Часа через полтора могила была готова. Рабочие подошли к Дерсу и сняли с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч
упал на землю и озарил лицо покойного. Оно почти не изменилось. Раскрытые глаза смотрели в небо; выражение их было такое, как будто Дерсу что-то забыл и теперь силился вспомнить. Рабочие перенесли его в могилу и стали засыпать землею.
Неточные совпадения
Движение по осыпям, покрытым мхом, всегда довольно затруднительно: то ставишь ногу
на ребро, то
попадаешь в щели между камнями. Внизу осыпи покрыты
землей и травой настолько густо, что их не замечаешь вовсе, но по мере того как взбираешься выше, растительность постепенно исчезает.
Часов в 9 утра мы снялись с бивака и пошли вверх по реке Билимбе. Погода не изменилась к лучшему. Деревья словно плакали: с ветвей их
на землю все время
падали крупные капли, даже стволы были мокрые.
Подмытые в корнях лесные великаны
падали в реку, увлекая за собой глыбы
земли и растущий
на ней молодняк.
Утром меня разбудил шум дождя. Одевшись, я вышел
на улицу. Низко бегущие над
землей тучи, порывистый ветер и дождь живо напомнили мне бурю
на реке Билимбе. За ночь барометр
упал на 17 мм. Ветер несколько раз менял свое направление и к вечеру превратился в настоящий шторм.
Пробираться сквозь заросли горелого леса всегда трудно. Оголенные от коры стволы деревьев с заостренными сучками в беспорядке лежат
на земле. В густой траве их не видно, и потому часто спотыкаешься и
падаешь. Обыкновенно после однодневного пути по такому горелому колоднику ноги у лошадей изранены, у людей одежда изорвана, а лица и руки исцарапаны в кровь. Зная по опыту, что гарь выгоднее обойти стороной, хотя бы и с затратой времени, мы спустились к ручью и пошли по гальке.
Наконец, покончив свою работу, я закрыл тетрадь и хотел было лечь
спать, но вспомнил про старика и вышел из фанзы.
На месте костра осталось только несколько угольков. Ветер рвал их и разносил по
земле искры. А китаец сидел
на пне так же, как и час назад, и напряженно о чем-то думал.
Ночью мы мало
спали, зябли и очень обрадовались, когда
на востоке появились признаки зари. Солнце еще пряталось за горизонтом, а
на земле было уже все видно.
— Ну, старина, пора и нам соснуть часок, — обратился я к своему спутнику, но Дерсу уже
спал, прислонившись к валежине, лежащей
на земле около костра.
От реки поднимались холодные испарения;
на землю пала обильная роса…
К утру ветер начал стихать. Сильные порывы сменялись периодами затишья. Когда рассвело, я не узнал места: одна фанза была разрушена до основания, у другой выдавило стену; много деревьев, вывороченных с корнями, лежало
на земле. С восходом солнца ветер
упал до штиля; через полчаса он снова начал дуть, но уже с южной стороны.
Туземцы смеялись до
упаду и катались по
земле так, что я не
на шутку стал опасаться за их здоровье.
Ветер описывал большой круг, возвращался
на наш бивак и
нападал на кедр, стараясь во что бы то ни стало опрокинуть его
на землю.
Бешеную негу и упоенье он видел в битве: что-то пиршественное зрелось ему в те минуты, когда разгорится у человека голова, в глазах все мелькает и мешается, летят головы, с громом
падают на землю кони, а он несется, как пьяный, в свисте пуль в сабельном блеске, и наносит всем удары, и не слышит нанесенных.
— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она
падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
— Посмотри, — сказал вдруг Аркадий, — сухой кленовый лист оторвался и
падает на землю; его движения совершенно сходны с полетом бабочки. Не странно ли? Самое печальное и мертвое — сходно с самым веселым и живым.
А рядом с Климом стоял кудрявый парень, держа в руках железный лом, и — чихал; чихнет, улыбнется Самгину и, мигая, пристукивая ломом о булыжник, ждет следующего чиха. Во двор, в голубоватую кисею дыма, вбегали пожарные, влача за собою длинную змею с медным жалом. Стучали топоры, трещали доски,
падали на землю, дымясь и сея золотые искры; полицейский пристав Эгге уговаривал зрителей:
Неточные совпадения
Падите мои слезоньки // Не
на землю, не
на воду, // Не
на Господень храм!
Он
спал на голой
земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться
на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
—
Спит душенька
на подушечке…
спит душенька
на перинушке… а боженька тук-тук! да по головке тук-тук! да по темечку тук-тук! — визжала блаженная, бросая в Грустилова щепками,
землею и сором.
Он едва успел выпростать ногу, как она
упала на один бок, тяжело хрипя, и, делая, чтобы подняться, тщетные усилия своей тонкою, потною шеей, она затрепыхалась
на земле у его ног, как подстреленная птица.
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите
землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч
на пять одного льну отпущу; репой засею —
на репе выручу тысячи четыре. А вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все
падаль. Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.