Неточные совпадения
Кормилица моя была господская крестьянка и жила за тридцать верст; она отправлялась из
деревни пешком
в субботу вечером и приходила
в Уфу рано поутру
в воскресенье; наглядевшись на меня и отдохнув, пешком же возвращалась
в свою Касимовку, чтобы поспеть на барщину.
Меня накануне привезли
в подгородную
деревню Зубовку, верстах
в десяти от Уфы.
Уже довольно поздно вечером, несмотря на мои просьбы и слезы, положили меня
в карету и перевезли
в ближайшую на дороге татарскую
деревню, где и ночевали.
Ночевать мы должны были
в татарской
деревне, но вечер был так хорош, что матери моей захотелось остановиться
в поле; итак, у самой околицы своротили мы немного
в сторону и расположились на крутом берегу маленькой речки.
Все припасы для обеда были закуплены с вечера
в татарской
деревне, не забыли и овса, а свежей, сейчас накошенной травы для лошадей купили у башкирцев.
Кучер Трофим, наклонясь к переднему окну, сказал моему отцу, что дорога стала тяжела, что нам не доехать засветло до Парашина, что мы больно запоздаем и лошадей перегоним, и что не прикажет ли он заехать для ночевки
в чувашскую
деревню, мимо околицы которой мы будем проезжать.
Хотя матери моей и не хотелось бы ночевать
в Чувашах, которые по неопрятности своей были ей противны, но делать было нечего, и последовало приказание: завернуть
в чувашскую
деревню для ночевки.
Отец доказывал матери моей, что она напрасно не любит чувашских
деревень, что ни у кого нет таких просторных изб и таких широких нар, как у них, и что даже
в их избах опрятнее, чем
в мордовских и особенно русских; но мать возражала, что чуваши сами очень неопрятны и гадки; против этого отец не спорил, но говорил, что они предобрые и пречестные люди.
Сначала, верстах
в десяти от Парашина, мы проехали через какую-то вновь селившуюся русскую
деревню, а потом тридцать верст не было никакого селения и дорога шла по ровному редколесью; кругом виднелись прекрасные рощи, потом стали попадаться небольшие пригорки, а с правой стороны потянулась непрерывная цепь высоких и скалистых гор, иногда покрытых лесом, а иногда совершенно голых.
Спускаясь с пологого ската, ведущего к реке Ик, надобно было проезжать мимо чувашско-мордовской и частью татарской
деревни, называющейся Ик-Кармала, потому что она раскинулась по пригоркам речки Кармалки, впадающей
в Ик,
в полуторе версте от
деревни.
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал, к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы поедем
в какую-то прекрасную
деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться
в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки
в чувашских, мордовских и татарских
деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них избы были белые, то есть с трубами, а
в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно
в то время, когда еще топились печи; надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
Противоположный берег представлял лесистую возвышенность, спускавшуюся к воде пологим скатом; налево озеро оканчивалось очень близко узким рукавом, посредством которого весною,
в полую воду, заливалась
в него река Белая; направо за изгибом не видно было конца озера, по которому,
в полуверсте от нашей усадьбы, была поселена очень большая мещеряцкая
деревня, о которой я уже говорил, называвшаяся по озеру также Киишки.
Сердце мое почувствовало, что моя Сергеевка не крепкая, и я не ошибся [Вся Сергеевская земля до сих пор находится
в споре, и тридцать душ крестьян, на ней поселенных, имеют землю
в общем владении с
деревнями Киишки и Старым Тимкиным.
Наконец гости уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову
в его
деревню Алмантаево, верстах
в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать
в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Правда, недалеко от дому протекала очень рыбная и довольно сильная река Уршак, на которой пониже
деревни находилась большая мельница с широким прудом, но и река мне не понравилась, во-первых, потому, что вся от берегов проросла камышами, так что и воды было не видно, а во-вторых, потому, что вода
в ней была горька и не только люди ее не употребляли, но даже и скот пил неохотно.
Наконец послышался лай собак, замелькали бледные дрожащие огоньки из крестьянских изб; слабый свет их пробивался
в наши окошечки, менее прежнего запушенные снегом, — и мы догадались, что приехали
в Багрово, ибо не было другой
деревни на последнем двенадцативерстном переезде.
Мать,
в самом мрачном расположении духа, сидела
в углу кареты;
в другом углу сидел отец; он также казался огорченным, но я заметил, что
в то же время он не мог без удовольствия смотреть на открывшиеся перед нашими глазами камышистые пруды, зеленые рощи,
деревню и дом.
Я не стану описывать нашей дороги: она была точно так же скучна и противна своими кормежками и ночевками, как и прежние; скажу только, что мы останавливались на целый день
в большой
деревне Вишенки, принадлежащей той же Прасковье Ивановне Куролесовой.
В довольстве и богатстве своих крестьян она была уверена, потому что часто наводила стороною справки о них
в соседних
деревнях, через верных и преданных людей.
Замечала ли нескромность поведения
в женском поле, она опять приказывала Михайлушке: отослать такую-то
в дальнюю
деревню ходить за скотиной и потом отдать замуж за крестьянина.
Кроме нескольких дней простоя
в этих
деревнях, мы ехали с лишком восемь дней.
У нас с сестрицей была своя, Федором и Евсеичем сделанная горка перед окнами спальной; с нее я не боялся кататься вместе с моей подругой, но вдвоем не так было весело, как
в шумном множестве детей, собравшихся с целой
деревни, куда нас не пускали.
В первый же день мы ночевали возле татарской
деревни Байтуган, на берегу полноводной и очень рыбной реки Сок.
Страшная пыль долго стояла над
деревней, и мычанье коров и блеянье овец долго раздавалось
в вечернем воздухе.
Хоша я еще был махонькой, когда нас со старины сюда переселили, а помню, что не токма у нас на
деревне, да и за пять верст выше,
в Берлинских вершинах, воды было много и по всей речке рос лес; а старики наши, да и мы за ними, лес-то весь повырубили, роднички затоптала скотинка, вода-то и пересохла.