Неточные совпадения
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел
тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой
одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
К полудню дождь усилился. Осенний дождь — это не то что летний дождь: легко можно простудиться. Мы сильно прозябли, и потому пришлось рано стать на бивак. Скоро нам удалось найти балаган из корья. Способ постройки его и кое-какие брошенные вещи указывали на то, что он был сделан корейцами. Оправив его немного, мы натаскали дров и принялись сушить
одежду. Часа в четыре дня дождь прекратился.
Тяжелая завеса туч разорвалась, и мы увидели хребет Карту, весь покрытый снегом.
Неточные совпадения
Когда мы пили чай, в фанзу пришел еще какой-то китаец. За спиной у него была
тяжелая котомка; загорелое лицо, изношенная обувь, изорванная
одежда и закопченный котелок свидетельствовали о том, что он совершил длинный путь. Пришедший снял котомку и сел на кан. Хозяин тотчас же стал за ним ухаживать. Прежде всего он подал ему свой кисет с табаком.
Она проснулась, охваченная дрожью. Как будто чья-то шершавая,
тяжелая рука схватила сердце ее и, зло играя, тихонько жмет его. Настойчиво гудел призыв на работу, она определила, что это уже второй. В комнате беспорядочно валялись книги,
одежда, — все было сдвинуто, разворочено, пол затоптан.
На нашем бастионе и на французской траншее выставлены белые флаги, и между ними в цветущей долине, кучками лежат без сапог, в серых и синих
одеждах, изуродованные трупы, которые сносят рабочие и накладывают на повозки. Ужасный
тяжелый запах мертвого тела наполняет воздух. Из Севастополя и из французского лагеря толпы народа высыпали смотреть на это зрелище и с жадным и благосклонным любопытством стремятся одни к другим.
Он сбил с себя одеяло, всю
одежду и, наконец, начал срывать с себя рубашку: даже и та казалась ему
тяжелою.
Вера, за которую они с удовольствием и с великим самолюбованием готовы пострадать, — это, бесспорно, крепкая вера, но напоминает она заношенную
одежду, — промасленная всякой грязью, она только поэтому мало доступна разрушающей работе времени. Мысль и чувства привыкли к тесной,
тяжелой оболочке предрассудков и догматов, и хотя обескрылены, изуродованы, но живут уютно, удобно.