Неточные совпадения
Утром, несмотря на непогоду, миноносцы снялись
с якоря и пошли дальше.
На другой день
утром Дерсу возвратился очень рано. Он убил оленя и просил меня дать ему лошадь для доставки мяса на бивак. Кроме того, он сказал, что видел свежие следы такой обуви, которой нет ни у кого в нашем отряде и ни у кого из староверов. По его словам, неизвестных людей было трое. У двоих были новые сапоги, а у третьего — старые, стоптанные,
с железными подковами на каблуках. Зная наблюдательность Дерсу, я нисколько не сомневался в правильности его выводов.
Часам к десяти
утра Дерсу возвратился и привез
с собой мясо. Он разделил его на три части. Одну часть отдал солдатам, другую — староверам, третью — китайцам соседних фанз.
Опасаясь встречи
с китайцами, он не пошел назад по дороге, а спрятался в лесу и только под
утро возвратился к нам на бивак.
Мои спутники знали, что если нет проливного дождя, то назначенное выступление обыкновенно не отменяется. Только что-нибудь особенное могло задержать нас на биваке. В 8 часов
утра, расплатившись
с китайцами, мы выступили в путь по уже знакомой нам тропе, проложенной местными жителями по долине реки Дунгоу к бухте Терней.
Утром 4 августа мы стали собираться в путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться
с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
Часов в 9
утра мы снялись
с бивака и пошли вверх по реке Билимбе. Погода не изменилась к лучшему. Деревья словно плакали:
с ветвей их на землю все время падали крупные капли, даже стволы были мокрые.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до
утра не было опасения, что река выйдет из берегов. Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело,
с сильным шумом хлынул страшный ливень. Стало жутко.
Часов в 9
утра ветер переменился еще раз и подул
с юго-востока.
Ночью было холодно. Стрелки часто вставали и грелись у огня. На рассвете термометр показывал +7°
С. Когда солнышко пригрело землю, все снова уснули и проспали до 9 часов
утра.
В восемь часов
утра мы выступили
с бивака.
В 11 часов
утра мы распрощались
с Арму и круто повернули к востоку. Здесь был такой же пологий подъем, как и против реки Такунчи. Совершенно незаметно мы поднялись на Сихотэ-Алинь и подошли к восточному его обрыву. В это время туман рассеялся, и мы могли ориентироваться.
Для этого надо было найти плёс, где вода шла тихо и где было достаточно глубоко. Такое место скоро было найдено немного выше последнего порога. Русло проходило здесь около противоположного берега, а
с нашей стороны тянулась длинная отмель, теперь покрытая водой. Свалив три большие ели, мы очистили их от сучьев, разрубили пополам и связали в довольно прочный плот. Работу эту мы закончили перед сумерками и потому переправу через реку отложили до
утра.
Утром 25 сентября мы распрощались
с Такемой и пошли далее на север. Я звал Чан Лина
с собой, но он отказался. Приближалось время соболевания; ему надо было приготовить сетку, инструменты и вообще собраться на охоту на всю зиму. Я подарил ему маленькую берданку, и мы расстались друзьями [В 1925 году Чан Лин трагически погиб там же, на реке Такеме, в местности Илимо.].
Утром, когда я проснулся, первое, что бросилось мне в глаза, был туман. Скоро все разъяснилось — шел снег. Хорошо, что мы ориентировались вчера, и потому сегодня
с бивака могли сразу взять верное направление.
Часа в три
утра в природе совершилось что-то необычайное. Небо вдруг сразу очистилось. Началось такое быстрое понижение температуры воздуха, что дождевая вода, не успевшая стечь
с ветвей деревьев, замерзла на них в виде сосулек. Воздух стал чистым и прозрачным. Луна, посеребренная лучами восходящего солнца, была такой ясной, точно она вымылась и приготовилась к празднику. Солнце взошло багровое и холодное.
Утром я встал
с головной болью. По-прежнему чувствовался озноб и ломота в костях. Дерсу тоже жаловался на упадок сил. Есть было нечего, да и не хотелось. Мы выпили немного горячей воды и пошли.
Время стояло позднее, осеннее, но было еще настолько тепло, что люди шли в одних фуфайках. По
утрам бывали заморозки, но днем температура опять поднималась до +4 и 5°
С. Длинная и теплая осень является отличительной чертой Зауссурийского края.
Утром был довольно сильный мороз (–10°
С), но
с восходом солнца температура стала повышаться и к часу дня достигла +3°
С. Осень на берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках, к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а
с собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу
с лодкой должен был прийти к устью реки Тахобе и там нас ожидать.
Утром, когда я проснулся, то прежде всего взглянул на небо. Тучи на нем лежали параллельными полосами в направлении
с севера на юг.
На другое
утро мы все поднялись очень рано. Взятые
с собой запасы продовольствия подходили к концу, и потому надо было торопиться. Наш утренний завтрак состоял из жареной белки, остатков лепешки, испеченной в золе, и кружки горячего чая.
Наконец наступило 1 ноября — первый день зимнего месяца.
Утром был мороз до 10°
С при сильном ветре.
Утром 4 ноября мы все проснулись от холода. Термометр показывал — 11°
С при сильном ветре.
5 ноября,
утром, был опять мороз (–14°
С); барометр стоял высоко (757). Небо было чистое; взошедшее солнце не давало тепла, зато давало много света. Холод всех подбадривал, всем придавал энергии. Раза два нам пришлось переходить
с одного берега реки на другой. В этих местах Холонку шириной около 6 м; русло ее загромождено валежником.
С полчаса посидел я у огня. Беспокойство мое исчезло. Я пошел в палатку, завернулся в одеяло, уснул, а
утром проснулся лишь тогда, когда все уже собирались в дорогу. Солнце только что поднялось из-за горизонта и посылало лучи свои к вершинам гор.
Возвращаться назад, не доведя дело до конца, было до слез обидно.
С другой стороны, идти в зимний поход, не снарядившись как следует, — безрассудно. Будь я один
с Дерсу, я не задумался бы и пошел вперед, но со мной были люди, моральная ответственность за которых лежала на мне. Под
утро я немного уснул.
17-го
утром мы распрощались
с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз посмотрел на море
с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул
с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
К
утру ветер начал стихать. Сильные порывы сменялись периодами затишья. Когда рассвело, я не узнал места: одна фанза была разрушена до основания, у другой выдавило стену; много деревьев, вывороченных
с корнями, лежало на земле.
С восходом солнца ветер упал до штиля; через полчаса он снова начал дуть, но уже
с южной стороны.
Утро 4 декабря было морозное: — 19°
С. Барометр стоял на высоте 756 мм. Легкий ветерок тянул
с запада. Небо было безоблачное, глубокое и голубое. В горах белел снег.
Первое выступление в поход всегда бывает
с опозданием. Обыкновенно задержка происходит у провожатых: то у них обувь не готова, то они еще не поели, то на дорогу нет табаку и т.д. Только к 11 часам
утра после бесконечных понуканий нам удалось-таки наконец тронуться в путь. Китайцы вышли провожать нас
с флагами, трещотками и ракетами.
Утром 6 декабря мы встали до света. Термометр показывал — 21°
С.
С восходом солнца ночной ветер начал стихать, и от этого как будто стало теплее.
Утром мы сразу почувствовали, что Сихотэ-Алинь отделил нас от моря: термометр на рассвете показывал — 20°
С. Здесь мы расстались
с Сунцаем. Дальше мы могли идти сами; течение воды в реке должно было привести нас к Бикину. Тем не менее Дерсу обстоятельно расспросил его о дороге.
Утром 17 декабря состояние погоды не изменилось к лучшему. Ветер дул
с прежней силой: анемометр показывал 220, термометр — 30°
С. Несмотря на это, мы все-таки пошли дальше. Заметно, что к западу от Сихотэ-Алиня снегу было значительно больше, чем в прибрежном районе.
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась заря.
Утро было холодное. В термометре ртуть опустилась до — 39°
С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка не шевелилась. Темный лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
Потому ли, что земля переместилась в плоскости эклиптики по отношению к солнцу, или потому, что мы все более и более удалялись от моря (вероятно, имело место и то и другое), но только заметно день удлинялся и климат сделался ровнее. Сильные ветры остались позади. Барометр медленно поднимался, приближаясь к 760.
Утром температура стояла низкая (–30°
С), днем немного повышалась, но к вечеру опять падала до — 25°
С.
Было уже поздно, и поэтому мы
с И.А. Дзюлем решили идти к месту происшествия на другой день
утром.