Неточные совпадения
О знаменитых ружьях Моргенрота, Штарбуса, старика Кинленца и Лазарони, когда ружья их сохранились
только как исторические памятники, в оружейнях старых охотников?
Для охотников, стреляющих влет мелкую, преимущественно болотную птицу, не нужно ружье, которое бы било дальше пятидесяти или, много, пятидесяти пяти шагов: это самая дальняя мера; по большей части в болоте приходится стрелять гораздо ближе; еще менее нужно, чтоб ружье било слишком кучно, что, впрочем, всегда соединяется с далекобойностью; ружье, несущее дробь кучею, даже невыгодно для мелкой дичи; из него гораздо скорее дашь промах, а если возьмешь очень верно на близком расстоянии, то непременно разорвешь птицу: надобно
только, чтоб ружье ровно и не слишком широко рассевало во все стороны мелкую дробь, обыкновенно употребляемую в охоте такого рода, и чтоб заряд ложился,
как говорится, решетом.
О шомполе, или прибойнике, нечего распространяться.
только посоветовать, чтоб к тонкому концу его никогда не привинчивать железного крейцера (двойной штопор), это может портить ружье, и чтоб косточка па противоположном конце его была
как шире.
Звук его густ, полон и приклад ружья не толкнет, не отдаст, а
только плотнее прижмется к плечу и щеке стрелка, тогда
как большой заряд, не в меру, даст толчок и в плечо и в щеку, так что от нескольких выстрелов кожа на скуле щеки покраснеет и даже лопнет.
Косач не пошевельнулся, умер на сучке и упал
как сноп,
только пух и перья полетели кругом.
Когда я взял его за ноги и тряхнул, то весь бок, в который ударил заряд, дочиста облетел,
как будто косач был ошпарен кипятком, и не
только посинел, но даже почернел: раны — никакой, крови — ни капли.
Пули известны всем. Надобно прибавить, что
только теми пулями бить верно, которые совершенно приходятся по калибру ружья. Впрочем, из обыкновенных охотничьих ружей, дробовиков,
как их прежде называли, редко стреляют пулями: для пуль есть штуцера и винтовки. Эта стрельба мне мало знакома, и потому я об ней говорить не буду.
Если и поднимешь нечаянно, то редко убьешь, потому что не ожидаешь; с доброю собакой, напротив, охотник не
только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает,
какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с охотником; а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Даю
только еще один совет, с большою пользою испытанный мною на себе, даю его тем охотникам, горячность которых не проходит с годами:
как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
В такие мочливые года,
как говорят крестьяне, не
только иссякшие ключи получают прежнее течение, но нередко открываются родники и образуются около них болота там, где их никогда не бывало.
Хотя камыш и тростник растут иногда в обыкновенных мокрых болотах и даже в топких, на местах, которые потверже,
как я уже говорил, но есть собственно камышистые, или тростниковые, болота, принадлежащие
только по почве к роду болот мокрых.
Природа медленно производит эту работу, и я имел случай наблюдать ее: первоначальная основа составляется собственно из водяных растений, которые,
как известно, растут на всякой глубине и расстилают свои листья и цветы на поверхности воды; ежегодно согнивая, они превращаются в какой-то кисель — начало черноземного торфа, который, слипаясь, соединяется в большие пласты; разумеется, все это может происходить
только на водах стоячих и предпочтительно в тех местах, где мало берет ветер.
— Бекас не жирен с весны,
как бывает осенью, а
только сыт, вскакивает далеко и с криком бросается то в ту, то в другую сторону.
Мера всегда бывает более шестидесяти шагов. Стрелять
только в ту минуту, когда бекас летит прямо над головой, следовательно, должно поставить ружье совершенно перпендикулярно. Положение очень неловкое, да и дробь, идучи вверх, скорее слабеет. Много зарядов улетало понапрасну в синее небо, и дробь, возвращаясь назад, сеялась,
как мелкий дождь, около стрелка. В случае удачного выстрела бекас падает из-под небес медленно и винтообразно.
Знаю
только, что
как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни одного дупеля не бывает.
Между тем дупелиные самки в исходе мая, следовательно в первой половине токов, вьют гнезда, по большей части на кочках, в предохранение от сырости, в болотах не очень мокрых, но непременно поросших кустами, и кладут по четыре яйца точно такого же цвета и формы,
как бекасиные,
только несколько побольше.
— Гаршнеп вдвое меньше бекаса; складом, носом, ногами и пестрым брюшком совершенно сходен с дупелем, а перьями — и с бекасом и с дупелем;
только пестрины у него на спине несколько темнее и красноватее, имеют сизо-зеленоватый,
как будто металлический отлив; кожа на шее толста и мясиста, очевидно для того, чтоб могли расти из нее длинные перышки и косички.
Если в это время вы убьете сытого гаршнепа, то, наверно, это старый: по жестким правильным перьям вы в том удостоверитесь, ибо у молодых они не
только мягки, но даже несколько кровянисты,
как у всякой молодой птицы.
Бить их очень хорошо дробью 10-го нумера, потому что стрелять далеко не приходится, а мелкая, севкая дробь летит,
как широкое решето, и хотя бы задела одним
только краем, так и сварит эту порхающую птичку.
— Едва
только приближается охотник или проходит мимо места, занимаемого болотными куликами,
как один или двое из них вылетают навстречу опасности, иногда за полверсты и более.
Болотные куры любят бегать по этому зеленому ковру, когда он загустеет; бегают так легко и проворно, что оставляют
только узоры следов на мягкой его поверхности, по водяным же лопухам они скользят,
как по паркету.
— Все подобные случаи Доказывают
только,
как широко раскидывается заряд] собака бросилась и вынесла мне болотную курицу.
Только в позднюю осень позволяет он собаке делать над собой стойку, вероятно оттого, что бывает необычайно жирен и утомляется от скорого и многого беганья, во всякое же другое время он, так же
как болотная курица и луговой коростель, бежит, не останавливаясь, и нередко уходит в такие места, что собака отыскать и поднять его не может.
Болотною и водяною дичью они не богаты;
только позднею осенью отлетная птица в больших стаях гостит на них короткое время,
как будто на прощанье; зато всякая рыба бель, кроме красной, то есть осетра, севрюги, стерляди и проч., водится в степных озерах в изобилии и отличается необыкновенным вкусом.
Если он найдет гнездо ее с яйцами или
только что вылупившимися утятами, то гнездо разроет и растаскает, яйца выпьет (
как говорят) или по крайней мере перебьет, а маленьких утят всех передушит.
Все старые кряковные утки и даже матки, линяющие позднее, успели перелинять,
только селезни перебрались не совсем и совершенно выцветут не ближе сентября, что, впрочем, не мешает им бойко и далеко летать; все утиные выводки поднялись; молодые несколько меньше старых, светлее пером и все — серые, все — утки;
только при ближайшем рассмотрении вы отличите селезней: под серыми перьями на шее и голове уже идут глянцевитые зеленые, мягкие,
как бархат, а на зобу — темно-багряные перышки; не выбились наружу, но уже торчат еще не согнутые, а прямые, острые,
как шилья, темные косицы в хвосте.
Хотя утки всегда едят очень много, о чем я уже говорил, но никогда они так не обжираются,
как в продолжение августа, потому что и молодые и старые,
только что перелинявшие, тощи и жадны к еде,
как выздоравливающие после болезни.
С нырка начинаются утиные породы, которые почти лишены способности ходить по земле: лапы их так устроены, что ими ловко
только плавать, то есть гресть,
как веслами; они посажены очень близко к хвосту и торчат в заду.
Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека;
как же скоро заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас прибегает к своей особенной способности погружаться в воду так, что видна
только одна узенькая полоска спины, колом торчащая шея и неподвижно устремленные на предмет опасности, до невероятности зоркие, красные глаза.
Летают лысухи плохо и поднимаются
только в крайности: завидя какую-нибудь опасность, они, покрикивая особенным образом,
как будто стоная или хныкая, торопливо прячутся в камыш, иногда даже пускаются в бег, не отделяясь от воды и хлопая по ней крыльями,
как молодые утята; то же делают, когда хотят подняться с воды, покуда не разлетятся и не примут обыкновенного положения летящей птицы.
Маленькие цыплята лысены бывают покрыты почти черным пухом. Мать не показывает к детям такой сильной горячности,
как добрые утки не рыбалки: спрятав цыплят, она не бросается на глаза охотнику, жертвуя собою, чтобы
только отвесть его в другую сторону, а прячется вместе с детьми, что гораздо и разумнее.
В деревнях остаются
только лошади отличные, почему-нибудь редкие и дорогие, лошади езжалые, необходимые для домашнего употребления, жеребята, родившиеся весной того же года, и жеребые матки, которых берут, однако, на дворы не ранее,
как во второй половине зимы: все остальные тюбенюют, то есть бродят по степи и, разгребая снег копытами, кормятся ветошью ковыля и других трав.
Голова у дрофы и шея какого-то пепельного или зольного цвета; нос толстый, крепкий, несколько погнутый книзу, в вершок длиною, темно-серый и не гладкий, а шероховатый; зрачки глаз желтые; ушные скважины необыкновенно велики и открыты, тогда
как у всех других птиц они так спрятаны под мелкими перышками, что их и не приметишь; под горлом у ней есть внутренний кожаный мешок, в котором может вмещаться много воды; ноги толстые, покрытые крупными серыми чешуйками, и, в отличие от других птиц, на каждой
только по три пальца.
Она отличается от всех птиц внутренним устройством своего организма, и один
только стрепет,
как мы увидим ниже, разделяет с нею эту особенность.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез
какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по краям одного или двух сторожей, которые
только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и
как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
Нечаянно иногда наехать очень близко не
только на одного стрепета, но и на порядочную станичку; зато
как скоро они пересядут, подъезд сделается гораздо труднее.
Все три породы кроншнепов прилетают не рано, в половине и даже в исходе апреля; сначала летят большими стаями очень высоко, так что их не видно, а слышен
только особенный, звучный крик, который, однако, не так протяжен,
как в то время, когда они займут свои постоянные летние квартиры — зеленые степи.
Кроншнепы с прилета,
как и всякая птица, довольно сторожки; но оглядясь, скоро делаются несколько смирнее, и тогда подъезжать к ним на охотничьих дрожках или крестьянских роспусках;
как же
только примутся они за витье гнезд, то становятся довольно смирны, хотя не до такой степени,
как болотные кулики и другие мелкие кулички.
Вышибить из стаи одним или двумя выстрелами несколько штук
только в том случае, если местность позволит подкрасться из-за чего-нибудь к бродящей стае или если она налетит на охотника, который имел возможность притаиться в кусту, в рытвине, в овражке, в камыше или просто на земле, но для этого нужно, чтобы охотник знал заранее, когда прилетают кроншнепы и на
каком любимом месте садятся, чтоб он дожидался их или увидел по крайней мере издали летящую стаю.
Охотники не уважают кречеток единственно потому, что встречают их
только в то время, когда они бывают очень худы телом,
как и всякая птица во время вывода детей; но я никогда не пренебрегал кречетками из уважения к их малочисленности, ибо в иной год и десятка их не убьешь, даже не увидишь.
Зоб и часть головы серо-дымчатые; на верхней, первой половине красновато-пестрых крыльев виднеются белые дольные полоски, узенькие,
как ниточки, которые не что иное,
как белые стволинки перьев; вторая же, крайняя половина крыльев испещрена беловатыми поперечными крапинками по темно-сизоватому полю, ножки рогового цвета, мохнатые
только сверху, до первого сустава,
как у птицы, назначенной для многого беганья по грязи и снегу, Куропатка — настоящая наша туземка, не покидающая родимой стороны и зимой.
У куропаток есть три рода крика, или голоса: первый, когда они целою станицей найдут корм и начнут его клевать, разгребая снег или землю своими лапками: тут они кудахчут,
как куры,
только гораздо тише и приятнее для уха; второй, когда, увидя или услыша какую-нибудь опасность, собираются улететь или окликаются между собою, этот крик тоже похож несколько на куриный, когда куры завидят ястреба или коршуна; и, наконец, третий, собственно им принадлежащий, когда вспуганная стая летит со всею силою своего быстрого полета.
Там обыкновенно кроют их шатром, так же
как тетеревов, но куропатки гораздо повадливее и смирнее, то есть глупее; тетеревиная стая иногда сидит около привады, пристально глядит на нее, но нейдет и не пойдет совсем; иногда несколько тетеревов клюют овсяные снопы на приваде ежедневно, а другие
только прилетают смотреть; но куропатки с первого раза все бросаются на рассыпанный корм,
как дворовые куры; тетеревов надобно долго приучать, а куропаток кроют на другой же день; никогда нельзя покрыть всю тетеревиную стаю, а куропаток, напротив, непременно перекроют всех до одной.
В моих записках отмечено, что иногда сивок бывало очень мало, а иногда очень много; были года, в которые я слышал
только их писк и видел их стаи, кружившиеся под небесами,
как темное облако, но не видал их опускающихся на землю; в 1811 году сивки не прилетали совсем.
Вот
как это было: выстрелив в стаю озимых кур и взяв двух убитых, я следил полет остальной стаи, которая начала подниматься довольно высоко; вдруг одна сивка пошла книзу на отлет (вероятно, она ослабела от полученной раны) и упала или села неблизко; в одно мгновение вся стая быстро опустилась и начала кружиться над этим местом очень низко; я немедленно поскакал туда и нашел подстреленную сивку, которая не имела сил подняться, а
только ползла, потому что одна нога была переломлена; стая поднялась выше.
Покуда не были изобретены пистоны, дождь не
только мешал стрелять, но даже иногда прогонял с поля охотника, потому что у ружей с кремнями очень трудно укрывать полку с порохом: он
как раз отсыреет и даже замокнет, а при сильном дожде и никакое сбережение не возможно; но с пистонами дождь не помеха, и сивок, без сомнения, убить очень много в одно поле.
Устройством всех частей своего тела перепелка есть не что иное,
как курица или куропатка в уменьшенном виде,
только она кажется еще складнее и миловиднее даже куропатки: вероятно, оттого, что несравненно ее меньше.
Нечего и говорить, что этот жалкий, заглушаемый шумом крик не похож на звучный, вольный перепелиный бой в чистых полях, в чистом воздухе и тишине;
как бы то ни было,
только на Руси бывали, а может быть и теперь где-нибудь есть, страстные охотники до перепелов, преимущественно купцы: чем громче и чище голос, чем более ударов сряду делает перепел, тем он считается дороже.
Если случится ехать лесистой дорогою, через зеленые перелески и душистые поляны,
только что выедешь на них,
как является в вышине копчик, о котором я сейчас упомянул.
Я никогда не мог равнодушно видеть не
только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят
только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее с каждым ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того
как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений
как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..