Неточные совпадения
К сумеркам мы дошли до залива Америка и здесь заночевали, а на
другой день отправились дальше.
Часам
к десяти утра Дерсу возвратился и привез с собой мясо. Он разделил его на три части. Одну часть отдал солдатам,
другую — староверам, третью — китайцам соседних фанз.
По мере приближения
к водоразделу угрюмее становился лес и больше попадалось звериных следов; тропа стала часто прерываться и переходить то на одну, то на
другую сторону реки, наконец мы потеряли ее совсем.
Выбрав один из них, мы стали взбираться на хребет. По наблюдениям Дерсу, дождь должен быть затяжным. Тучи низко ползли над землей и наполовину окутывали горы. Следовательно, на вершине хребта мы увидели бы только то, что было в непосредственной от нас близости.
К тому же взятые с собой запасы продовольствия подходили
к концу. Это принудило нас на
другой день спуститься в долину.
На
другой день мы продолжали наш путь далее на север по хребту и часов в 10 утра дошли до горы Острой высотой 678 м. Осмотревшись, мы спустились в один из ключиков, который привел нас
к реке Билимбе.
Перевалов с Билимбе будет три: один влево (если стоять лицом
к истокам), на реку Санхобе,
другой вправо, на реку Такему, и третий прямо, на Иман.
Мы немного задержались в последней фанзе и только
к полудню достигли верховьев реки. Тропа давно кончилась, и мы шли некоторое время целиной, часто переходя с одного берега реки на
другой.
Действительно, сквозь разорвавшуюся завесу тумана совершенно явственно обозначилось движение облаков. Они быстро бежали
к северо-западу. Мы очень скоро вымокли до последней нитки. Теперь нам было все равно. Дождь не мог явиться помехой. Чтобы не обходить утесы, мы спустились в реку и пошли по галечниковой отмели. Все были в бодром настроении духа; стрелки смеялись и толкали
друг друга в воду. Наконец в 3 часа дня мы прошли теснины. Опасные места остались позади.
Первый опыт был не совсем удачен. Тогда мы выбрали
другое место, где спуск
к реке был пологий. Тут дело пошло успешнее.
Странно устроен человек… Бивак этот ничем не отличался от
других биваков. Та
к же он был под открытым небом, так же около односкатной палатки горел костер, так же кругом было мокро и сыро, но тем не менее все чувствовали себя так, как будто вернулись домой.
На
другой день китайцы, уходя, сказали, что если у нас опять не хватит продовольствия, то чтобы приходили
к ним без стеснения.
По дну длинных балок, прорезывающих террасы в направлении, перпендикулярном
к линии тальвега долины, текут небольшие извилистые ручейки. Около их устьев кустарники прерываются, и их места занимают тростники и обыкновенная полынь саженной высоты, оспаривающие
друг у
друга открытые и сухие места.
Область распространения красных волков обнимает длину реки Уссури, Южно-Уссурийский край и прибрежный район
к северу от залива Ольги до мыса Плитняк.
Другими словами, северная граница их обитания совпадает с границей распространения диких коз и пятнистых оленей. Чаще всего животное это встречается в Посьетском, Барабашском и Суйфунском районах.
Переправившись на
другую сторону реки, мы пошли
к фанзам, видневшимся вдали. Население Такемы смешанное и состоит из китайцев и тазов. Китайских фанз — 23, тазовских — 11.
Я решил пересечь плато и спуститься
к воде по
другую его сторону.
Утром 11 сентября погода как будто немного изменилась
к лучшему. Чтобы не терять напрасно время, мы собрали свои котомки и пошли вверх по реке Арму. Местность была настолько ровная и однообразная, что я совершенно забыл, что нахожусь у подножия Сихотэ-Алиня. Здешний хвойный лес плохого дровяного качества, растет весьма неравномерно: болотистые поляны отделяются
друг от
друга небольшими перелесками, деревья имеют отмершие вершины и множество сухих ветвей.
Путь А.И. Мерзлякова начинался от фанзы удэгейца Сиу Ху и шел прямо на восток, пересекая несколько маленьких перевальчиков. Перейдя речку Хуля, он повернул
к северо-востоку, затем пересек еще одну реку — Шооми (в верховьях) — и через 3 суток вышел на реку Кулумбе. Здесь, около скалы Мафа, он где-то видел выходы каменного угля на поверхность. После перевала по
другой безымянной горной речке он пришел на реку Найну, прямо
к корейским фанзам.
Большие обнажения на берегу моря
к северу от реки Такемы состоят главным образом из лав и их туфов (биолитовый дацит), дальше тянутся полевошпатовые сланцевые породы и диорит. Тип берега кулисный. Действительно, мысы выступают один за
другим наподобие кулис в театре. Вблизи берега нигде нет островов. Около мысов, разрушенных морским прибоем, кое-где образовались береговые ворота. Впоследствии своды их обрушились, остались только столбы — любимые места отдыха птиц.
Переправа через скалу Ван-Син-лаза действительно была очень опасна. Я старался не глядеть вниз и осторожно переносил ногу с одного места на
другое. Последним шел Дерсу. Когда он спустился
к берегу моря, я облегченно вздохнул.
География части побережья между Момокчи и Наиной такова: высокий горный хребет Габади тянется под острым углом по отношению
к берегу моря. По ту сторону его будет бассейн реки Кулумбе, по эту — мелкие речки, имеющие только удэгейские названия: Яшу (на картах — Ячасу), Уяхги-Бязани, Санкэ, Капуты, Янужа и
другие. Между ними следует отметить три горные вершины: Габади, Дюхане и гору Яндоюза, а около устья реки Яшу — одинокую скалу Када-Буди-Дуони. На морских картах она названа горой Ожидания.
На возвратном пути в фанзу я услышал еще какой-то шум в сарае — это корейцы мололи муку при помощи ручных жерновов, наложенных один на
другой.
К верхнему прикреплен короткий рычаг, при помощи которого он приводится в движение. Зерно насыпается в деревянный ящик, откуда оно течет в отверстие верхнего камня и затем
к зазорам между жерновами.
В это время подошел
к нам Чжан Бао и, смеясь, стал рассказывать, как кореец впотьмах наступил на голову
другому корейцу, как тот в отместку вымазал ему физиономию чумизной кашей. Разговор наш переменился.
На морских картах в этих местах показаны двое береговых ворот. Одни малые — у самого берега,
другие большие — в воде. Ныне сохранились только те, что ближе
к берегу. Удэгейцы называют их Сангасу, что значит «Дыроватые камни», а китайцы — Кулунзуйза [Кулунь-цзий-цзы — конец, дыра (отверстие).].
По выходе из гор течение реки Квандагоу становится тихим и спокойным. Река блуждает от одного края долины
к другому, рано начинает разбиваться на пороги и соединяется с рекой Амагу почти у самого моря.
Течет она по кривой так же, как и Амагу, но только в
другую сторону, а именно
к югу и юго-востоку.
Или мы привыкли
к воде, или солнце пригрело нас, а может быть, то и
другое вместе, только броды стали казаться не такими уж страшными и вода не такой холодной.
В среднем течении Кулумбе очень извилиста. Она все время жмется
к утесам и у подножия их образует глубокие ямы. Во многих местах русло ее завалено камнями и занесено буреломом. Можно представить себе, что здесь делается во время наводнений! Один раз я,
другой раз Дерсу оборвались в ямы и вымокли как следует.
Потом мы пошли
к берегу и отворотили один камень. Из-под него выбежало множество мелких крабов. Они бросились врассыпную и проворно спрятались под
другие камни. Мы стали ловить их руками и скоро собрали десятка два. Тут же мы нашли еще двух протомоллюсков и около сотни раковин береговичков. После этого мы выбрали место для бивака и развели большой огонь. Протомоллюсков и береговичков мы съели сырыми, а крабов сварили. Правда, это дало нам немного, но все же первые приступы голода были утолены.
К ним присоединились и
другие мелкие птицы, в числе которых я узнал белоголовую овсянку.
Спустя немного времени один за
другим начали умирать дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное дерево, но и это не помогло. Смерть уносила одного человека за
другим. Очевидно, черт поселился в самом жилище. Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та
к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
Утром на
другой день я поднялся рано и тотчас же стал собираться в дорогу. Я по опыту знал, что если удэгейцев не торопить, то они долго не соберутся. Та
к и случилось. Удэгейцы сперва чинили обувь, потом исправляли лодки, и выступить нам удалось только около полудня.
На
другое утро мы все поднялись очень рано. Взятые с собой запасы продовольствия подходили
к концу, и потому надо было торопиться. Наш утренний завтрак состоял из жареной белки, остатков лепешки, испеченной в золе, и кружки горячего чая.
На
другой день, чуть только заалел восток, все поднялись как по команде и стали собираться в дорогу. Я взял полотенце и пошел
к реке мыться.
Шли мы теперь без проводника, по приметам, которые нам сообщил солон. Горы и речки так походили
друг на
друга, что можно было легко ошибиться и пойти не по той дороге. Это больше всего меня беспокоило. Дерсу, наоборот, относился ко всему равнодушно. Он так привык
к лесу, что
другой обстановки, видимо, не мог себе представить. Для него было совершенно безразлично, где ночевать — тут или в ином месте…
По пути нам встречалось много мелких речек, должно быть, притоки реки Пия. Плохо, когда идешь без проводника: все равно как слепой.
К вечеру мы дошли до какой-то реки, а на
другой день,
к двум часам пополудни, достигли третьего перевала.
Другие признаки, совершенно незаметные для нас, открыли ему: этот человек был удэгеец, что он занимался соболеванием, имел в руках палку, топор, сетку для ловли соболей и, судя по походке, был молодой человек. Из того, что он шел напрямик по лесу, игнорируя заросли и придерживаясь открытых мест, Дерсу заключил, что удэгеец возвращался с охоты и, вероятно, направляется
к своему биваку. Посоветовавшись, мы решили идти по его следам, тем более что они шли в желательном для нас направлении.
На
другой день с бивака мы снялись рано и пошли по тропе, проложенной у самого берега реки. На этом пути Нахтоху принимает в себя с правой стороны два притока: Хулеми и Гоббиляги, а с левой — одну только маленькую речку Ходэ. Нижняя часть долины Нахтоху густо поросла даурской березой и монгольским дубом. Начиная от Локтоляги, она постепенно склоняется
к югу и только около Хулеми опять поворачивает на восток.
Обыкновенно
к лодке мы всегда подходили весело, как будто
к дому, но теперь Нахтоху была нам так же чужда, так же пустынна, как и всякая
другая речка. Было жалко и Хей-ба-тоу, этого славного моряка, быть может теперь уже погибшего. Мы шли молча; у всех была одна и та же мысль: что делать? Стрелки понимали серьезность положения, из которого теперь я должен был их вывести. Наконец появился просвет; лес сразу кончился, показалось море.
К утру ветер начал стихать. Сильные порывы сменялись периодами затишья. Когда рассвело, я не узнал места: одна фанза была разрушена до основания, у
другой выдавило стену; много деревьев, вывороченных с корнями, лежало на земле. С восходом солнца ветер упал до штиля; через полчаса он снова начал дуть, но уже с южной стороны.
На
другой день мы принялись за устройство шести нарт. Три мы достали у удэгейцев, а три приходилось сделать самим. Захаров и Аринин умели плотничать. В помощь им были приставлены еще два удэгейца. На Дерсу было возложено общее руководство работами. Всякие замечания его были всегда кстати, стрелки привыкли, не спорили с ним и не приступали
к работе до тех пор, пока не получали его одобрения.
На обратном пути я занялся охотой на рябчиков и подошел
к биваку с
другой стороны. Дым от костра, смешанный с паром, густыми клубами валил из палатки. Та м шевелились люди, вероятно, их разбудили мои выстрелы.
Около устья реки Давасигчи было удэгейское стойбище, состоящее из четырех юрт. Мужчины все были на охоте, дома остались только женщины и дети. Я рассчитывал сменить тут проводников и нанять
других, но из-за отсутствия мужчин это оказалось невозможным.
К моей радости, лаохозенские удэгейцы согласились идти с нами дальше.
Моя Альпа не имела такой теплой шубы, какая была у Кады. Она прозябла и, утомленная дорогой, сидела у огня, зажмурив глаза, и, казалось, дремала. Тазовская собака, с малолетства привыкшая
к разного рода лишениям, мало обращала внимания на невзгоды походной жизни. Свернувшись калачиком, она легла в стороне и тотчас уснула. Снегом всю ее запорошило. Иногда она вставала, чтобы встряхнуться, затем, потоптавшись немного на месте, ложилась на
другой бок и, уткнув нос под брюхо, старалась согреть себя дыханием.
Дрова в костре горели ярко. Черные тучи и красные блики двигались по земле, сменяя
друг друга; они то удалялись от костра, то приближались
к нему вплотную и прыгали по кустам и снежным сугробам.
Собаки тоже не спали; они жались
к огню, пробовали было ложиться, но тотчас же вскакивали и переходили на
другое место.
Потому ли, что земля переместилась в плоскости эклиптики по отношению
к солнцу, или потому, что мы все более и более удалялись от моря (вероятно, имело место и то и
другое), но только заметно день удлинялся и климат сделался ровнее. Сильные ветры остались позади. Барометр медленно поднимался, приближаясь
к 760. Утром температура стояла низкая (–30°С), днем немного повышалась, но
к вечеру опять падала до — 25°С.
Приехали мы в Хабаровск 7 января вечером. Стрелки пошли в свои роты, а я вместе с Дерсу отправился
к себе на квартиру, где собрались близкие мне
друзья.
Было уже поздно, и поэтому мы с И.А. Дзюлем решили идти
к месту происшествия на
другой день утром.
Речки: Тания (по-китайски Седонерл и по-удэгейски Дана), Вязтыгни, Хоома. Хотэ и Онектого (по-удэгейски Онекгозо, а по-китайски Миланзуай) — горные ручьи, текущие
к морю по небольшим распадкам. Далее будет река Таэле (по-удэгейски Таэ) длиною 12 км. Около устья долина ее суживается, и река течет как бы в ущелье. В истоках Таэле находится горный узел, откуда берут начало и
другие реки:
к северо-востоку течет река Билимбе,
к югу — маленький ручей Иеля.
География части побережья между Мамокчи и Найна такова. Высокий горный хребет Габаци тянется под острым углом по отношению
к берегу моря. По ту сторону его будет бассейн реки Кулумбе, по эту — мелкие речки, имеющие только удэгейские названия: Яшу (на картах — Ягасу), Уяхти-бязани, Санкэ, Капуты, Янужа и
другие. Между ними можно отметить три горные вершины: Габади, Дюханю и гору Яндоюза, а около устья реки Яшу — одинокую скалу Кададудидуони. На морских картах она названа горой Ожидания и помечена числом 603.