Неточные совпадения
Дедушка слушал меня внимательно, приветливо улыбался, наконец сказал, как-то значительно посмотря на
бабушку и тетушку: «Это хорошо, что ты мать
любишь.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх остаться с дедушкой,
бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы к нам, как мне хотелось, не
любили или так мало
любили нас, что мое сердце к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Сначала заглядывали к нам, под разными предлогами, горничные девчонки и девушки, даже дворовые женщины, просили у нас «поцеловать ручку», к чему мы не были приучены и потому не соглашались, кое о чем спрашивали и уходили; потом все совершенно нас оставили, и, кажется, по приказанью
бабушки или тетушки, которая (я сам слышал) говорила, что «Софья Николавна не
любит, чтоб лакеи и девки разговаривали с ее детьми».
Она, например, не понимала, что нас мало
любят, а я понимал это совершенно; оттого она была смелее и веселее меня и часто сама заговаривала с дедушкой,
бабушкой и теткой; ее и
любили за то гораздо больше, чем меня, особенно дедушка; он даже иногда присылал за ней и подолгу держал у себя в горнице.
Обрадованный, что со мной и с сестрицей
бабушка и тетушка стали ласковы, и уверенный, что все нас
любят, я сам сделался очень ласков со всеми, особенно с
бабушкой. Я скоро предложил всему обществу послушать моего чтения из «Россиады» и трагедий Сумарокова. Меня слушали с любопытством, и хвалили, и говорили, что я умник, грамотей и чтец.
Я не мог
любить, да и видеть не желал Прасковью Ивановну, потому что не знал ее, и, понимая, что пишу ложь, всегда строго осуждаемую у нас, я откровенно спросил: «Для чего меня заставляют говорить неправду?» Мне отвечали, что когда я узнаю
бабушку, то непременно полюблю и что я теперь должен ее
любить, потому что она нас
любит и хочет нам сделать много добра.
Отчего не
любила она называться
бабушкой — не знаю; только во всю ее жизнь мы никогда ее
бабушкой не называли.
Александра Ивановна печально улыбнулась и сказала: «Прасковья Ивановна не
любит называться
бабушкой и приказала мне называть ее тетушкой, и я уже привыкла ее так звать.
Бабушка же и тетушка ко мне не очень благоволили, а сестрицу мою
любили; они напевали ей в уши, что она нелюбимая дочь, что мать глядит мне в глаза и делает все, что мне угодно, что «братец — все, а она — ничего»; но все такие вредные внушения не производили никакого впечатления на любящее сердце моей сестры, и никакое чувство зависти или негодования и на одну минуту никогда не омрачали светлую доброту ее прекрасной души.
Бабушка вообще очень
любила грибы, а грузди в особенности; она
любила кушать их жаренные в сметане, отварные в рассоле, а всего более соленые.
Бабушка имела странный вкус: она охотница была кушать всмятку несвежие яйца, а грибы
любила старые и червивые, и, найдя в кузове Матреши пожелтелые трухлявые грузди, она сейчас же послала их изжарить на сковороде.
Отец также был печален; ему так же, как и мне, жалко было покинуть Багрово, и еще более грустно ему было расстаться с матерью, моей
бабушкой, которая очень хизнула в последнее время, как все замечали, и которую он очень горячо
любил.
У ней было предчувствие, что она более не увидит своего сына, и она, даже еще здоровая, постоянно об этом говорила; когда же сделалась больна, то уже не сомневалась в близкой смерти и сказала: «Не видать мне Алеши!» Впрочем, причина болезни была случайная и, кажется, от жирной и несвежей пищи, которую
бабушка любила.
Около того времени, как тверская кузина уехала в Корчеву, умерла бабушка Ника, матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит с ног; он привел Ника с утра к нам и просил его на весь день оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он
любил бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом:
Я люблю, как Леонтий любит свою жену, простодушной, чистой, почти пастушеской любовью, люблю сосредоточенной страстью, как этот серьезный Савелий, люблю, как Викентьев, со всей веселостью и резвостью жизни, люблю, как любит, может быть, Тушин, удивляясь и поклоняясь втайне, и люблю, как
любит бабушка свою Веру, — и, наконец, еще как никто не любит, люблю такою любовью, которая дана творцом и которая, как океан, омывает вселенную…»
Неточные совпадения
— Прошу
любить старую тетку, — говорила она, целуя Володю в волосы, — хотя я вам и дальняя, но я считаю по дружеским связям, а не по степеням родства, — прибавила она, относясь преимущественно к
бабушке; но
бабушка продолжала быть недовольной ею и отвечала:
«Зачем я написал: как родную мать? ее ведь здесь нет, так не нужно было и поминать ее; правда, я
бабушку люблю, уважаю, но все она не то… зачем я написал это, зачем я солгал? Положим, это стихи, да все-таки не нужно было».
В голову никому не могло прийти, глядя на печаль
бабушки, чтобы она преувеличивала ее, и выражения этой печали были сильны и трогательны; но не знаю почему, я больше сочувствовал Наталье Савишне и до сих пор убежден, что никто так искренно и чисто не
любил и не сожалел о maman, как это простодушное и любящее созданье.
Бабушку никто не
любил. Клим, видя это, догадался, что он неплохо сделает, показывая, что только он
любит одинокую старуху. Он охотно слушал ее рассказы о таинственном доме. Но в день своего рождения
бабушка повела Клима гулять и в одной из улиц города, в глубине большого двора, указала ему неуклюжее, серое, ветхое здание в пять окон, разделенных тремя колоннами, с развалившимся крыльцом, с мезонином в два окна.
— Не
люблю, не
люблю, когда ты так дерзко говоришь! — гневно возразила
бабушка. — Ты во что сам вышел, сударь: ни Богу свеча, ни черту кочерга! А Нил Андреич все-таки почтенный человек, что ни говори: узнает, что ты так небрежно имением распоряжаешься — осудит! И меня осудит, если я соглашусь взять: ты сирота…