Неточные совпадения
Я
не только любил смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака,
почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой руке ястреба, а левою рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку
ногой; как, бог знает откуда, из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается с добычею в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий посмотрит с удовольствием.
Она будто не сама ходит, а носит ее посторонняя сила. Как широко шагает она, как прямо и высоко несет голову и плечи и на них — эту свою «беду»! Она,
не чуя ног, идет по лесу в крутую гору; шаль повисла с плеч и метет концом сор и пыль. Она смотрит куда-то вдаль немигающими глазами, из которых широко глядит один окаменелый, покорный ужас.
Не помня себя, Дуня бросилась улепетывать от него,
не чуя ног под собою. Красный как морковь, Фимочка метнулся за нею.
Неточные совпадения
«Ну, так если он хочет этого, я сделаю, но я за себя уже
не отвечаю теперь», подумала она и со всех
ног рванулась вперед между кочек. Она ничего уже
не чуяла теперь и только видела и слышала, ничего
не понимая.
Где замечала явную ложь, софизмы, она боролась, проясняла себе туман, вооруженная своими наблюдениями, логикой и волей. Марк топал в ярости
ногами, строил батареи из своих доктрин и авторитетов — и встречал недоступную стену. Он свирепел, скалил зубы, как «волк», но проводником ее отповедей служили бархатные глаза, каких он
не видал никогда, и лба его касалась твердая, но нежная рука, и он, рыча про себя, ложился смиренно у
ног ее,
чуя победу и добычу впереди, хотя и далеко.
Улита стояла ни жива ни мертва. Она
чуяла, что ее ждет что-то зловещее. За две недели, прошедшие со времени смерти старого барина, она из дебелой и цветущей барской барыни превратилась в обрюзглую бабу. Лицо осунулось, щеки впали, глаза потухли, руки и
ноги тряслись. По-видимому, она
не поняла приказания насчет самовара и
не двигалась…
— Да бахаревские, бахаревские, чтой-то вы словно
не видите, я барышень к тетеньке из Москвы везу, а вы
не пускаете. Стой, Никитушка, тут, я сейчас сама к Агнии Николаевне доступлю. — Старуха стала спускать
ноги из тарантаса и,
почуяв землю, заколтыхала к кельям. Никитушка остановился, монастырский сторож
не выпускал из руки поводьев пристяжного коня, а монашка опять всунулась в тарантас.
— Дурак! разиня! — объясняет жандарм стоящему перед ним растерявшемуся малому, — из-под
ног мешок вытащили —
не чует! Так вас и надо! Долго еще вас, дураков, учить следует!