Неточные совпадения
Мне не только не приходилось их подбадривать, а, наоборот, приходилось останавливать из опасения, что они надорвут свое здоровье. Несмотря на лишения, эти скромные труженики терпеливо несли тяготы походной
жизни, и я ни разу не слышал от них ни единой жалобы. Многие из них погибли
в войну 1914–1917 годов, с остальными же я и по сие время нахожусь
в переписке.
Трудно перечислить все те услуги, которые этот человек оказал мне и моим спутникам. Не раз, рискуя своей
жизнью, он смело бросался на выручку погибающему, и многие обязаны ему
жизнью,
в том числе и я лично.
Я видел перед собой первобытного охотника, который всю свою
жизнь прожил
в тайге и чужд был тех пороков, которые вместе с собой несет городская цивилизация.
Из его слов я узнал, что средства к
жизни он добывал ружьем и потом выменивал предметы своей охоты на табак, свинец и порох и что винтовка ему досталась
в наследие от отца.
Я ответил, что пойдем
в Черниговку, а оттуда — во Владивосток, и стал приглашать его с собой. Я обещал
в скором времени опять пойти
в тайгу, предлагал жалованье… Мы оба задумались. Не знаю, что думал он, но я почувствовал, что
в сердце мое закралась тоска. Я стал снова рассказывать ему про удобства и преимущества
жизни в городе. Дерсу слушал молча. Наконец он вздохнул и проговорил...
Вступление экспедиции
в село Успенку для деревенской
жизни было целым событием. Ребятишки побросали свои игры и высыпали за ворота: из окон выглядывали испуганные женские лица; крестьяне оставляли свои работы и подолгу смотрели на проходивший мимо них отряд.
Вечером приходили крестьяне-старожилы. Они рассказывали о своей
жизни в этих местах, говорили о дороге и давали советы.
Начавшаяся было засыпать
жизнь в лесу встрепенулась: забегали бурундуки, послышались крики иволги и удода.
3 часа мы шли без отдыха, пока
в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы.
В воздухе стояла такая жара, что далее
в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились
в воздухе, и чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли
жизни.
До сумерек было еще далеко. Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности. Отойдя от бивака с километр, я сел на пень и стал слушать.
В часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше
жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда на угасающее светило и послать ему последнее прости.
О Кашлеве мы кое-что узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная Смерть он получил оттого, что
в своей
жизни больше всех перебил тигров. Никто лучше его не мог выследить зверя. По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым небом и часто без огня. Никто не знал, куда он уходил и когда возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец. На реке Сандагоу он нашел утес, около которого всегда проходят тигры. Тут он их и караулил.
С 1901 года, после китайских беспорядков
в Маньчжурии,
жизнь в поселке стала замирать.
После этого он рассказал мне о первых годах своей
жизни в дикой стране среди инородцев.
В сумерки пошел крупный дождь. Комары и мошки сразу куда-то исчезли. После ужина стрелки легли спать, а мы с Дерсу долго еще сидели у огня и разговаривали. Он рассказывал мне о
жизни китайцев на Ното, рассказывал о том, как они его обидели — отобрали меха и ничего не заплатили.
Через несколько минут на биваке закипела та веселая и спешная работа, которая знакома всякому, кому приходилось подолгу бывать
в тайге и вести страннический образ
жизни. Развьюченные лошади были пущены на волю. Как только с них сняли седла, они сперва повалялись на земле, потом, отряхнувшись, пошли на поляну кормиться.
Леса. — Содержимое котомки Дерсу. — Приспособленность к
жизни в тайге. — Поляны Сяень-Лаза. — Родные могилы. — Заживо погребенные. — Река Поугоу. — Барсук. — Нападение шершней. — Лекарственное растение
Дерсу удивительно приспособился к
жизни в тайге.
Енотовидная собака обитает почти по всему Уссурийскому краю, преимущественно же
в западной и южной его частях, и держится главным образом по долинам около рек. Животное это трусливое, ведущее большей частью ночной образ
жизни, и весьма прожорливое. Его можно назвать всеядным; оно не отказывается от растительной пищи, но любимое лакомство его составляют рыбы и мыши. Если летом корма было достаточно, то зимой енотовидная собака погружается
в спячку.
На рассвете (это было 12 августа) меня разбудил Дерсу. Казаки еще спали. Захватив с собой гипсометры, мы снова поднялись на Сихотэ-Алинь. Мне хотелось смерить высоту с другой стороны седловины. Насколько я мог уяснить, Сихотэ-Алинь тянется здесь
в направлении к юго-западу и имеет пологие склоны, обращенные к Дананце, и крутые к Тадушу. С одной стороны были только мох и хвоя, с другой — смешанные лиственные леса, полные
жизни.
Мысль, что я стрелял
в человека, которому обязан
жизнью, не давала мне покоя.
Чем дальше, тем лес становился глуше.
В этой девственной тайге было что-то такое, что манило
в глубину ее и
в то же время пугало своей неизвестностью.
В спокойном проявлении сил природы здесь произрастали представители всех лиственных и хвойных пород маньчжурской флоры. Эти молчаливые великаны могли бы многое рассказать из того, чему они были свидетелями за 200 и 300 с лишним лет своей
жизни на земле.
Проникнуть
в самую глубь тайги удается немногим. Она слишком велика. Путнику все время приходится иметь дело с растительной стихией. Много тайн хранит
в себе тайга и ревниво оберегает их от человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро привыкает к ней и тоскует, если долго не видит леса. Мертвой тайга кажется только снаружи, на самом деле она полна
жизни. Мы с Дерсу шли не торопясь и наблюдали птиц.
Но не тщеславие говорило
в нем, он просто радовался тому, что средства к
жизни может еще добывать охотой.
Позаимствовав кое-что от китайской культуры, они увеличили свои потребности, но не изменили
в корне уклада
жизни, вследствие чего началось быстрое падение их экономического благосостояния.
Я помогал ему, как мог. Мало-помалу земля стала отваливаться, и через несколько минут корень можно было рассмотреть. Он был длиною 11 см, с двумя концами, значит — мужской. Та к вот каков этот женьшень, излечивающий все недуги и возвращающий старческому телу молодую бодрость
жизни! Дерсу отрезал растение, уложил его вместе с корнем
в мох и завернул
в бересту. После этого он помолился, затем надел свою котомку, взял ружье и сошки и сказал...
«Надо стрелять! От хорошего прицела зависит спасение
жизни», — мелькнуло у меня
в голове.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Нет, я влюблен
в вас.
Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем
в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что
жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого
в хорошем обществе никогда не услышишь.
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною // Всей
жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — // Всю ночь огни и шум.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. //
В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И
жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана //
В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!