Неточные совпадения
Скоро стало совсем светло. Солнца
не было видно, но во всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался, кое-где проглянуло синее небо, и вдруг яркие лучи прорезали мглу и осветили мокрую землю. Тогда все стало ясно, стало видно, где я нахожусь и куда надо идти. Странным мне
показалось, как это я
не мог взять правильного направления ночью. Солнышко пригрело землю, стало тепло, хорошо, и я прибавил шагу.
Как произошли осыпи?
Кажется, будто здесь были землетрясения и целые утесы распались на обломки. На самом деле это работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала в каменной породе появляются трещины; они увеличиваются в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за другим камни обрываются, падают, и мало-помалу на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до тех пор, пока какое-либо препятствие их
не задержит.
Люди двигались около огня и
казались длинными привидениями. Они тянулись куда-то кверху, потом вдруг сокращались и припадали к земле. Я спросил Захарова,
не проплывало ли мимо что-нибудь по реке. Он ответил отрицательно.
Ливень хлестал по лицу и
не позволял открыть глаза.
Не было видно ни зги. В абсолютной тьме
казалось, будто вместе с ветром неслись в бездну деревья, сопки и вода в реке и все это вместе с дождем образовывало одну сплошную, с чудовищной быстротой движущуюся массу.
Едва он перешел на другую сторону увала, как наткнулся на мертвого зверя. Весь бок у него был в червях. Дерсу сильно испугался. Ведь тигр уходил, зачем он стрелял?.. Дерсу убежал. С той поры мысль, что он напрасно убил тигра,
не давала ему покоя. Она преследовала его повсюду. Ему
казалось, что рано или поздно он поплатится за это и даже по ту сторону смерти должен дать ответ.
В этот день работать
не удалось. Палатку так сильно трепало, что
казалось, вот-вот ее сорвет ветром и унесет в море. Часов в десять вечера непогода стала стихать. На рассвете дождь перестал, и небо очистилось.
Наконец хромой таза вернулся, и мы стали готовиться к переправе. Это было
не так просто и легко, как
казалось с берега. Течение в реке было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по воде метров на 300 и затем уже пускался к противоположному берегу, упираясь изо всех сил шестом в дно реки, и все же течением его сносило к самому устью.
Я уговорил своих спутников скрыться в кустах в надежде, что животное
покажется опять, но выдра
не появлялась.
Меня всегда удивляла находчивость гольда.
Кажется,
не было такого затруднительного положения, из которого он
не сумел бы выйти. Все, что ему было нужно, он находил тут же, около себя, под рукою.
Нигде хребет Сихотэ-Алинь
не выступает так величественно и резко, как в истоках Сицы. Здесь он действительно
кажется высоким горным хребтом.
Кругом было темно. Вода в реке
казалась бездонной пропастью. В ней отражались звезды. Там, наверху, они были неподвижны, а внизу плыли с водой, дрожали и вдруг вновь появлялись на прежнем месте. Мне было особенно приятно, что ни с кем ничего
не случилось. С этими радостными мыслями я задремал.
Судя по увядшим венчикам, мне
показалось, что у нее были
не белые, а синие цветы.
Вечером, после ужина, я пошел посмотреть, что он делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку. Мне
показалось у него так уютно, что я
не мог отказать себе в удовольствии погреться у огня и поговорить с ним за кружкой чая.
Как бы в подтверждение его слов ворона снялась с дерева и улетела. Доводы эти Фокину
показались убедительными; он положил ружье на место и уже больше
не ругал ворон, хотя они подлетали к нему еще ближе, чем в первый раз.
Или мы привыкли к воде, или солнце пригрело нас, а может быть, то и другое вместе, только броды стали
казаться не такими уж страшными и вода
не такой холодной.
Скоро нам опять пришлось лезть в воду. Сегодня она
показалась мне особенно холодной. Выйдя на противоположный берег, мы долго
не могли согреться. Но вот солнышко поднялось из-за гор и под его живительными лучами начал согреваться озябший воздух.
В это время звуки опять повторились, и мы ясно разобрали, что исходят они со стороны моря. Они
показались мне знакомыми, но я никак
не мог припомнить, где раньше их слышал.
Наши новые знакомые по внешнему виду мало чем отличались от уссурийских туземцев. Они
показались мне как будто немного ниже ростом и шире в костях. Кроме того, они более подвижны и более экспансивны. Говорили они по-китайски и затем на каком-то наречии, составляющем смесь солонского языка с гольдским. Одежда их тоже ничем
не отличалась от удэгейской, разве только меньше было пестроты и орнаментов.
С утра погода была удивительно тихая. Весь день в воздухе стояла сухая мгла, которая после полудня начала быстро сгущаться. Солнце из белого стало желтым, потом оранжевым и, наконец, красным; в таком виде оно и скрылось за горизонтом. Я заметил, что сумерки были короткие: как-то скоро спустилась ночная тьма. Море совершенно успокоилось, нигде
не было слышно ни единого всплеска.
Казалось, будто оно погрузилось в сон.
Утесы на берегу моря, лес в горах и одиноко стоящие кусты и деревья
казались как бы другими —
не такими, как всегда.
Казалось, будто мы перенеслись в другой мир, освещенный
не луною, а каким-то неведомым тусклым светилом.
Вода в горных ручьях была еще в движении, но по замирающему шуму было уже заметно, что скоро и она должна будет покрыться ледяной корой и совсем замолкнуть. Там, где из расщелин в камнях сочилась вода и где раньше ее
не было видно, теперь образовались большие ледяные натеки; они постоянно увеличивались в размерах и
казались замерзшими водопадами.
Целился Дерсу долго, два раза отнимал голову от приклада и,
казалось,
не решался спустить курок.
В это время солнце только что скрылось за горизонтом. От гор к востоку потянулись длинные тени. Еще
не успевшая замерзнуть вода в реке блестела как зеркало; в ней отражались кусты и прибрежные деревья.
Казалось, что там, внизу, под водой, был такой же мир, как и здесь, и такое же светлое небо…
Для этих задорных и крикливых птиц,
казалось,
не страшны были холод и ветер.
Для горожанина
покажется странным, как можно идти по лесу и
не найти дров…
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась заря. Утро было холодное. В термометре ртуть опустилась до — 39°С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка
не шевелилась. Темный лес стоял стеной и,
казалось, прислушивался, как трещат от мороза деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
Моя Альпа
не имела такой теплой шубы, какая была у Кады. Она прозябла и, утомленная дорогой, сидела у огня, зажмурив глаза, и,
казалось, дремала. Тазовская собака, с малолетства привыкшая к разного рода лишениям, мало обращала внимания на невзгоды походной жизни. Свернувшись калачиком, она легла в стороне и тотчас уснула. Снегом всю ее запорошило. Иногда она вставала, чтобы встряхнуться, затем, потоптавшись немного на месте, ложилась на другой бок и, уткнув нос под брюхо, старалась согреть себя дыханием.
В большом лесу во время непогоды всегда жутко. Та к и
кажется, что именно то дерево, под которым спишь, упадет на тебя и раздавит. Несмотря на усталость, я долго
не мог уснуть.
Я
не стал дожидаться чая, подтащил свой мешок поближе к огню, залез в него и опять заснул. Мне
показалось, что я спал очень долго. Вдруг что-то тяжелое навалилось мне на грудь, и одновременно с этим я услышал визг собаки и отчаянный крик Дерсу...
Костер почти что совсем угас: в нем тлели только две головешки. Ветер раздувал уголья и разносил искры по снегу. Дерсу сидел на земле, упершись ногами в снег. Левой рукой он держался за грудь и,
казалось, хотел остановить биение сердца. Старик таза лежал ничком в снегу и
не шевелился.
Шорох повторился, но на этот раз с обеих сторон одновременно. Ветер шумел вверху по деревьям и мешал слушать. Порой мне
казалось, что я как будто действительно слышу треск сучков и вижу даже самого зверя, но вскоре убеждался, что это совсем
не то: это был или колодник, или молодой ельник.
Мне
казалось странным и совершенно непонятным, почему тигр
не ест собаку, а тащит ее с собой. Как бы в ответ на мои мысли, Дерсу сказал, что это
не тигр, а тигрица и что у нее есть тигрята; к ним-то она и несет собаку. К своему логовищу она нас
не поведет, а будет водить по сопкам до тех пор, пока мы от нее
не отстанем. С этими доводами нельзя было
не согласиться.
Немного
не доходя до бивака, как-то случилось так, что я ушел вперед, а таза и Дерсу отстали. Когда я поднялся на перевал, мне
показалось, что кто-то с нашего бивака бросился под гору. Через минуту мы подходили к биваку.
Ему
казалось все так просто, и мне стоило больших трудов отговорить его от этой затеи. Он
не был обижен, но был недоволен тем, что в городе много стеснений: нельзя стрелять, потому что все это будет мешать прохожим.