Долгое время холод совсем не был заметен, и голове и груди было даже приятно от
острого ощущения воздуха, как бы отделявшего платье от тела, и просто, без боли и неприятного, стали неметь руки в локтях и ноги в коленях — трудно становилось сгибать их.
Наибольший успех полета обозначался достижением мельницы, с ее яркими брызгами и шумом колес… Но если даже я летал только над двором или под потолком какого-то огромного зала, наполненного людьми, и тогда проснуться — значило испытать настоящее
острое ощущение горя… Опять только сон!.. Опять я тяжелый и несчастный…
Кожемякина охватило незнакомое, никогда не испытанное,
острое ощущение притока неведомой силы, вдруг одарившей его мысли ясностью и простотой. Никогда раньше он не чувствовал так определённо своё отчуждение, одиночество среди людей, и это толкнуло его к ним неодолимым порывом, он отклонился на спинку стула, уставил глаза в большое лицо Смагина и заговорил как мог внушительно и спокойно:
Из этого состояния полуяви-полусна Артамонова вытряхнуло
острое ощущение голода. Он увидал себя в саду, в беседке; сквозь её стёкла и между мокрых ветвей просвечивало красноватое, странно близкое небо, казалось, что оно висит тут же, за деревьями, и до него можно дотронуться рукою.
Вопрос о значении в жизни людей любви и милосердия — страшный и сложный вопрос — возник предо мною рано, сначала — в форме неопределенного, но
острого ощущения разлада в моей душе, затем — в четкой форме определенно ясных слов:
Неточные совпадения
Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил
ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам.
Не без труда и не скоро он распутал тугой клубок этих чувств: тоскливое
ощущение утраты чего-то очень важного,
острое недовольство собою, желание отомстить Лидии за обиду, половое любопытство к ней и рядом со всем этим напряженное желание убедить девушку в его значительности, а за всем этим явилась уверенность, что в конце концов он любит Лидию настоящей любовью, именно той, о которой пишут стихами и прозой и в которой нет ничего мальчишеского, смешного, выдуманного.
Самгин выпил рюмку коньяка, подождал, пока прошло
ощущение ожога во рту, и выпил еще. Давно уже он не испытывал столь
острого раздражения против людей, давно не чувствовал себя так одиноким. К этому чувству присоединялась тоскливая зависть, — как хорошо было бы обладать грубой дерзостью Кутузова, говорить в лицо людей то, что думаешь о них. Сказать бы им:
Тишина росла, углублялась, вызывая неприятное
ощущение, — точно опускался пол, уходя из-под ног. В кармане жилета замедленно щелкали часы, из кухни доносился
острый запах соленой рыбы. Самгин открыл форточку, и, вместе с холодом, в комнату влетела воющая команда:
Нет: точка. Все это — пустяки, и все эти нелепые
ощущения — бред, результат вчерашнего отравления… Чем: глотком зеленого яда — или ею? Все равно. Я записываю это, только чтобы показать, как может странно запутаться и сбиться человеческий — такой точный и
острый — разум. Тот разум, который даже эту, пугавшую древних, бесконечность сумел сделать удобоваримой — посредством…