Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них избы были белые, то есть с трубами, а в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились печи;
надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
Неточные совпадения
Все
было незнакомо мне: высокая, большая комната, голые стены из претолстых новых сосновых бревен, сильный смолистый запах; яркое, кажется летнее, солнце только что всходит и сквозь окно с правой стороны, поверх рединного полога, который
был надо мною опущен, ярко отражается на противоположной стене…
Я стал плакать и тосковать, но мать умела как-то меня разуверить и успокоить, что
было и не трудно при ее беспредельной нравственной власти
надо мною.
Я сейчас начал просить отца, чтоб больного старичка положили в постель и
напоили чаем; отец улыбнулся и, обратясь к Миронычу, сказал: «Засыпка, Василий Терентьев, больно стар и хвор; кашель его забил, и ухвостная пыль ему не годится; его бы
надо совсем отставить от старичьих работ и не наряжать в засыпки».
Кто же
будет старичьи работы исполнять?» Отец отвечал, что не все же старики хворы, что больных
надо поберечь и успокоить, что они на свой век уже поработали.
Мироныч отвечал: «Слушаю-с; по приказанию вашему
будет исполнено; а этого-то Василья Терентьева и не
надо бы миловать: у него внук буян и намнясь чуть меня за горло не сгреб».
Когда мы проезжали между хлебов по широким межам, заросшим вишенником с красноватыми ягодами и бобовником с зеленоватыми бобами, то я упросил отца остановиться и своими руками нарвал целую горсть диких вишен, мелких и жестких, как крупный горох; отец не позволил мне их отведать, говоря, что они кислы, потому что не
поспели; бобов же дикого персика, называемого крестьянами бобовником, я нащипал себе целый карман; я хотел и ягоды положить в другой карман и отвезти маменьке, но отец сказал, что «мать на такую дрянь и смотреть не станет, что ягоды в кармане раздавятся и перепачкают мое платье и что их
надо кинуть».
Впоследствии я нашел, что Ик ничем не хуже Демы; но тогда я не в состоянии
был им восхищаться: мысль, что мать отпустила меня против своего желания, что она недовольна, беспокоится обо мне, что я отпущен на короткое время, что сейчас
надо возвращаться, — совершенно закрыла мою душу от сладких впечатлений великолепной природы и уже зародившейся во мне охоты, но место, куда мы приехали,
было поистине очаровательно!
Нас также хотели
было сводить к нему проститься, но бабушка сказала, что не
надо его беспокоить и что детям пора спать.
Наконец мы совсем уложились и собрались в дорогу. Дедушка ласково простился с нами, перекрестил нас и даже сказал: «Жаль, что уж время позднее, а то бы еще с недельку
надо вам погостить. Невестыньке с детьми
было беспокойно жить; ну, да я пристрою ей особую горницу». Все прочие прощались не один раз; долго целовались, обнимались и плакали. Я совершенно поверил, что нас очень полюбили, и мне всех
было жаль, особенно дедушку.
Надо вспомнить, что я года полтора
был болен при смерти, и потому не удивительно, что меня берегли и нежили; но милая моя сестрица даром попала на такую же диету и береженье от воздуха.
Наказание, о котором прежде я только слыхал,
было исполнено
надо мною: меня одели в какое-то серое, толстое суконное платье и поставили в угол совершенно в пустой комнате, под присмотром Ефрема Евсеича.
Успокоить и утешить меня сначала не
было никакой возможности; в эту минуту даже власть матери
была бессильна
надо мной.
Мне вдруг стало жалко бабушку, и я сказал: «
Надо бабушку утешать, чтоб ей не
было скучно».
«Да, Софья Николавна, — говорила она, — ты еще не видала моего Чурасова; его
надо видеть летом, когда все деревья
будут покрыты плодами и когда заиграют все мои двадцать родников.
Надо сказать правду, что это
была диковинная пара!
Но отец мой немедленно хотел ехать и послал отыскать перевозчиков; сейчас явились несколько человек и сказали, что
надо часок погодить, что перед солнечным закатом ветер постихнет и что тогда можно
будет благополучно доставить нас на ту сторону.
Платье, подушки, постели, съестные припасы — все
было отправлено на ту сторону, а утренней зари
надо дожидаться часов двенадцать.
И возговорит отцу дочь меньшая, любимая: «Не плачь, не тоскуй, государь мой батюшка родимый; житье мое
будет богатое, привольное: зверя лесного, чуда морского я не испугаюся,
буду служить ему верой и правдою, исполнять его волю господскую, а может, он
надо мною и сжалится.
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (
Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу не взглянула на него, пока он не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво не смотреть на человека, когда он кланяется.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого
надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Надо было видеть, как одни, презирая опасность, подлезали под нее, другие перелезали через, а некоторые, особенно те, которые были с тяжестями, совершенно терялись и не знали, что делать: останавливались, искали обхода, или ворочались назад, или по хворостинке добирались до моей руки и, кажется, намеревались забраться под рукав моей курточки.
Неточные совпадения
Так вот как, благодетели, // Я жил с моею вотчиной, // Не правда ль, хорошо?..» // — Да,
было вам, помещикам, // Житье куда завидное, // Не
надо умирать!
Нет хлеба — у кого-нибудь // Попросит, а за соль // Дать
надо деньги чистые, // А их по всей вахлачине, // Сгоняемой на барщину, // По году гроша не
было!
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и
ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не
надо!
А что, если это так именно и
надо? что, ежели признано необходимым, чтобы в Глупове, грех его ради,
был именно такой, а не иной градоначальник?
Поняли, что кому-нибудь да
надо верх взять, и послали сказать соседям:
будем друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.