Неточные совпадения
Лучшее доказательство, что мастера сами не знают причины, состоит в том, что ни
один из них не возьмется сделать двух стволин одинакового боя,
как бы они ни были сходны достоинством железа.
Если и поднимешь нечаянно, то редко убьешь, потому что не ожидаешь; с доброю собакой, напротив, охотник не только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает,
какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с охотником; а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет
одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Следовательно, приучив сначала молодую собаку к себе, к подаванью поноски, к твердой стойке даже над кормом,
одним словом, к совершенному послушанию и исполнению своих приказаний, отдаваемых на
каком угодно языке, для чего в России прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский язык, — охотник может идти с своею ученицей в поле или болото, и она, не дрессированная на парфорсе, будет находить дичь, стоять над ней, не гоняться за живою и бережно подавать убитую или раненую; все это будет делать она сначала неловко, непроворно, неискусно, но в течение года совершенно привыкнет.
Когда мне сказали об этом, я не хотел верить и
один раз, полубольной, отправился сам в болото и, подкравшись из-за кустов, видел своими глазами,
как мои собаки приискивали дупелей и бекасов, выдерживали долгую стойку, поднимали птицу, не гоняясь за ней, и, когда бекас или дупель пересаживался, опять начинали искать…
одним словом: производили охоту,
как будто в моем присутствии.
Одна из этих собак была чистой французской породы, а другая — помесь французской с польскою, несколько псовою собакой: обе не знали парфорса, имели отличное чутье и были вежливы в поле,
как только желать.
Даю только еще
один совет, с большою пользою испытанный мною на себе, даю его тем охотникам, горячность которых не проходит с годами:
как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
В строгом смысле нельзя назвать это разделение совершенно точным, потому что нельзя определить с точностью, на
каком основании такие-то породы птиц называются болотною, водяною, степною или лесною дичью, ибо некоторые противоположные свойства мешают совершенно правильному разделению их на разряды: некоторые
одни и те же породы дичи живут иногда в степи и полях, иногда в лесу, иногда в болоте.
Подбой или изнанка крыльев сероватая или сизовато-пепельная, под плечными суставами — очень красивые серые пятнышки; на спине у бекаса перья коричневее и длиннее; каждое перо с
одного бока имеет светло-желтую оторочку; конец носа
как будто немного расплюснут, и обе носовые половинки покрыты мелкими поперечными рубчиками, похожими на терпужок.
Один раз ударил я бекаса вверху, и он, тихо кружась, упал в десяти шагах от меня с распростертыми крыльями на большую кочку; он был весь в виду, и я, зарядив ружье, не торопясь подошел взять свою добычу; я протянул уже руку, но бекас вспорхнул и улетел,
как здоровый, прежде чем я опомнился.
Знаю только, что
как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни
одного дупеля не бывает.
[
Один охотник, впрочем, сказывал мне, что убил очень молодого, едва летающего гаршнепа около Петербурга, под Стрельною, в самом топком болоте] Это обстоятельство наводит на мысль, что гаршнепы далеко отлетают для вывода детей, в такие непроходимые лесные болота, куда в это время года не заходит нога человеческая, потому что такие болота,
как я слыхал, в буквальном смысле недоступны до тех пор, пока не замерзнут.
Бить их очень хорошо дробью 10-го нумера, потому что стрелять далеко не приходится, а мелкая, севкая дробь летит,
как широкое решето, и хотя бы задела
одним только краем, так и сварит эту порхающую птичку.
Недавно узнал я от
одного почтенного охотника, П. В. Б — ва, что дупелей, бекасов и, пожалуй, всякую другую дичь, стрелянную даже в июле, сохраняют у него совершенно свежею хоть до будущей весны. Птицу кладут в большую форму, точно такую, в
какой приготовляют мороженое, вертят ее и крепко замораживают; потом форму зарубают в лед, и, покуда он не пропадет в леднике, птица сохраняется так свежа,
как будто сейчас застрелена.
[
Один настоящий охотник и образованный наблюдатель, Н. Т. Аксаков, которому я обязан за многие сведения, сказывал мне, что нахаживал куличат и гнезда речных куликов в моховых болотах сосновых больших лесов] Речные кулики держатся в Оренбургской губернии до начала сентября и в это время бывают довольно жирны, с прилета также они не худы,
как и вся прилетная птица.
Он не так смирен,
как другие, или, может быть, так кажется оттого, что не стоит на
одном месте, а все бежит вперед, летает очень быстро, и убить его в лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит на охотника, ибо, повторяю, полет его быстрее полета всех других куличков, после бекаса.
Я слышал, что около Петербурга чернозобики летят весной в баснословном множестве (
как и болотные кулики) и что
один известный охотник убил
одним зарядом восемьдесят пять куличков. Хотя мне сказывали это люди самые достоверные, но, признаюсь, не умею себе представить возможности убить
одним зарядом такое множество чернозобиков. В Оренбургской губернии многие охотники их совсем не знают.
Несмотря на то, что они не дики и не сторожки, много их не убьешь, потому что они не стоят на
одном месте, а все рассыпаются врозь и бегут, не останавливаясь,
как ручьи воды, по всем направлениям.
Яички лежали в
один ряд,
как всегда бывает и иначе быть не может; они никак не могли умещаться все под узкою хлупью, или брюшком, наседки и
как будто стенкою окружали ее бока, хвостик и зоб.
Я не
один раз нахаживал гусиные гнезда и всегда в таких непроходимых местах, что сам, бывало, удивишься,
как попал туда.
История высиживания яиц у диких гусей,
как и у всякой птицы, выводящей детей
один раз в год, оканчивается в исходе мая или в начале июня: все исключения бывают следствием какого-нибудь несчастного случая, погубившего первые яйца.
Весьма понятно, что там, где совокупление происходит на токах, на общих сборищах, — ни самцы, ни самки не могут питать личной взаимной любви: они не знают друг друга; сегодня самец совокупляется с
одною самкой, а завтра с другою,
как случится и
как придется; точно так же и самка.
Иногда утка полощется в какой-нибудь луже или щелочет носом в жидкой грязи, а селезень,
как часовой, стоит на берегу или на кочке; охотник подъезжает к нему в меру, но утка не видит или не замечает ничего; селезень пошевеливается, повертывается, покрякивает,
как будто подает ей голос, ибо видит опасность, но утка не обращает внимания;
один он не летит прочь — и меткий выстрел убивает его наповал.
Едва успеет утка, измятая любовными ласками, оправиться, отряхнуться, выйти на берег,
как новый припадок сладострастия нападает на селезня, он вновь совокупляется со своею супругой, и это повторяется несколько раз в продолжение
одного часа.
Ловят или по крайней мере ловили прежде уток в Оренбургской губернии перевесами, точно
как и гусей, потому что у них также всегда бывает
одна и та же воздушная дорога в поля.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи, по обеим щекам, по кофейному полю идут извилистые полоски почти до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на крыльях лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке к хвосту лежат длинные темные перья, окаймленные по краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона крыльев темновато-пепельная, а нижняя светло-пепельная; такого же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти в четверть длиною: они складываются
одно на другое, очень жестки, торчат,
как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя.
Вся разница состоит в том, что пестрины на селезне несколько мельче и
как будто светлее и что
одна сторона поперечной белой полоски, лежащей и на крыльях утки, у селезня окаймлена узенькою полоскою красновато-коричневого цвета с блестящим лоском.
Я нашел
один раз такое гнездо: гагара, сидя на нем,
как на лодке, плавала по маленькому озерцу, находившемуся посреди огромного камыша; увидя меня в близком расстоянии, гагара сползла или свалилась на воду и нырнула.
Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека;
как же скоро заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас прибегает к своей особенной способности погружаться в воду так, что видна только
одна узенькая полоска спины, колом торчащая шея и неподвижно устремленные на предмет опасности, до невероятности зоркие, красные глаза.
Гоголиные выводки я встречал часто и
один раз видел,
как гоголь-утка везла на своей спине крошечных гоголят, покрытых сизым пухом, и плыла с ними очень быстро.
Но сильный ветер, безгранично властвуя степью, склоняет до пожелтевших корней слабые, гибкие кусты ковыля, треплет их, хлещет, рассыпает направо и налево, бьет об увядшую землю, несет по своему направлению, и взору представляется необозримое пространство, все волнующееся и все
как будто текущее в
одну сторону.
Она отличается от всех птиц внутренним устройством своего организма, и
один только стрепет,
как мы увидим ниже, разделяет с нею эту особенность.
Дрофу в одиночку и даже в паре заездить,
как говорят охотники, то есть, увидав их издали, начать ездить кругом; сначала круги давать большие, а потом с каждым разом их уменьшать; дрофа не станет нажидать на себя человека и сейчас пойдет прочь, но
как везде будет встречать того же, все ближе подъезжающего охотника, то, походя взад и вперед, ляжет в какую-нибудь ямку, хотя бы в ней негде было спрятать
одной ее головы: в этом глупом положении, вытянув шею и выставив напоказ все свое объемистое тело, подпускает она охотника довольно близко.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез
какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в
один или два ряда и выставив по краям
одного или двух сторожей, которые только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и
как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
Стрепет дрожит, трепещет в воздухе
как будто на
одном месте и в то же время быстро летит вперед.
Каждое перо, по бланжевому полю, испещрено в разные стороны идущими прямыми и извилистыми полосками, но правильно и однообразно расположенными; все же перья вместе на спине представляют общую пестроту того же цвета с черноватыми пятнами, которая происходит от того, что
одно перо складывается с другим своими темными полосками или извилинками: из этого составляются
как будто пятна.
Нечаянно иногда наехать очень близко не только на
одного стрепета, но и на порядочную станичку; зато
как скоро они пересядут, подъезд сделается гораздо труднее.
Кроншнеп, зачерпнув носом воды, проворно оборачивает голову и нос нижнею стороной кверху, чем и удерживает в нем воду,
как в вогнутом сосуде; еще проворнее заворачивает он назад голову и нос, в том же обращенном положении поддевает под ногу (для чего
одну ногу подгибает), потом быстро вытягивает вверх голову и спускает воду в горло… операция довольно мудреная, которую кроншнеп выполняет очень ловко и легко.
Вышибить из стаи
одним или двумя выстрелами несколько штук только в том случае, если местность позволит подкрасться из-за чего-нибудь к бродящей стае или если она налетит на охотника, который имел возможность притаиться в кусту, в рытвине, в овражке, в камыше или просто на земле, но для этого нужно, чтобы охотник знал заранее, когда прилетают кроншнепы и на
каком любимом месте садятся, чтоб он дожидался их или увидел по крайней мере издали летящую стаю.
Для того чтоб они могли скорее увидеть, где насыпан для них корм, проводятся, в разные стороны от привады, дорожки из хлебной мякины в виде расходящихся лучей;
как только нападет на
одну из них куропатка, то сейчас побежит по ней и закудахчет; на ее голос свалится вся стая и прямо по мякине, из которой мимоходом на бегу выклюет все зерна, отправится к приваде.
Там обыкновенно кроют их шатром, так же
как тетеревов, но куропатки гораздо повадливее и смирнее, то есть глупее; тетеревиная стая иногда сидит около привады, пристально глядит на нее, но нейдет и не пойдет совсем; иногда несколько тетеревов клюют овсяные снопы на приваде ежедневно, а другие только прилетают смотреть; но куропатки с первого раза все бросаются на рассыпанный корм,
как дворовые куры; тетеревов надобно долго приучать, а куропаток кроют на другой же день; никогда нельзя покрыть всю тетеревиную стаю, а куропаток, напротив, непременно перекроют всех до
одной.
Надобно принять за правило:
как скоро подъедешь в меру — стрелять в ближайших; целя всегда в
одну, по большей части убьешь пару и даже изредка трех. Желая убить больше
одним зарядом — измучишь себя и лошадей и убьешь несравненно меньше, потому что угонишь далеко и беспрестанным преследованьем напугаешь озимых кур гораздо скорее, чем редкими выстрелами. Обыкновенно после каждого выстрела поднимется вся стая и, сделав невысоко круг или два.
Вот
как это было: выстрелив в стаю озимых кур и взяв двух убитых, я следил полет остальной стаи, которая начала подниматься довольно высоко; вдруг
одна сивка пошла книзу на отлет (вероятно, она ослабела от полученной раны) и упала или села неблизко; в
одно мгновение вся стая быстро опустилась и начала кружиться над этим местом очень низко; я немедленно поскакал туда и нашел подстреленную сивку, которая не имела сил подняться, а только ползла, потому что
одна нога была переломлена; стая поднялась выше.
Покуда не были изобретены пистоны, дождь не только мешал стрелять, но даже иногда прогонял с поля охотника, потому что у ружей с кремнями очень трудно укрывать полку с порохом: он
как раз отсыреет и даже замокнет, а при сильном дожде и никакое сбережение не возможно; но с пистонами дождь не помеха, и сивок, без сомнения, убить очень много в
одно поле.
Красноустик вдвое или почти втрое больше обыкновенной ласточки; цвет его перьев темно-кофейный, издали кажется даже черным, брюшко несколько светлее, носик желтоватый, шея коротенькая, головка довольно велика и кругла, ножки тонкие, небольшие, какого-то неопределенного дикого цвета, очевидно не назначенные для многого беганья, хвостик белый, а концы хвостовых перьев черноватые; крылья длинные, очень острые к концам, которые, когда птичка сидит, накладываются
один на другой,
как у всех птиц, имеющих длинные крылья, например: у сокола, копчика и даже у обыкновенной ласточки.
Появление и пребывание красноустиков в Оренбургской губернии еще загадочнее появления и пребывания сивок. Редко я встречал их два года сряду, а чаще через два года в третий; но однажды заметил я появление красноустиков два раза в
один год: в июне, когда парят пар (время обыкновенного их прилета), и в начале августа, во время ржаного сева. Это последнее обстоятельство совершенно сбивает меня с толку.
Как назвать первое появление красноустиков?
Я увидел своими глазами причину, от которой происходит этот обман: коростель кричит,
как бешеный, с неистовством, с надсадой, вытягивая шею, подаваясь вперед всем телом при каждом вскрикиванье,
как будто наскакивая на что-то, и беспрестанно повертываясь на
одном месте в разные стороны, отчего и происходит разность в стиле и близости крика.
На гнезде сидит
одна самка; коростелята выводятся очень мелки и покрыты черным,
как уголь, пухом, скоро оставляют гнездо и бегают с большим проворством.
С начала перепелиного боя начинаются их любовные похождения, а правильнее сказать: этот крик есть не что иное,
как уже начало безотчетного стремления
одного пола к другому.
Я нахаживал перепелят, еще не сбежавших с гнезда, видел,
как мать их кормила из своего рта, и все они были
одного возраста.
Я должен упомянуть, что знал
одного охотника, который уверял меня, что перепелки не улетают, а уходят и что ему случилось заметить,
как они пропадали в
одном месте и показывались во множестве, но не стаей, в другом, где их прежде было очень мало, и что направление этого похода, совершаемого днем, а не ночью, по ею замечаниям, производилось прямо на юг.