За обедом нас всегда сажали на другом конце стола, прямо против дедушки, всегда на высоких подушках; иногда он бывал весел и говорил с нами, особенно с сестрицей, которую называл козулькой; а иногда он был такой сердитый,
что ни с кем не говорил; бабушка и тетушка также молчали, и мы с сестрицей, соскучившись, начинали перешептываться между собой; но Евсеич, который всегда стоял
за моим стулом, сейчас останавливал меня, шепнув мне на ухо, чтобы я молчал; то же делала нянька Агафья с моей сестрицей.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том,
что Прасковью Ивановну
за богатство все уважают,
что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться;
что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит;
что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза;
что она для своего покоя и удовольствия не входит
ни в какие хозяйственные дела,
ни в свои,
ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал,
что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили;
что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет;
что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники;
что первое ее удовольствие летом — сад,
за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты;
что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает
ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все,
что Александре Ивановне вздумается;
что сколько
ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала,
что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и
что лучше век оставаться в девках,
чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей
за то.