Неточные совпадения
Растянувшись вдоль него, она кладет
голову на передние лапы и
в этом положении замирает.
Олени отбежали немного и остановились как вкопанные, повернув
головы в нашу сторону.
Спустившись с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду,
в которой и люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не было шлей, они съехали бы им на
голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было делом далеко не легким.
Не найдя корма
в лесу, лошади подошли к биваку и, опустив
головы, погрузились
в дремоту.
Вдруг лошади подняли
головы и насторожили уши, потом они успокоились и опять стали дремать. Сначала мы не обратили на это особого внимания и продолжали разговаривать. Прошло несколько минут. Я что-то спросил Олентьева и, не получив ответа, повернулся
в его сторону. Он стоял на ногах
в выжидательной позе и, заслонив рукой свет костра, смотрел куда-то
в сторону.
Одет он был
в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На
голове у него была какая-то повязка, на ногах унты [Обувь, сшитая из сохатиной или изюбровой кожи, выделанной под замшу.], за спиной большая котомка, а
в руках сошки и старая длинная берданка.
Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще более глубокие царапины лежали на лице: одна на лбу, а другая на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что
голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли
в беспорядке и свешивались по сторонам длинными прядями.
Беда неразумному охотнику, который без мер предосторожности вздумает пойти по подранку.
В этих случаях кабан ложится на свой след,
головой навстречу преследователю. Завидев человека, он с такой стремительностью бросается на него, что последний нередко не успевает даже приставить приклад ружья к плечу и выстрелить.
Я долго не мог уснуть. Всю ночь мне мерещилась кабанья морда с раздутыми ноздрями. Ничего другого, кроме этих ноздрей, я не видел. Они казались мне маленькими точками. Потом вдруг увеличивались
в размерах. Это была уже не
голова кабана, а гора и ноздри — пещеры, и будто
в пещерах опять кабаны с такими же дыроватыми мордами.
Когда я подошел к нему, он поднял
голову и посмотрел на меня такими глазами,
в которых нельзя было прочесть ни любопытства, ни удивления.
В фанзе я увидел ту самую женщину, которая переходила нам дорогу с кувшином на
голове.
В густой траве их почти не было видно — мелькали только
головы с растопыренными ушами и белые пятна около задних ног.
И
в тот момент, когда
голова одной из них показалась над травой, он спустил курок.
Я принялся тоже искать убитое животное, хотя и не совсем верил гольду. Мне казалось, что он ошибся. Минут через десять мы нашли козулю.
Голова ее оказалась действительно простреленной. Дерсу взвалил ее себе на плечи и тихонько пошел обратно. На бивак мы возвратились уже
в сумерки.
Она чинно расхаживала около берега, покачивала
в такт
головой и внимательно рассматривала дно реки.
Заметив лодку, выпь забилась
в траву, вытянула шею и, подняв
голову кверху, замерла на месте.
Она все время лазала по тростникам, нагибала
голову в сторону и вопрошающе на меня посматривала.
Дерсу попрощался со стрелками, затем кивнул мне
головой и пошел
в кусты налево.
Пуля ударила
в землю как раз около
головы зайца и оглушила его.
Наш хозяин был мужчина среднего роста, 45 лет. Карие глаза его глядели умно. Он носил большую бороду и на
голове длинные волосы, обрезанные
в кружок. Одежда его состояла из широкой ситцевой рубахи, слабо подпоясанной тесемчатым пояском, плисовых штанов и сапог с низкими каблуками.
Внутри избы были 2 комнаты.
В одной из них находились большая русская печь и около нее разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли 2 длинные скамьи;
в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими
головами, темными лицами и тонкими длинными руками.
Семья старовера состояла из его жены и 2 маленьких ребятишек. Женщина была одета
в белую кофточку и пестрый сарафан, стянутый выше талии и поддерживаемый на плечах узкими проймами, располагавшимися на спине крестообразно. На
голове у нее был надет платок, завязанный как кокошник. Когда мы вошли, она поклонилась
в пояс низко, по-старинному.
Около полудня мы сделали большой привал. Люди тотчас же стали раздеваться и вынимать друг у друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он все время почесывался. Клещи набились ему
в бороду и
в шею. Обобрав клещей с себя, казаки принялись вынимать их у собак. Умные животные отлично понимали,
в чем дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем не то лошади: они мотали
головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их от паразитов, впившихся
в губы и
в веки глаз.
Внутри фанзы, по обе стороны двери, находятся низенькие печки, сложенные из камня с вмазанными
в них железными котлами. Дымовые ходы от этих печей идут вдоль стен под канами и согревают их. Каны сложены из плитнякового камня и служат для спанья. Они шириной около 2 м и покрыты соломенными циновками. Ходы выведены наружу
в длинную трубу, тоже сложенную из камня, которая стоит немного
в стороне от фанзы и не превышает конька крыши. Спят китайцы всегда
голыми,
головой внутрь фанзы и ногами к стене.
В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она не сидела на месте, то и дело шныряла с ветки на ветку и
в такт кивала
головой, подымая хвост кверху. Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела совсем близко от меня, села на дерево и начала было опять куковать, но вдруг испугалась, оборвала на половине свое кукование и торопливо полетела обратно.
Когда я подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый
в лохмотья, с больными глазами и с паршой на
голове, он приветствовал меня, и
в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на теле не было никакой одежды.
3 часа мы шли без отдыха, пока
в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив
головы.
В воздухе стояла такая жара, что далее
в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились
в воздухе, и чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли жизни.
После ужина люди начали устраиваться на ночь. Некоторые из них поленились ставить комарники и легли спать на открытом воздухе, покрывшись одеялами. Они долго ворочались, охали, ахали, кутались с
головой, но это не спасало их от гнуса. Мелкие насекомые пробирались
в каждую маленькую складку. Наконец один из них не выдержал.
Утром я проснулся от говора людей. Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды
в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли
головами.
Дойдя до места, старик опустился на колени, сложил руки ладонями вместе, приложил их ко лбу и дважды сделал земной поклон. Он что-то говорил про себя, вероятно, молился. Затем он встал, опять приложил руки к
голове и после этого принялся за работу. Молодой китаец
в это время развешивал на дереве красные тряпицы с иероглифическими письменами.
Теперь ущелье превратилось
в узкую долину, которую местное манзовское население называет Синь-Квандагоу [Син-гуань-да-гоу — пыльная, большая,
голая долина.].
Она прыгнула
в заросли, что-то схватила зубами, потрясла
головой и бросила
в сторону.
Река Сыдагоу длиною 60 км.
В верхней половине она течет параллельно Вай-Фудзину, затем поворачивает к востоку и впадает
в него против села Пермского. Мы вышли как раз к тому месту, где Сыдагоу делает поворот. Река эта очень каменистая и порожистая. Пермцы пробовали было по ней сплавлять лес, но он так сильно обивался о камни, что пришлось бросить это дело. Нижняя часть долины, где проходит почтовый тракт, открытая и удобная для земледелия, средняя — лесистая, а верхняя —
голая и каменистая.
В это время
в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли
головы и насторожили уши. Я встал на ноги. Край палатки приходился мне как раз до подбородка.
В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше
в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но
в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
В это время обе собаки подняли
головы и стали глухо ворчать.
Альпа испугалась и бросилась
в другую сторону и села на
голову Туртыгину.
Но вот и мхи остались сзади. Теперь начались гольцы. Это не значит, что камни, составляющие осыпи на вершинах гор,
голые. Они покрыты лишаями, которые тоже питаются влагой из воздуха. Смотря по времени года, они становятся или сухими, так что легко растираются пальцами руки
в порошок, или делаются мягкими и влажными. Из отмерших лишайников образуется тонкий слой почвы, на нем вырастают мхи, а затем уже травы и кустарники.
Хребет, по которому мы теперь шли, состоял из ряда
голых вершин, подымающихся одна над другою
в восходящем порядке. Впереди,
в 12 км, перпендикулярно к нему шел другой такой же хребет.
В состав последнего с правой стороны входила уже известная нам Тазовская гора. Надо было достигнуть узла, где соединялись оба хребта, и оттуда начать спуск
в долину Сандагоу.
Как бы ни был мал дождь
в лесу, он всегда вымочит до последней нитки. Каждый куст и каждое дерево собирают дождевую воду на листьях и крупными каплями осыпают путника с
головы до ног. Скоро я почувствовал, что одежда моя стала намокать.
Голова моллюска имела большие размеры
в ширину, чем
в длину, и равнялась 28 см.
Щупальца осьминога были 1,4 м длины и толщиной около
головы 12 см
в окружности.
Особенно величественной кажется
голая сопка, которую местные китайцы называют Кита-шань [Ди-та-шань — невысокая гора
в виде башни.], а удэгейцы — Дита-кямони, покрытая трахитовыми осыпями.
Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он был по-прежнему
в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи. На
голове его была повязка и
в руках та же самая берданка, только сошки как будто новее.
Сегодня я заметил, что он весь день был как-то особенно рассеян. Иногда он садился
в стороне и о чем-то напряженно думал. Он опускал руки и смотрел куда-то вдаль. На вопрос, не болен ли он, старик отрицательно качал
головой, хватался за топор и, видимо, всячески старался отогнать от себя какие-то тяжелые мысли.
При подъеме на крутые горы,
в особенности с ношей за плечами, следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить
голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры.
Надо все время упираться ногой
в камни,
в бурелом,
в основание куста,
в кочку, обросшую травой, и т.д. При подъеме на гору это не опасно, но при спуске всегда надо быть осторожным.
В таких случаях легко сорваться с кручи и полететь вниз
головой.
После полудня там, где река Вангоу принимает
в себя сразу 3 притока, мы нашли еще 1 зверовую фанзу. Дальше идти было нельзя: у Дерсу болела
голова и ломило спину.
В 2 петли, брошенные на землю, изюбр попал ногами, 3 набросили ему на
голову и быстро вытащили наверх.
Одет он был
в рубашку и штаны из синей дабы, кожаные унты, а на
голове красовалась берестяная шляпа.
Но вот 1 из зверьков поднял
голову, внимательно посмотрел
в мою сторону и издал какой-то звук, похожий на тявканье.