Неточные совпадения
С первого же взгляда я узнал маньчжурскую пантеру, называемую местными жителями барсом. Этот великолепный представитель кошачьих
был из числа крупных. Длина его тела от носа до корня хвоста равнялась 1,4 м. Шкура пантеры, ржаво-желтая по бокам и на спине и белая на брюхе,
была покрыта черными пятнами, причем пятна эти располагались рядами, как полосы у тигра. С боков, на лапах и на
голове они
были сплошные и мелкие, а на шее, спине и хвосте — крупные, кольцевые.
Спустившись с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо
было торопиться разыскать воду, в которой и люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы
был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не
было шлей, они съехали бы им на
голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве,
было делом далеко не легким.
Одет он
был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На
голове у него
была какая-то повязка, на ногах унты [Обувь, сшитая из сохатиной или изюбровой кожи, выделанной под замшу.], за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная берданка.
Пока он
ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это
был охотник. Руки его
были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще более глубокие царапины лежали на лице: одна на лбу, а другая на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что
голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке и свешивались по сторонам длинными прядями.
Я долго не мог уснуть. Всю ночь мне мерещилась кабанья морда с раздутыми ноздрями. Ничего другого, кроме этих ноздрей, я не видел. Они казались мне маленькими точками. Потом вдруг увеличивались в размерах. Это
была уже не
голова кабана, а гора и ноздри — пещеры, и будто в пещерах опять кабаны с такими же дыроватыми мордами.
Когда я подошел к нему, он поднял
голову и посмотрел на меня такими глазами, в которых нельзя
было прочесть ни любопытства, ни удивления.
В густой траве их почти не
было видно — мелькали только
головы с растопыренными ушами и белые пятна около задних ног.
Заметив лодку,
выпь забилась в траву, вытянула шею и, подняв
голову кверху, замерла на месте.
Наш хозяин
был мужчина среднего роста, 45 лет. Карие глаза его глядели умно. Он носил большую бороду и на
голове длинные волосы, обрезанные в кружок. Одежда его состояла из широкой ситцевой рубахи, слабо подпоясанной тесемчатым пояском, плисовых штанов и сапог с низкими каблуками.
Внутри избы
были 2 комнаты. В одной из них находились большая русская печь и около нее разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли 2 длинные скамьи; в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими
головами, темными лицами и тонкими длинными руками.
Семья старовера состояла из его жены и 2 маленьких ребятишек. Женщина
была одета в белую кофточку и пестрый сарафан, стянутый выше талии и поддерживаемый на плечах узкими проймами, располагавшимися на спине крестообразно. На
голове у нее
был надет платок, завязанный как кокошник. Когда мы вошли, она поклонилась в пояс низко, по-старинному.
В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она не сидела на месте, то и дело шныряла с ветки на ветку и в такт кивала
головой, подымая хвост кверху. Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела совсем близко от меня, села на дерево и начала
было опять куковать, но вдруг испугалась, оборвала на половине свое кукование и торопливо полетела обратно.
Когда я подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на
голове, он приветствовал меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на теле не
было никакой одежды.
3 часа мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это
была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив
головы. В воздухе стояла такая жара, что далее в тени могучих кедровников нельзя
было найти прохлады. Не слышно
было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились в воздухе, и чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли жизни.
Утром я проснулся от говора людей.
Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли
головами.
На
головах у того и другого
были шляпы: у первого — соломенная покупная, у второго — берестяная самодельная.
Река Сыдагоу длиною 60 км. В верхней половине она течет параллельно Вай-Фудзину, затем поворачивает к востоку и впадает в него против села Пермского. Мы вышли как раз к тому месту, где Сыдагоу делает поворот. Река эта очень каменистая и порожистая. Пермцы пробовали
было по ней сплавлять лес, но он так сильно обивался о камни, что пришлось бросить это дело. Нижняя часть долины, где проходит почтовый тракт, открытая и удобная для земледелия, средняя — лесистая, а верхняя —
голая и каменистая.
В это время в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли
головы и насторожили уши. Я встал на ноги. Край палатки приходился мне как раз до подбородка. В лесу
было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
Хребет, по которому мы теперь шли, состоял из ряда
голых вершин, подымающихся одна над другою в восходящем порядке. Впереди, в 12 км, перпендикулярно к нему шел другой такой же хребет. В состав последнего с правой стороны входила уже известная нам Тазовская гора. Надо
было достигнуть узла, где соединялись оба хребта, и оттуда начать спуск в долину Сандагоу.
Впереди, кроме
голых, безжизненных осыпей, ничего не
было видно.
Как бы ни
был мал дождь в лесу, он всегда вымочит до последней нитки. Каждый куст и каждое дерево собирают дождевую воду на листьях и крупными каплями осыпают путника с
головы до ног. Скоро я почувствовал, что одежда моя стала намокать.
Залезть на дерево! Эта глупая мысль всегда первой приходит в
голову заблудившемуся путнику. Я сейчас же отогнал ее прочь. Действительно, на дереве
было бы еще холоднее, и от неудобного положения стали бы затекать ноги. Зарыться в листья! Это не спасло бы меня от дождя, но, кроме того, легко простудиться. Как я ругал себя за то, что не взял с собой спичек. Я мысленно дал себе слово на будущее время не отлучаться без них от бивака даже на несколько метров.
Это
был огромный мешок с
головой, от которой отходили длинные щупальца, унизанные множеством присосков.
Щупальца осьминога
были 1,4 м длины и толщиной около
головы 12 см в окружности.
Пневматические присоски, которыми
была усеяна вся внутренняя сторона щупалец, около
головы имели размеры трехкопеечной монеты, а на конце — величиной с серебряный пятачок.
Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он
был по-прежнему в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи. На
голове его
была повязка и в руках та же самая берданка, только сошки как будто новее.
Сегодня я заметил, что он весь день
был как-то особенно рассеян. Иногда он садился в стороне и о чем-то напряженно думал. Он опускал руки и смотрел куда-то вдаль. На вопрос, не болен ли он, старик отрицательно качал
головой, хватался за топор и, видимо, всячески старался отогнать от себя какие-то тяжелые мысли.
До слуха моего донесся шорох. Скоро я увидел и виновника шума — это
была енотовидная собака — животное, занимающее среднее место между собаками, куницами и енотами. Тело ее, длиною около 80 см, поддерживается короткими ногами,
голова заостренная, хвост длинный, общая окраска серая с темными и белесоватыми просветами, шерсть длинная, отчего животное кажется больше, чем
есть на самом деле.
При подъеме на крутые горы, в особенности с ношей за плечами, следует
быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить
голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры.
Надо все время упираться ногой в камни, в бурелом, в основание куста, в кочку, обросшую травой, и т.д. При подъеме на гору это не опасно, но при спуске всегда надо
быть осторожным. В таких случаях легко сорваться с кручи и полететь вниз
головой.
После полудня там, где река Вангоу принимает в себя сразу 3 притока, мы нашли еще 1 зверовую фанзу. Дальше идти
было нельзя: у Дерсу болела
голова и ломило спину.
Одет он
был в рубашку и штаны из синей дабы, кожаные унты, а на
голове красовалась берестяная шляпа.
Особенно оригинальна
была его
голова с большими усами и огромными черными глазами, приспособленными для восприятия возможно большего количества световых лучей ночью.
2 раза мы видели животных, но как-то плохо: или видна
была одна
голова с рогами, или задняя часть тела и ноги.
Когда медведь
был от меня совсем близко, я выстрелил почти в упор. Он опрокинулся, а я отбежал снова. Когда я оглянулся назад, то увидел, что медведь катается по земле. В это время с правой стороны я услышал еще шум. Инстинктивно я обернулся и замер на месте. Из кустов показалась
голова другого медведя, но сейчас же опять спряталась в зарослях. Тихонько, стараясь не шуметь, я побежал влево и вышел на реку.
Подняв кверху
голову, они медленно поворачивали ею из стороны в сторону, и, несмотря на свое неуклюжее тело, им нельзя
было отказать в грации.
Долина Сицы покрыта отличным хвойно-смешанным лесом. Особенности этой долины заключаются в мощных террасах. В обнажениях видно, что террасы эти наносного образования и состоят из глины, ила и угловатых камней величиной с конскую
голову.
Было время, когда какие-то силы создали эти террасы. Затем вдруг наступил покой. Террасы стали зарастать лесом, которому теперь насчитывается более 200 лет.
— Гм! Все равно мальчик. Та к ходи,
головой качай. Глаза
есть, посмотри не могу, понимай нету. Верно — это люди в городе живи. Олень искай не надо; кушай хочу — купи. Один сопка живи не могу — скоро пропади.
До вечера еще
было много времени, и потому мы с Дерсу взяли свои винтовки и пошли на разведки. Осенью, во время ненастья, лес имеет особенно унылый вид.
Голые стволы деревьев, окутанные холодным туманом, пожелтевшая трава, опавшая на землю листва и дряблые потемневшие папоротники указывали, что наступили уже сумерки года. Приближалась зима.
Бурый медведь и родственный ему камчатский медведь отъедают у рыб
головы, а мясо бросают. Белогрудые же медведи, наоборот,
едят мясо, а
головы оставляют.
Когда мы подошли поближе, 2 собаки подняли лай. Из юрты вышло какое-то человекоподобное существо, которое я сперва принял
было за мальчишку, но серьга в носу изобличала в нем женщину. Она
была очень маленького роста, как двенадцатилетняя девочка, и одета в кожаную рубашку длиной до колен, штаны, сшитые из выделанной изюбриной кожи, наколенники, разукрашенные цветными вышивками, такие же расшитые унты и красивые цветистые нарукавники. На
голове у нее
было белое покрывало.
На ногах у него
были надеты штаны, наколенники и унты из рыбьей кожи, а на
голове белое покрывало и поверх него маленькая шапочка из козьего меха с торчащим кверху беличьим хвостиком.
В самом деле, на снегу валялось много рыбьих
голов. Видно
было, что медведи приходили сюда уже после того, как выпал снег.
«На безрыбье и рак рыба». Во время голодухи можно покормиться и медвежьими объедками. Все дружно принялись за работу, и через четверть часа у людей все карманы
были набиты рыбьими
головами.
Странное дело, чем ближе мы подходили к Уссури, тем самочувствие становилось хуже. Котомки наши
были почти пустые, но нести их
было тяжелее, чем наполненные в начале дороги. Лямки до того нарезали плечи, что дотронуться до них
было больно. От напряжения болела
голова, появилась слабость.