Вечером два доктора — один костлявый, лысый, с широкою рыжею бородою, другой с
еврейским лицом, черномазый и в дешевых очках — делали Ольге Михайловне какую-то операцию. К тому, что чужие мужчины касались ее тела, она относилась совершенно равнодушно. У нее уже не было ни стыда, ни воли, и каждый мог делать с нею, что хотел. Если бы в это время кто-нибудь бросился на нее с ножом или оскорбил Петра Дмитрича, или отнял бы у нее права на маленького человечка, то она не сказала бы ни одного слова.
Неточные совпадения
На
лице его виднелась та вековечная брюзгливая скорбь, которая так кисло отпечаталась на всех без исключения
лицах еврейского племени.
— Разве? — шутливо и громко спросил Спивак, настраивая балалайку. Самгин заметил, что солдаты смотрят на него недружелюбно, как на человека, который мешает. И особенно пристально смотрели двое: коренастый, толстогубый, большеглазый солдат с подстриженными усами рыжего цвета, а рядом с ним прищурился и закусил губу человек в синей блузе с
лицом еврейского типа. Коснувшись пальцем фуражки, Самгин пошел прочь, его проводил возглас:
Самгин пил чай, незаметно рассматривая знакомое, но очень потемневшее
лицо, с черной эспаньолкой и небольшими усами. В этом
лице явилось что-то аскетическое и
еврейское, но глаза не изменились, в них, как раньше, светился неприятно острый огонек.
Самгин старался не смотреть на него, но смотрел и ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал
еврейские слова, а красные веки его мелко дрожали. Были и еще старики, старухи с такими же обнаженными глазами. Маленькая женщина, натягивая черную сетку на растрепанные рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред
лицом Самгина, кричала:
Мы пристальнее всмотрелись в него:
лицо бледное, волосы русые, профиль… профиль точно
еврейский — сомнения нет.