Неточные совпадения
— Читали уже, — сухо говорил Яков Иванович, но партнер не слушал его и прочитывал, что казалось ему
интересным и важным. Однажды он таким образом довел остальных до
спора и чуть ли не до ссоры, так как Евпраксия Васильевна не хотела признавать законного порядка судопроизводства и требовала, чтобы Дрейфуса освободили немедленно, а Яков Иванович и ее брат настаивали на том, что сперва необходимо соблюсти некоторые формальности и потом уже освободить. Первым опомнился Яков Иванович и сказал, указывая на стол...
Все-таки я Володьку совсем не отшила. И сказать уже всю правду? Мне с ним все-таки как-то приятно бывать. Выработалась привычка, вернее — потребность, с ним видеться. Общая работа,
интересные споры — и первая ласка. Я уклонялась, не хотела (считала, нет у меня любви «по-настоящему»), и все-таки поцелуй — в губы. И после собрания за руку шли домой.
Неточные совпадения
Когда говорили
интересное и понятное, Климу было выгодно, что взрослые забывали о нем, но, если
споры утомляли его, он тотчас напоминал о себе, и мать или отец изумлялись:
Иногда Клим испытывал желание возразить девочке,
поспорить с нею, но не решался на это, боясь, что Лида рассердится. Находя ее самой
интересной из всех знакомых девочек, он гордился тем, что Лидия относится к нему лучше, чем другие дети. И когда Лида вдруг капризно изменяла ему, приглашая в тарантас Любовь Сомову, Клим чувствовал себя обиженным, покинутым и ревновал до злых слез.
«И для
споров с самим собою», — добавил Самгин, механически продолжая
спор. «Неверно: в Париже
интереснее, приятнее жить, чем в Петербурге…»
— Нет, — сказал Самгин, понимая, что говорит неправду, — мысли у него были обиженные и бежали прочь от ее слов, но он чувствовал, что раздражение против нее исчезает и возражать против ее слов — не хочется, вероятно, потому, что слушать ее —
интересней, чем
спорить с нею. Он вспомнил, что Варвара, а за нею Макаров говорили нечто сродное с мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это было неприятно, это как бы понижало значение речей Марины.
В конце концов художественная литература являлась пред ним как собеседник неглупый, иногда — очень
интересный, собеседник, с которым можно было
спорить молча, молча смеяться над ним и не верить ему.