Неточные совпадения
Между тем, не только виноватая, но и все другие сестры и даже
брат их
с молодою женою и маленьким сыном убежали из дома и спрятались в рощу, окружавшую дом; даже там ночевали; только молодая невестка воротилась
с сыном, боясь простудить его, и провела ночь в людской избе.
Дедушка согласился и уехал
с бабушкой домой на своих дрогах, а Елизавета Степановна
с маленьким
братом села на другие дроги.
Любя не менее дочерей свою сестричку-сиротку, как называл ее Степан Михайлович, он был очень нежен
с ней по-своему; но Прасковья Ивановна, по молодости лет или, лучше сказать, по детскости своей, не могла ценить любви и нежности своего двоюродного
брата, которые не выражались никаким баловством, к чему она уже попривыкла, поживши довольно долго у своей бабушки; итак немудрено, что она скучала в Троицком и что ей хотелось воротиться к прежней своей жизни у старушки Бактеевой.
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может быть, он и в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший
с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и
с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, то ему и черт не
брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
Он был очень слаб, и от него она не могла ничего узнать; но родной его
брат Алексей, молодой парень, только вчера наказанный, кое-как сполз
с лавки, стал на колени и рассказал ей всю страшную повесть о
брате, о себе и о других.
Это я,
брат твой, Степан Михайлович, ничего не бойся!» Он послал кучера, лакея и старого слугу Прасковьи Ивановны заложить коляску, в которой она приехала из Чурасова, поставил шесть человек
с ружьями, саблями и рогатинами у входа в выход, а сам
с остальными,
с помощью топоров и железного лома, принялся отбивать дверь.
Боясь горячего нрава своего
брата, отдавая себя в полное его распоряжение, она умоляла, однако, не мстить Михайлу Максимовичу и
с твердостью объявила, что она одумалась и решилась не позорить своего мужа, не бесчестить имени, которое сама должна носить во всю свою жизнь.
С самым напряженным вниманием и нежностью ухаживала Софья Николавна за больным отцом, присматривала попечительно за тремя
братьями и двумя сестрами и даже позаботилась, о воспитании старших; она нашла возможность приискать учителей для своих
братьев от одной
с ней матери, Сергея и Александра, из которых первому было двенадцать, а другому десять лет: она отыскала для них какого-то предоброго француза Вильме, заброшенного судьбою в Уфу, и какого-то полуученого малоросса В.-ского, сосланного туда же за неудавшиеся плутни.
(Прим. автора.)] и чрез полтора года отправила их в Москву к А. Ф. Аничкову,
с которым через двоюродного его
брата, находившегося в Уфе, познакомилась она заочно и вела постоянную переписку.
Татьяна Степановна, несколько романическая девица, любившая
брата больше, чем другие сестры, слушала его
с участием и, наконец, так увлеклась, что открыла ему весь секрет: семья знала уже об его любви и смотрела на нее неблагоприятно.
Лизавета Степановна даже и в первую минуту не была встревожена намерением
брата; она плакала и просила за него только потому, что мать и меньшая сестра плакали и просили: нельзя же было ей так ярко рознить
с ними.
Но она захотела, чтоб Алексей Степаныч написал рекомендательное письмо к ее заочному другу и покровителю ее
братьев А. Ф. Аничкову; разумеется, жених
с радостью согласился исполнить ее желание.
Что касается до Ивана Петровича, уже довольно обашкирившегося и всегда начинавшего
с восьми часов утра тянуть желудочный травник, то он при первой рекомендации чмокнул три раза ручку у Софьи Николаевны и
с одушевлением истинного башкирца воскликнул: «Ну, какую кралечку подцепил
брат Алексей!» Много переглотала Софья Николавна слез от злобных выходок будущих своих золовок и грубых шуток и любезностей будущего свояка.
Ядовитые эти змеи, остановясь у
брата в доме,
с первой же минуты начали вливать свой яд в его простую душу и делали это так искусно, что Алексей Степаныч не подозревал их ухищрений.
Маленький
брат, трехлетний Николенька, которого рождение стоило жизни его матери, обувал Софью Николавну по принятому, обычаю, разумеется,
с помощию горничных.
Иван Петрович, несмотря на миганье своей супруги, отвечал
с увлечением: «Да вот что, батюшка, я вам скажу: что такой кралечки (без этого живописного слова он не умел похвалить красоту), какую подцепил
брат Алексей, другой не отыщешь в целом свете.
— «Вижу,
брат, что она тебе врать не позволяла, — сказал старик
с веселым лицом, рассмеялся и прибавил: — ну это еще небольшая беда».
Это предвидели в Багрове и нарочно отправили Елизавету Степановну, чтоб она по превосходству своего ума и положения в обществе (она была генеральша) могла воздерживать порывы дружелюбия простодушной Аксиньи Степановны; но простая душа не поддалась умной и хитрой генеральше и на все ее настойчивые советы отвечала коротко и ясно: «Вы себе там, как хотите, не любите и браните Софью Николавну, а я ею очень довольна; я кроме ласки и уважения ничего от нее не видала, а потому и хочу, чтоб она и
брат были у меня в доме мною так же довольны…» И всё это она исполняла на деле
с искренней любовью и удовольствием: заботилась, ухаживала за невесткой и потчевала молодых напропалую.
Катерина Борисовна была девушка взрослая и
с твердым характером; мать и
братья не могли
с ней сладить и выдали за Чичагова, который впоследствии был прощен, но не имел права выезжать из Уфимской губернии.
В хлопотах да в радости из ума вон…» — «Ты
с радости не догадалась! да разве я тебя не знаю? да как ты осмелилась сделать это супротив
брата, супротив меня? как осмелилась осрамить отца на старости?» Может быть, дело бы тем и кончилось, то есть криком, бранью и угрозами, или каким-нибудь тычком, но Александра Степановна не могла перенесть, что ей достается за Софью Николавну, понадеялась, что гроза пройдет благополучно, забыла, что всякое возраженье — новая беда, не вытерпела и промолвила: «Понапрасну терплю за нее».
Может быть, ему пришло на ум, что, пожалуй, и опять родится дочь, опять залюбит и залечит ее вместе
с докторами до смерти Софья Николавна, и опять пойдет хворать; а может быть, что Степан Михайлыч, по примеру многих людей, которые нарочно пророчат себе неудачу, надеясь втайне, что судьба именно сделает вопреки их пророчеству, притворился нисколько не обрадованным и холодно сказал: «Нет,
брат, не надуешь! тогда поверю и порадуюсь, когда дело воочью совершится».
После кончины Николая Федорыча учредились две опеки над детьми его от двух браков. Алексея Степаныча назначили опекуном
братьев Софьи Николавны от одной
с ней матери, которые, не кончив курса учения в Московском благородном пансионе, были вытребованы в Петербург для поступления в гвардию. Я забыл сказать, что по ходатайству умиравшего старика Зубина, незадолго до его смерти, Алексея Степаныча определили прокурором Нижнего земского суда.
Братья Катерины Борисовны Чичаговой были очень дружны
с молодыми хозяевами, особенно меньшой, Д. Б. Мертваго; он заранее напросился к ним в кумовья.
(Прим. автора.)] и
братьев, понеслась в погоню
с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что солдат и офицеров, принимавших горячее участие в деле, по дороге расставлено было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев
с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал к берегу старик Тевкелев
с сыновьями и
с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.
Оно встретило вас
с сочувствием и признало в вас
братьев, когда и как бы вы ни жили, в каком бы платье ни ходили.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я,
брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков.
С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу.
С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что,
брат Пушкин?» — «Да так,
брат, — отвечает, бывало, — так как-то всё…» Большой оригинал.
С утра встречались странникам // Все больше люди малые: // Свой
брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. // У нищих, у солдатиков // Не спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье тут?..
— // Вдруг вставил слово грубое // Еремин,
брат купеческий, // Скупавший у крестьян // Что ни попало, лапти ли, // Теленка ли, бруснику ли, // А главное — мастак // Подстерегать оказии, // Когда сбирались подати // И собственность вахлацкая // Пускалась
с молотка.
Как
с игры да
с беганья щеки // разгораются, // Так
с хорошей песенки духом // поднимаются // Бедные, забитые…» Прочитав // торжественно //
Брату песню новую (
брат сказал: // «Божественно!»), // Гриша спать попробовал.