— Ну будет, будет! — упрашивал Павел. Пальцы его дрожали и не находили пуговиц; он видел только тело — то страшное и непонятное в своей власти
тело женщины, которое он видел в жгучих сновидениях своих, которое было отвратительно до страстного желания топтать его ногами и обаятельно, как вода в луже для жаждущего. — Ну будет! — повторил он. — Я пошутил…
Неточные совпадения
И все были
женщины, их
тела, лишенные души, отвратительные, как липкая грязь задних дворов, и странно-обаятельные в своей нескрываемой грязи и доступности.
В эту ночь, два года тому назад, он отдал свое чистое
тело и свои первые чистые поцелуи развратной и бесстыдной
женщине.
Павел горько и печально улыбался. Он не умел поступать так, как Петров, и целовал этих
женщин. Его губы касались их холодного
тела, и было однажды, — и это страшно вспомнить, — он, со странным вызовом самому себе, целовал вялую руку, пахнувшую духами и пивом. Он целовал, точно казнил себя; он целовал, точно губы его могли произвести чудо и превратить продажную
женщину в чистую, прекрасную, достойную великой любви, жаждою которой сгорало его сердце. А она сказала...
Наверное, целовалась… Павел не осмеливается даже взглянуть на нее, а она целовалась, и, вернее всего, с Петровым, — он самоуверенный и наглый. А потом когда-нибудь она отдаст ему и свое
тело, и с ним будут делать то же, что делают с продажными
женщинами. Какая мерзость! Какая подлая жизнь, в которой нет ничего светлого, к чему мог бы обратиться взгляд, отуманенный печалью и тоскою! Почем знать, быть может, и теперь, уже теперь, у Кати есть… любовник.
Павел повалил
женщину на стол, и под тяжелым
телом ее хрустнула тарелка, а возле руки Павла звякнул длинный нож, облепленный хлебным мякишем.
Кивнув головой, Самгин осторожно прошел в комнату, отвратительно пустую, вся мебель сдвинута в один угол. Он сел на пыльный диван, погладил ладонями лицо, руки дрожали, а пред глазами как бы стояло в воздухе обнаженное
тело женщины, гордой своей красотой. Трудно было представить, что она умерла.
В доме, заслышав звон ключей возвращавшейся со двора барыни, Машутка проворно сдергивала с себя грязный фартук, утирала чем попало, иногда барским платком, а иногда тряпкой, руки. Поплевав на них, она крепко приглаживала сухие, непокорные косички, потом постилала тончайшую чистую скатерть на круглый стол, и Василиса, молчаливая, серьезная женщина, ровесница барыни, не то что полная, а рыхлая и выцветшая
телом женщина, от вечного сиденья в комнате, несла кипящий серебряный кофейный сервиз.
В его груди больно бились бескрылые мысли, он со стыдом чувствовал, что утреннее волнение снова овладевает им, но не имел силы победить его и, вдыхая запах
тела женщины, прижимал сомкнутые губы к плечу её.
Неточные совпадения
Оттого-то они так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие худые, тела-то никак не нагуляют, да как будто они что потеряли, либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко.
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая
женщина с сжатым в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное
тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в руках офицера с черной повязкой на правой щеке тонкое
тело высокой
женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
— Ведь я не картину покупаю, а простираюсь пред
женщиной, с которой не только мое бренное
тело, но и голодная душа моя жаждет слиться.
И живая
женщина за столом у самовара тоже была на всю жизнь сыта: ее большое, разъевшееся
тело помещалось на стуле монументально крепко, непрерывно шевелились малиновые губы, вздувались сафьяновые щеки пурпурного цвета, колыхался двойной подбородок и бугор груди.