Неточные совпадения
Небо сверкало звездами, воздух был наполнен благовонием от засыхающих степных трав, речка журчала
в овраге, костер пылал и ярко освещал наших людей, которые сидели около котла с горячей кашицей, хлебали ее и весело разговаривали между собою; лошади, припущенные к овсу, также были освещены с одной стороны полосою
света…
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на
свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся
в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает
в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он
в части у хозяев, то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих
в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
После этого мать сказала отцу, что она ни за что на
свете не оставит Агафью
в няньках и что, приехав
в Уфу, непременно ее отпустит.
Мать ничего не знала о том, что обыкновенно происходит
в народных училищах, и, конечно, ни за что на
свете не подвергла бы моего сердца такому жестокому потрясению.
Наконец послышался лай собак, замелькали бледные дрожащие огоньки из крестьянских изб; слабый
свет их пробивался
в наши окошечки, менее прежнего запушенные снегом, — и мы догадались, что приехали
в Багрово, ибо не было другой деревни на последнем двенадцативерстном переезде.
Открыв глаза, я увидел, что матери не было
в комнате, Параши также; свечка потушена, ночник догорал, и огненный язык потухающей светильни, кидаясь во все стороны на дне горшочка с выгоревшим салом, изредка озарял мелькающим неверным
светом комнату, угрожая каждую минуту оставить меня
в совершенной темноте.
Гроза началась вечером, часу
в десятом; мы ложились спать; прямо перед нашими окнами был закат летнего солнца, и светлая заря, еще не закрытая черною приближающеюся тучею, из которой гремел по временам глухой гром, озаряла розовым
светом нашу обширную спальню, то есть столовую; я стоял возле моей кроватки и молился богу.
Выбрав свой клочок, девчонка подавала его старой барыне, которая, посмотрев на
свет и не видя
в пуху волос, клала
в лукошечко, стоявшее подле нее.
Опасаясь худших последствий, я, хотя неохотно, повиновался и
в последние дни нашего пребывания у Чичаговых еще с большим вниманием слушал рассказы старушки Мертваго, еще с большим любопытством расспрашивал Петра Иваныча, который все на
свете знал, читал, видел и сам умел делать;
в дополненье к этому он был очень весел и словоохотен.
С какою жадностью, с каким ненасытным любопытством читал я эти сказки, и
в то же время я знал, что все это выдумка, настоящая сказка, что этого нет на
свете и быть не может.
Кое-как отец после обеда осмотрел свое собственное небольшое хозяйство и все нашел
в порядке, как он говорил; мы легли рано спать, и поутру, за несколько часов до
света, выехали
в Чурасово, до которого оставалось пятьдесят верст.
Окна, едва завешанные гардинами, и стеклянная дверь
в сад пропускали много
света и придавали веселый вид комнате.
Но до чтения ли, до письма ли было тут, когда душистые черемухи зацветают, когда пучок на березах лопается, когда черные кусты смородины опушаются беловатым пухом распускающихся сморщенных листочков, когда все скаты гор покрываются подснежными тюльпанами, называемыми сон, лилового, голубого, желтоватого и белого цвета, когда полезут везде из земли свернутые
в трубочки травы и завернутые
в них головки цветов; когда жаворонки с утра до вечера висят
в воздухе над самым двором, рассыпаясь
в своих журчащих, однообразных, замирающих
в небе песнях, которые хватали меня за сердце, которых я заслушивался до слез; когда божьи коровки и все букашки выползают на божий
свет, крапивные и желтые бабочки замелькают, шмели и пчелы зажужжат; когда
в воде движенье, на земле шум,
в воздухе трепет, когда и луч солнца дрожит, пробиваясь сквозь влажную атмосферу, полную жизненных начал…
Днем их пенье не производило на меня особенного впечатления; я даже говорил, что и жаворонки поют не хуже; но поздно вечером или ночью, когда все вокруг меня утихало, при
свете потухающей зари, при блеске звезд соловьиное пение приводило меня
в волнение,
в восторг и сначала мешало спать.
В тени кареты накрыли нам стол, составленный из досок, утвержденных на двух отрубках дерева, принесли скамеек с мельницы, и у нас устроился такой обед, которого вкуснее и веселее, как мне казалось тогда, не может быть на
свете.
Перебирая
в памяти всех мне известных молодых женщин, я опять решил, что нет на
свете никого лучше моей матери!
Не вози ты мне золотой и серебряной парчи, ни мехов черного соболя, ни жемчуга бурмицкого, а привези ты мне золотой венец из камениев самоцветныих, и чтоб был от них такой
свет, как от месяца полного, как от солнца красного, и чтоб было от них светло
в темную ночь, как среди дня белого».
Находил он во садах царских, королевских и султановых много аленьких цветочков такой красоты, что ни
в сказке сказать, ни пером написать; да никто ему поруки не дает, что краше того цветка нет на белом
свете; да и сам он того не думает.
Старшим дочерям гостинцы я сыскал, а меньшой дочери гостинца отыскать не мог; увидел я такой гостинец у тебя
в саду, аленькой цветочик, какого краше нет на белом
свете, и подумал я, что такому хозяину богатому, богатому, славному и могучему, не будет жалко цветочка аленького, о каком просила моя меньшая дочь любимая.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она
в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом
свете.
В та поры, не мешкая ни минуточки, пошла она во зеленый сад дожидатися часу урочного, и когда пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила она: «Покажись мне, мой верный друг!» И показался ей издали зверь лесной, чудо морское: он прошел только поперек дороги и пропал
в частых кустах, и не взвидела
света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула руками белыми, закричала источным голосом и упала на дорогу без памяти.