Я ни о чем другом не мог ни думать, ни говорить, так что мать сердилась и сказала, что не будет меня пускать, потому что я от такого волнения могу захворать; но отец уверял ее, что это случилось только в первый раз и что
горячность моя пройдет; я же был уверен, что никогда не пройдет, и слушал
с замирающим сердцем, как решается моя участь.
Странно, что моя охотничья жадность слишком скоро удовлетворилась от мысли: «Да куда же нам деваться
с этой рыбой, которой и вчера наловлено такое множество?» Впоследствии развилось во мне это чувство в больших размерах и всегда охлаждало мою охотничью
горячность.
Я не только любил смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице,
горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой руке ястреба, а левою рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как, бог знает откуда, из-под самого носа
с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее
с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается
с добычею в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий посмотрит
с удовольствием.
По несчастию, мать не всегда умела или не всегда была способна воздерживать
горячность, крайность моих увлечений; она сама тем же страдала, и когда мои чувства были согласны
с ее собственными чувствами, она не охлаждала, а возбуждала меня страстными порывами своей души.