он говорил мне, что тигр не боится огня и смело подходит к
биваку, если
на нем тихо. Сегодня мы имели случай в этом убедиться. За утренним чаем мы еще раз говорили о ночной тревоге и затем стали собирать свои котомки.
В верхней части река Сандагоу слагается из 2 рек — Малой Сандагоу, имеющей истоки у Тазовской горы, и Большой Сандагоу, берущей начало там же, где и Эрлдагоу (приток Вай-Фудзина). Мы вышли
на вторую речку почти в самых ее истоках. Пройдя по ней 2–3 км, мы остановились
на ночлег около ямы с водою
на краю размытой террасы. Ночью снова была тревога. Опять какое-то животное приближалось к
биваку. Собаки страшно беспокоились. Загурский 2 раза стрелял в воздух и отогнал зверя.
Биваком мы встали
на месте охоты. Часть мяса мы решили взять с собой, а остальное передать местным жителям.
Китаец Че Фан. — Притоки реки Арзамасовки. — Пещеры. — Птицы. — Древесные и кустарниковые породы в лесу. — Охота
на кабанов. — Заблудился. — Дождь. — Опасное положение. — Услуга, оказанная Лешим. — Тропа. — Огонь. — Чужой
бивак. — Мурзин. — Возвращение
Залезть
на дерево! Эта глупая мысль всегда первой приходит в голову заблудившемуся путнику. Я сейчас же отогнал ее прочь. Действительно,
на дереве было бы еще холоднее, и от неудобного положения стали бы затекать ноги. Зарыться в листья! Это не спасло бы меня от дождя, но, кроме того, легко простудиться. Как я ругал себя за то, что не взял с собой спичек. Я мысленно дал себе слово
на будущее время не отлучаться без них от
бивака даже
на несколько метров.
К утру я немного прозяб. Проснувшись, я увидел, что костер прогорел. Небо еще было серое; кое-где в горах лежал туман. Я разбудил казака. Мы пошли разыскивать свой
бивак. Тропа,
на которой мы ночевали, пошла куда-то в сторону, и потому пришлось ее бросить. За речкой мы нашли другую тропу. Она привела нас к табору.
К вечеру отряд наш дошел до ее устья и расположился
биваком на берегу моря.
Часам к 3 пополудни мы дошли до того места, где Ли-Фудзин сливается с Дун-бей-цой, и стали
биваком на галечниковой отмели.
Наскоро поужинав, мы пошли с Дерсу
на охоту. Путь наш лежал по тропинке к
биваку, а оттуда наискось к солонцам около леса. Множество следов изюбров и диких коз было заметно по всему лугу. Черноватая земля солонцов была почти совершенно лишена растительности. Малые низкорослые деревья, окружавшие их, имели чахлый и болезненный вид. Здесь местами земля была сильно истоптана. Видно было, что изюбры постоянно приходили сюда и в одиночку и целыми стадами.
Начинала всходить луна. И
на небе и
на земле сразу стало светлее. Далеко,
на другом конце поляны, мелькал огонек нашего
бивака. Он то замирал, то как будто угасал
на время, то вдруг снова разгорался яркой звездочкой.
Дальше мы не пошли и стали
биваком на берегу реки, среди дубового редколесья.
В сумерки мы встали
биваком на гальке в надежде, что около воды нас не так будут допекать комары.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С
бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные
на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных
на волю.
Утром Дерсу почувствовал себя легче. Боль в спине утихла совсем. Он начал ходить, но все еще жаловался
на головную боль и слабость. Я опять приказал одного коня предоставить больному. В 9 часов утра мы выступили с
бивака.
В этих простых словах было много анимистического, но было много и мысли. Услышав наш разговор, стали просыпаться стрелки и казаки. Весь день я просидел
на месте. Стрелки тоже отдыхали и только по временам ходили посмотреть лошадей, чтобы они не ушли далеко от
бивака.
У корейцев в фанзе было так много клопов, что сам хозяин вынужден был спать снаружи, а во время дождя прятался в сарайчик, сложенный из тонкого накатника. Узнав об этом, мы отошли от фанзы еще с километр и стали
биваком на берегу реки.
С перевала мы спустились к реке Папигоузе, получившей свое название от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много леса».]. Речка эта принимает в себя справа и слева два горных ручья. От места слияния их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и идет по отношению к Сихотэ-Алиню под углом в 10°. Пройдя по ней 4 км, мы стали
биваком на берегу реки.
Запасшись такими рожками, мы с Дерсу отправились в лес и, отойдя от
бивака с километр, разошлись в разные стороны. Выбрав место, где заросли были не так густы, я сел
на пень и стал ждать.
Я отошел от
бивака не более полкилометра, но уже успел вспугнуть двух козуль и кабана. Здесь так много зверя, что получалось впечатление заповедника, где животные собраны в одно место и ходят
на свободе.
Дерсу рассказал мне, что с
бивака он услышал мои выстрелы и пошел мне
на помощь.
На рассвете раньше всех проснулся Дерсу. Затем встал я, а потом и другие. Солнце только что взошло и своими лучами едва озарило верхушки гор. Как раз против нашего
бивака, в 200 шагах, бродил еще один медведь. Он все время топтался
на одном месте. Вероятно, он долго еще ходил бы здесь, если бы его не спугнул Мурзин. Казак взял винтовку и выстрелил.
Закусив немного, мы собрали свои котомки и тронулись в путь. Около моря я нашел место
бивака Н.А. Пальчевского. Из письма, оставленного мне в бутылке, привязанной к палке, я узнал, что он здесь работал несколько дней тому назад и затем отправился
на север, конечным пунктом наметив себе бухту Терней.
Бивак наш был не из числа удачных: холодный резкий ветер всю ночь дул с запада по долине, как в трубу. Пришлось спрятаться за вал к морю. В палатке было дымно, а снаружи холодно. После ужина все поспешили лечь спать, но я не мог уснуть — все прислушивался к шуму прибоя и думал о судьбе, забросившей меня
на берег Великого океана.
В 12 часов я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил
бивак. Ночь была тихая, лунная. Я посмотрел
на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось
на землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в сон.
Рано мы легли спать и
на другой день рано и встали. Когда лучи солнца позолотили вершины гор, мы успели уже отойти от
бивака 3 или 4 км. Теперь река Дунца круто поворачивала
на запад, но потом стала опять склоняться к северу. Как раз
на повороте, с левой стороны, в долину вдвинулась высокая скала, увенчанная причудливым острым гребнем.
От
бивака сразу начинался крутой подъем. За эти два дня выпало много снега. Местами он был глубиной до метра.
На гребне мы остановились передохнуть. По барометрическим измерениям высота перевала оказалась равной 910 м. Мы назвали его перевалом Терпения.