Неточные совпадения
Говорил больше Дерсу, а я его
слушал, и
слушал с удовольствием.
Дерсу был сговорчив. Его всегда можно было легко уговорить. Он считал своим долгом предупредить об угрожающей опасности и, если видел, что его не
слушают, покорялся, шел молча и никогда не спорил.
Он очень сердился, когда я его не
слушал.
— Тебе понимай нету! — кричал он. — Тебе надо
слушай и работай. Моя понимай.
Я ответил, что пойдем в Черниговку, а оттуда — во Владивосток, и стал приглашать его с собой. Я обещал в скором времени опять пойти в тайгу, предлагал жалованье… Мы оба задумались. Не знаю, что думал он, но я почувствовал, что в сердце мое закралась тоска. Я стал снова рассказывать ему про удобства и преимущества жизни в городе. Дерсу
слушал молча. Наконец он вздохнул и проговорил...
Надо было выяснить, каковы наши продовольственные запасы. Уходя из Загорной, мы взяли с собой хлеба по расчету на 3 дня. Значит, на завтра продовольствия еще хватит, но что будет, если завтра мы не выйдем к Кокшаровке? На вечернем совещании решено было строго держаться восточного направления и не
слушать более Паначева.
До сумерек было еще далеко. Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности. Отойдя от бивака с километр, я сел на пень и стал
слушать. В часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда на угасающее светило и послать ему последнее прости.
Беседы наши затянулись. Это было так интересно, что мы готовы были
слушать до утра. В полночь крестьяне стали расходиться по своим домам.
Стояла китайская фанзочка много лет в тиши,
слушая только шум воды в ручье, и вдруг все кругом наполнилось песнями и веселым смехом. Китайцы вышли из фанзы, тоже развели небольшой огонек в стороне, сели на корточки и молча стали смотреть на людей, так неожиданно пришедших и нарушивших их покой. Мало-помалу песни стрелков начали затихать. Казаки и стрелки последний раз напились чаю и стали устраиваться на ночь.
Слушая его, я совершенно перенесся в то далекое прошлое и забыл, что нахожусь на Тадушу.
Не один я увлекся его рассказами: я заметил, что в фанзе все китайцы притихли и
слушали повествования старика.
Стрелки недолго сидели у огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоем с Дерсу и просидели всю ночь. Я живо вспомнил реку Лефу, когда он впервые пришел к нам на бивак, и теперь опять, как и в тот раз, я смотрел на него и
слушал его рассказы.
Я отбросил сетку, стал
слушать и смотреть, совершенно позабыв про комаров.
— Нет, — сказал Дерсу, — моя не могу. Моя тебе вперед говори, в компании стрелять амба никогда не буду! Твоя хорошо это
слушай. Амба стреляй — моя товарищ нету…
—
Слушай, капитан, — сказал он тихо.
Отойдя немного от фанзы, я сел на камень и стал
слушать.
Долго сидели мы у костра и
слушали рев зверей. Изюбры не давали нам спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу стих. Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
Отойдя от бивака 1,5 км, мы остановились около тихого ручья и стали
слушать.
Многие охотники рассказывают о том, что они били медведя без всякого страха, и выставляют при этом только комичные стороны охоты. По рассказу одних, медведь убегает после выстрела; другие говорят, что он становится на задние лапы и идет навстречу охотнику, и что в это время в него можно влепить несколько пуль. Дерсу не соглашался с этим.
Слушая такие рассказы, он сердился, плевался, но никогда не вступал в пререкания.