Неточные совпадения
От села Осиновки Захаров поехал
на почтовых лошадях, заглядывая в каждую фанзу и расспрашивая встречных, не видел ли кто-нибудь старика гольда из рода Узала. Немного не доезжая урочища Анучино, в фанзочке
на краю
дороги он застал какого-то гольда-охотника, который увязывал котомку и разговаривал сам с собою.
На вопрос, не знает ли он гольда Дерсу Узала, охотник отвечал...
По следам он узнал все, что произошло у нас в отряде: он видел места наших привалов, видел, что мы долго стояли
на одном месте — именно там, где тропа вдруг сразу оборвалась, видел, что я посылал людей в разные стороны искать
дорогу.
Опасаясь встречи с китайцами, он не пошел назад по
дороге, а спрятался в лесу и только под утро возвратился к нам
на бивак.
Следуя за рекой, тропа уклоняется
на восток, но не доходит до истоков, а поворачивает опять
на север и взбирается
на перевал Кудя-Лин [Гу-цзя-лин — первая (или хребет) семьи Гу.], высота которого определяется в 260 м. Подъем
на него с юга и спуск
на противоположную сторону — крутые. Куполообразную гору с левой стороны перевала китайцы называют Цзун-ган-шань [Цзунь-гань-шань — гора, от которой отходят главные
дороги.]. Она состоит главным образом из авгитового андезита.
Стрелки Сабитов и Аринин стали собираться в
дорогу, а я отправился
на реку Билимбе, чтобы посмотреть, насколько спала вода за ночь.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел
на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже
на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же
дорогой. Проходя около увала, он увидел
на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
28, 29 и 30 августа были посвящены осмотру реки Сяо-Кемы.
На эту экскурсию я взял с собой Дерсу, Аринина, Сабитова и одного мула. Маршрут я наметил по реке Сакхоме до истоков и назад, к морю, по реке Горелой. Стрелки с вьючным мулом должны были идти с нами до тех пор, пока будет тропа. Дальше мы идем сами с котомками, а они той же
дорогой возвращаются обратно.
На другой день все поднялись рано: первые утренние лучи застали нас уже в
дороге.
По моим расчетам, у нас должно было хватить продовольствия
на две трети пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны будут положить продовольствие
на видном месте.
На следующий день, 5 октября, в 2 часа дня с тяжелыми котомками мы выступили в
дорогу.
Более характерной денудационной долины, чем Кулумбе, я не видывал. Река, стесненная горами, все время извивается между утесами. Можно подумать, что горные хребты здесь старались
на каждом шагу создать препятствия для воды, но последняя взяла верх и силой проложила себе
дорогу к морю.
Утром
на другой день я поднялся рано и тотчас же стал собираться в
дорогу. Я по опыту знал, что если удэгейцев не торопить, то они долго не соберутся. Та к и случилось. Удэгейцы сперва чинили обувь, потом исправляли лодки, и выступить нам удалось только около полудня.
На другой день, чуть только заалел восток, все поднялись как по команде и стали собираться в
дорогу. Я взял полотенце и пошел к реке мыться.
Шли мы теперь без проводника, по приметам, которые нам сообщил солон. Горы и речки так походили друг
на друга, что можно было легко ошибиться и пойти не по той
дороге. Это больше всего меня беспокоило. Дерсу, наоборот, относился ко всему равнодушно. Он так привык к лесу, что другой обстановки, видимо, не мог себе представить. Для него было совершенно безразлично, где ночевать — тут или в ином месте…
Меня заинтересовало, как Дерсу узнал, что у Янсели должна быть сетка
на соболя. Он ответил, что по
дороге видел срезанный рябиновый прутик и рядом с ним сломанное кольцо от сетки, брошенное
на землю. Ясно, что прутик понадобился для нового кольца. И Дерсу обратился к удэгейцу с вопросом, есть ли у него соболиная сетка. Последний молча развязал котомку и подал то, что у него спросили. Действительно, в сетке одно из средних колец было новое.
Мы порешили весной отправиться
на реку Лефу за
дорогими корнями.
Вечером удэгейцы камланили [То есть шаманили.]. Они просили духов дать нам хорошую
дорогу и счастливую охоту в пути. В фанзу набралось много народу. Китайцы опять принесли ханшин и сласти. Вино подействовало
на удэгейцев возбуждающим образом. Всю ночь они плясали около огней и под звуки бубнов пели песни.
В этот день мы прошли мало и рано стали биваком.
На первом биваке места в палатке мы заняли случайно, кто куда попал. Я, Дерсу и маньчжур Чи Ши-у разместились по одну сторону огня, а стрелки — по другую. Этот порядок соблюдался уже всю
дорогу.
Утром мы сразу почувствовали, что Сихотэ-Алинь отделил нас от моря: термометр
на рассвете показывал — 20°С. Здесь мы расстались с Сунцаем. Дальше мы могли идти сами; течение воды в реке должно было привести нас к Бикину. Тем не менее Дерсу обстоятельно расспросил его о
дороге.
Ни одна река так сильно не разбивается
на протоки, как Бикин. Удэгейцы говорят, что есть места, где можно насчитать 22 протоки. Течение Бикина гораздо спокойнее, чем течение Имана, но русло его завалено топным лесом, что очень затрудняет плавание
на лодках. От устья Бягаму до железной
дороги около 350 км.
Зимой, если снега выпадут глубокие, амурские туземцы охотятся за кабанами
на лыжах. Дикие свиньи убегают далеко, но скоро устают. Тогда охотники догоняют их и бьют копьями. Ружей
на такую охоту не берут ради экономии патронов, которые в тайге всегда очень
дороги. Кроме того, охота с копьем нравится удэгейцам как спорт. Здесь молодые люди имеют случай показать свою силу и ловкость.
Поднявшийся ветер дул нам навстречу и, как ножом, резал лицо. Когда начало смеркаться, мы были как раз
на водоразделе. Здесь Дерсу остановился и стал о чем-то совещаться со стариком тазой. Подойдя к ним, я узнал, что старик таза немного сбился с
дороги. Из опасения заблудиться они решили заночевать под открытым небом.
Моя Альпа не имела такой теплой шубы, какая была у Кады. Она прозябла и, утомленная
дорогой, сидела у огня, зажмурив глаза, и, казалось, дремала. Тазовская собака, с малолетства привыкшая к разного рода лишениям, мало обращала внимания
на невзгоды походной жизни. Свернувшись калачиком, она легла в стороне и тотчас уснула. Снегом всю ее запорошило. Иногда она вставала, чтобы встряхнуться, затем, потоптавшись немного
на месте, ложилась
на другой бок и, уткнув нос под брюхо, старалась согреть себя дыханием.
Двадцать девятого декабря мы выступили в дальнейший поход вниз по реке Бикин, которая здесь течет строго
на запад. Чем ниже, тем больше река разбивается
на притоки. При умении можно ими пользоваться и значительно сокращать
дорогу.
От Сигоу до станции Бикин
на протяжении 160 км идет хорошая санная
дорога, проложенная лесорубами. Это расстояние мы проехали в 3 суток.
Было темно, но звезды
на небе уже говорили, что солнце приближается к горизонту. Морозило… Термометр показывал — 34°С. Гривы, спины и морды лошадей заиндевели. Когда мы тронулись в
дорогу, только что начинало светать.
Вскоре после полудня мы прибыли в казачий поселок Георгиевский, немного здесь отдохнули и отправились
на станцию Уссурийской железной
дороги.
Кончив свое дело, рабочие закурили трубки и, разобрав инструменты, пошли
на станцию вслед за приставом. Я сел
на землю около
дороги и долго думал об усопшем друге.
В 1910 году, зимой, я вернулся в Хабаровск и тотчас поехал
на станцию Корфовскую, чтобы навестить
дорогую могилку. Я не узнал места — все изменилось: около станции возник целый поселок, в пригорьях Хехцира открыли ломки гранита, начались порубки леса, заготовка шпал. Мы с А.И. Дзюлем несколько раз принимались искать могилу Дерсу, но напрасно. Приметные кедры исчезли, появились новые
дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…