Неточные совпадения
Дерсу никак не мог этого
понять.
— Моя хорошо
понимай — его, — он указывал на миноносец «Грозный», — сегодня шибко сердился.
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро я заметил, что ветки деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я
понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она не завела меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего не нашел.
Взглянув на него, я сразу
понял, что он был навеселе.
— Та м люди много, — начал он. — Китайцы, солдаты…
Понимай нету, смеяться будут — мешай.
С первого взгляда я
понял, в чем дело: медведь добывал мед.
— Рыба тоже люди, — закончил Дерсу свой рассказ. — Его тоже могу говори, только тихо. Наша его
понимай нету.
— Тьфу! — сказал он в сердцах. — Моя хорошо
понимай, это место худое.
— Не знаю, — ответил он. — Ночь кончай, след посмотри, тогда
понимай.
Наутро, 10 августа, я проснулся от сильного шума. Не надо было выходить из фанзы, чтобы
понять, в чем дело. Дождь лил как из ведра. Сильные порывы ветра сотрясали фанзу до основания.
С одного слова люди
поняли, что надо делать.
Однако разговором дела не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие маленькие сигналы, что их легко было не заметить. Гольд не возражал и не спорил. Он
понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Лежа у костра, я любовался звездами. Дерсу сидел против меня и прислушивался к ночным звукам. Он
понимал эти звуки,
понимал, что бормочет ручей и о чем шепчется ветер с засохшей травой.
— Кругом люди
понимай. Разве тебе, капитан, посмотри нету? — спрашивал он меня в свою очередь.
Я долго не мог разобраться, на какое светило он указывал, и наконец после разъяснений
понял, что он говорит про Полярную звезду.
По вздоху, вырвавшемуся у моих спутников, я
понял, что мы действительно подвергались серьезной опасности.
— Как тебе, столько лет в сопках ходи,
понимай нету? — обратился он ко мне в свою очередь с вопросом.
— Неужели
понимай нету? — продолжал удивляться Дерсу. — Молодой человек сперва проносит носок, а старик непременно протопчет пятку.
После ужина мы все расположились на теплом кане. Дерсу стал рассказывать об одном из своих приключений. Около него сидели Чжан Бао и Чан Лин и внимательно слушали. По их коротким возгласам я
понял, что гольд рассказывал что-то интересное, но сон так овладел мною, что я совершенно не мог бороться с ним и уснул как убитый.
Маленькая, едва заметная тропинка, служившая нам путеводной нитью, все время кружила: она переходила то на один берег реки, то на другой. Долина становилась все у же и у же и вдруг сразу расширилась. Рельеф принял неясный, расплывчатый характер. Это были верховья реки Такунчи. Здесь 3 ручья стекались в одно место. Я
понял, что нахожусь у подножия Сихотэ-Алиня.
Я
понял, что в это время беспокоить человека действительно нельзя, вернулся в фанзу и лег на кан.
Сначала я думал, что это кочки, но уже по лицам своих спутников
понял, что это было что-то посерьезнее простых кочек.
Чжан Бао
понял этот знак.
Все принялись обсуждать. Чжан Бао сказал, что явления миража в прибрежном районе происходят осенью и большей частью именно в утренние часы. Я пытался объяснить моим спутникам, что это такое, но видел, что они меня не
понимают. По выражению лица Дерсу я видел, что он со мной несогласен, но из деликатности не хочет делать возражений. Я решил об этом поговорить с ним в дороге.
Однако слово «тень» он
понимал в смысле тени астральной, в смысле души.
Тогда он
понял, что убитый олень принадлежал не ему, а тигру. Вот почему он и не мог его убить, несмотря на то что стрелял шесть раз. Дерсу удивился, как он об этом не догадался сразу. С той поры он не ходил больше в эти овраги. Место это стало для него раз навсегда запретным. Он получил предупреждение…
Увидев, что я хочу бросить их в воду, Дерсу подбежал ко мне, махая руками; вид у него был встревоженный. Я
понял, что он меня останавливает.
— Тебе
понимай, — спросил он опять, — его можно кушать?
Зная исполнительность своих людей, я никак не мог
понять, почему они не доставили продовольствия на указанное место. Завтра надо перейти через скалу Ван-Син-лаза и попытаться берегом дойти до корейцев на реке Найне.
Стрелки не
поняли, в чем дело, и в недоумении смотрели на мои движения. Но в это время подошли Дерсу и Чжан Бао. Они бросились ко мне на помощь: Дерсу протянул сошки, а Чжан Бао стал бросать мне под ноги плавник. Ухватившись рукой за валежину, я высвободил сначала одну ногу, потом другую и не без труда выбрался на твердую землю.
— Гром — это Агды. Когда черт долго держится в одном месте, то бог Эндули посылает грозу, и Агды гонит черта. Значит, там, где разразилась гроза, был черт. После ухода черта (то есть после грозы) кругом воцаряется спокойствие: животные, птицы, рыбы, травы и насекомые тоже
понимают, что черт ушел, и становятся жизнерадостными, веселыми…
Обыкновенно к лодке мы всегда подходили весело, как будто к дому, но теперь Нахтоху была нам так же чужда, так же пустынна, как и всякая другая речка. Было жалко и Хей-ба-тоу, этого славного моряка, быть может теперь уже погибшего. Мы шли молча; у всех была одна и та же мысль: что делать? Стрелки
понимали серьезность положения, из которого теперь я должен был их вывести. Наконец появился просвет; лес сразу кончился, показалось море.
Я поразился, до какой степени быстро он освоился с масштабом и сразу
понял, что такое проекция.
Из того, как у него сразу опустились руки, я
понял, что в пятнышко он не попал.
— Раньше никакой люди первый зверя найти не могу. Постоянно моя первый его посмотри. Моя стреляй — всегда в его рубашке дырку делай. Моя пуля никогда ходи нету. Теперь моя 58 лет. Глаз худой стал, посмотри не могу. Кабарга стреляй — не попал, дерево стреляй — тоже не попал. К китайцам ходи не хочу — их работу моя
понимай нету. Как теперь моя дальше живи?
Тут только я
понял неуместность моих шуток. Для него, добывающего себе средства к жизни охотой, ослабление зрения было равносильно гибели. Трагизм увеличивался еще и тем обстоятельством, что Дерсу был совершенно одинок. Куда идти? Что делать? Где склонить на старости лет свою седую голову?
С первого же взгляда я
понял, что он еще не ложился спать.
Тогда они
поняли, что тигр был мертвым только на время (он может всегда делать это по своему желанию).
По тому, как они двигали челюстями, и по звуку, который долетал до меня, я
понял, что они подтачивали клыки.
По выражению их лиц я
понял, что они заметили кабанов.
Потом я узнал, что она не
понимает толку в деньгах и спрашивала его, не обману ли я ее, если она принесет деньги и предоставит мне самому в них разобраться.
Но удэгейка отвечала, что муж ее тоже не
понимает счета в деньгах, и продолжала заливаться слезами.
Дерсу всегда жалел Альпу и каждый раз, прежде чем разуться, делал ей из еловых ветвей и сухой травы подстилку. Если поблизости не было ни того, ни другого, он уступал ей свою куртку, и Альпа
понимала это. На привалах она разыскивала Дерсу, прыгала около него, трогала его лапами и всячески старалась обратить на себя внимание. И как только Дерсу брался за топор, она успокаивалась и уже терпеливо дожидалась его возвращения с охапкой еловых веток.
— Как тебе столько тайга ходи —
понимай нету!.. Зимой ночью кабаны ходи не хочу.
Я подумал было, что он говорит про удэгейцев, и мысленно удивился, как ночью они ходят по тайге на лыжах. Но вспомнил, что Дерсу «людьми» называл не одних только людей, и сразу все
понял: кабанов преследовал тигр. Значит, хищник был где-то поблизости от нас.
Оказалось, что первым проснулся Дерсу; его разбудили собаки. Они все время прыгали то на одну, то на другую сторону костра. Спасаясь от тигра, Альпа бросилась прямо на голову Дерсу. Спросонья он толкнул ее и в это время увидел совсем близко от себя тигра. Страшный зверь схватил тазовскую собаку и медленно, не торопясь, точно
понимая, что ему никто помешать не может, понес ее в лес. Испуганная толчком, Альпа бросилась через огонь и попала ко мне на грудь. В это время я услышал крик Дерсу.
— Нет, — отвечал он, — моя не могу. Моя старый люди: теперь дерево ходи — совсем
понимай нету.
Мои спутники рассмеялись, а он обиделся. Он
понял, что мы смеемся над его оплошностью, и стал говорить о том, что «грязную воду» он очень берег. Одни слова, говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены в бутылку. Они садятся на бумагу и уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную воду» он, Дерсу, не должен был носить вовсе, потому что не знал, как с нею надо обращаться.
Однажды мне пришла мысль записать речь Дерсу фонографом. Он вскоре
понял, что от него требовалось, и произнес в трубку длинную сказку, которая заняла почти весь валик. Затем я переменил мембрану на воспроизводящую и завел машину снова. Дерсу, услышав свою речь, переданную ему обратно машиной, нисколько не удивился, ни один мускул на лице его не шевельнулся. Он внимательно прослушал конец и затем сказал...
— Моя раньше думай, — сказал он, — капитан так сиди, — он показал, как сидит капитан, — кушает, людей судит, другой работы нету. Теперь моя
понимай: капитан сопка ходи — работай, назад город ходи — работай. Совсем гуляй не могу.