Неточные совпадения
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать
все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое
время.
Мне становилось час от часу лучше, и через несколько месяцев я был уже почти здоров: но
все это
время, от кормежки на лесной поляне до настоящего выздоровления, почти совершенно изгладилось из моей памяти.
Чувство жалости ко
всему страдающему доходило во мне, в первое
время моего выздоровления, до болезненного излишества.
Прежде
всего это чувство обратилось на мою маленькую сестрицу: я не мог видеть и слышать ее слез или крика и сейчас начинал сам плакать; она же была в это
время нездорова.
Мать, которая
все свободное
время от посещенья гостей и хозяйственных забот проводила около меня, сейчас достала мне клетку с птичками и пару ручных голубей, которые ночевали под моей кроваткой.
Все остальное
время на кормежке я был невесел и не смел разговаривать о рыбках ни с отцом, ни с сестрицей, да и
все были как будто чем-то недовольны.
Отец разговаривал с Миронычем, и я имел
время всмотреться во
все меня окружающее.
Все это
время, до отъезда матери, я находился в тревожном состоянии и даже в борьбе с самим собою.
Третья тетушка, Елизавета Степановна, которую
все называли генеральшей, приезжала на короткое
время; эта тетушка была прегордая и ничего с нами не говорила.
Нянька Агафья плакала, и мне было очень ее жаль, а в то же
время она
все говорила неправду; клялась и божилась, что от нас и денно и нощно не отходила и ссылалась на меня и на Евсеича.
Наконец мы совсем уложились и собрались в дорогу. Дедушка ласково простился с нами, перекрестил нас и даже сказал: «Жаль, что уж
время позднее, а то бы еще с недельку надо вам погостить. Невестыньке с детьми было беспокойно жить; ну, да я пристрою ей особую горницу».
Все прочие прощались не один раз; долго целовались, обнимались и плакали. Я совершенно поверил, что нас очень полюбили, и мне
всех было жаль, особенно дедушку.
Я помню, что гости у нас тогда бывали так веселы, как после никогда уже не бывали во
все остальное
время нашего житья в Уфе, а между тем я и тогда знал, что мы всякий день нуждались в деньгах и что
все у нас в доме было беднее и хуже, чем у других.
За несколько
времени до назначенного часа я уже не отходил от дяди и
все смотрел ему в глаза; а если и это не помогало, то дергал его за рукав, говоря самым просительным голосом: «Дяденька, пойдемте рисовать».
Вошел Авенариус и
всех от меня выгнал, приказав на некоторое
время оставить меня в совершенном покое.
Волков был в это
время у дядей, и они
все трое ту же минуту пришли ко мне.
Полюбовавшись несколько
времени этим величественным и страшным зрелищем, я воротился к матери и долго, с жаром рассказывал ей
все, что видел.
Мать скучала этими поездками, но считала их полезными для своего здоровья, да они и были предписаны докторами при употреблении кумыса; отцу моему прогулки также были скучноваты, но
всех более ими скучал я, потому что они мешали моему уженью, отнимая иногда самое лучшее
время.
Скоро наступила жестокая зима, и мы окончательно заключились в своих детских комнатках, из которых занимали только одну. Чтение книг, писанье прописей и занятия арифметикой, которую я понимал как-то тупо и которой учился неохотно, —
все это увеличилось само собою, потому что прибавилось
времени: гостей стало приезжать менее, а гулять стало невозможно. Доходило дело даже до «Древней Вивлиофики».
Я говорю: к сожалению, потому что именно с этих пор у меня укоренилась вера в предчувствия, и я во
всю мою жизнь страдал от них более, чем от действительных несчастий, хотя в то
время предчувствия мои почти никогда не сбывались.
В самое это
время, как я вслушивался и всматривался внимательно, в комнате дедушки раздался плач; я вздрогнул, в одну минуту
вся девичья опустела: пряхи, побросав свои гребни и веретена, бросились толпою в горницу умирающего.
Точно кипятком обливалось мое сердце, и в то же
время мороз пробегал по
всему телу.
Вероятно, долго продолжались наши крики, никем не услышанные, потому что в это
время в самом деле скончался дедушка;
весь дом сбежался в горницу к покойнику, и
все подняли такой громкий вой, что никому не было возможности услышать наши детские крики.
Из последних слов Параши я еще более понял, как ужасно было вчерашнее прошедшее; но в то же
время я совершенно поверил, что теперь
все прошло благополучно и что маменька почти здорова.
С какою жадностью, с каким ненасытным любопытством читал я эти сказки, и в то же
время я знал, что
все это выдумка, настоящая сказка, что этого нет на свете и быть не может.
Чтение
всех этих новых книг и слушанье разговоров гостей, в числе которых было много людей, тоже совершенно для меня новых, часто заставляло меня задумываться: для думанья же я имел довольно свободного
времени.
По ее словам, он был самый смирный и добрый человек, который и мухи не обидит; в то же
время прекрасный хозяин, сам ездит в поле,
все разумеет и за
всем смотрит, и что одна у него есть утеха — борзые собачки.
Конечно, вода уже так сбыла, что в обыкновенных местах доставала не выше колена, но зато во
всех ямах, канавках и стари́цах, которые в летнее
время высыхали и которые окружали кухню, глубина была еще значительна.
Как скоро весть об этом событии дошла до нас, опять на несколько
времени опустел наш дом:
все сбегали посмотреть утопленника и
все воротились с такими страшными и подробными рассказами, что я не спал почти
всю ночь, воображая себе старого мельника, дрожа и обливаясь холодным потом.
Ничего тогда не понимая, не разбирая, не оценивая, никакими именами не называя, я сам почуял в себе новую жизнь, сделался частью природы, и только в зрелом возрасте сознательных воспоминаний об этом
времени сознательно оценил
всю его очаровательную прелесть,
всю поэтическую красоту.
Знаю только, что воспоминание об этом
времени во
всю мою жизнь разливало тихую радость в душе моей.
Мать по-прежнему не входила в домашнее хозяйство, а
всем распоряжалась бабушка, или, лучше сказать, тетушка; мать заказывала только кушанья для себя и для нас, но в то же
время было слышно и заметно, что она настоящая госпожа в доме и что
все делается или сделается, если она захочет, по ее воле.
По просухе перебывали у нас в гостях
все соседи, большею частью родные нам. Приезжали также и Чичаговы, только без старушки Мертваго; разумеется, мать была им очень рада и большую часть
времени проводила в откровенных, задушевных разговорах наедине с Катериной Борисовной, даже меня высылала. Я мельком вслушался раза два в ее слова и догадался, что она жаловалась на свое положение, что она была недовольна своей жизнью в Багрове: эта мысль постоянно смущала и огорчала меня.
Отец хотел только оттянуть подалее
время отъезда, вместо 1 августа ехать 10-го, основываясь на том, что
все лето были дожди и что яблоки поспеют только к Успеньеву дню.
Отец также был печален; ему так же, как и мне, жалко было покинуть Багрово, и еще более грустно ему было расстаться с матерью, моей бабушкой, которая очень хизнула в последнее
время, как
все замечали, и которую он очень горячо любил.
Все это мать говорила с жаром и с увлечением, и
все это в то же
время было совершенно справедливо, и я не мог сказать против ее похвал ни одного слова; мой ум был совершенно побежден, но сердце не соглашалось, и когда мать спросила меня: «Не правда ли, что в Чурасове будет лучше?» — я ту ж минуту отвечал, что люблю больше Багрово и что там веселее.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же
время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском
все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему
вся губерния.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился платок и волосник с головы и седые косы растрепались по плечам, поднял из-за карт
всех гостей, и долго общий хохот раздавался по
всему дому; но мне жалко было бедной Дарьи Васильевны, хотя я думал в то же
время о том, какой бы чудесный рыцарь вышел из Карамзина, если б надеть на него латы и шлем и дать ему в руки щит и копье.
После я имел это письмо в своих руках — и был поражен изумительным тактом и даже искусством, с каким оно было написано: в нем заключалось совершенно верное описание кончины бабушки и сокрушения моего отца, но в то же
время все было рассказано с такою нежною пощадой и мягкостью, что оно могло скорее успокоить, чем растравить горесть Прасковьи Ивановны, которую известие о смерти бабушки до нашего приезда должно было сильно поразить.
С этих пор, во
все остальное
время пребывания нашего в Багрове, я беспрестанно был с нею, чему способствовала и осенняя ненастная погода.
Проводя почти
все свое
время неразлучно с матерью, потому что я и писал и читал в ее отдельной горнице, где обыкновенно и спал, — там стояла моя кроватка и там был мой дом, — я менее играл с сестрицей, реже виделся с ней.
Припомнив
все, слышанное мною в разное
время от Параши, и вырывавшиеся иногда слова у матери во
время горячих разговоров с отцом, я составил себе довольно ясное понятие о свойствах людей, с которыми она жила.
Письмо состояло из таких нежных просьб и в то же
время из таких положительных приказаний, что
все хотя ни слова не сказали, но почувствовали невозможность им противиться.
По прочтении обоих писем несколько
времени все молчали и, казалось,
все были недовольны.
Я готов был
все исполнять; через несколько
времени Евсеич сказал мне: «Ну, бери веревочку, дергай!» Дрожа от радостного нетерпения, я дернул изо
всей мочи, и мы, выскочив из-за куста, прибежали к лучку.
Она высказала свои опасения отцу, говоря, что боится, как бы без господ в ночное
время не подломали амбара и не украли бы
все ее добро, которое она «сгоношила сначала по милости покойного батюшки и матушки, а потом по милости братца и сестрицы».
Первый зимний путь, если снег выпал ровно, при тихой погоде, если он достаточно покрывает
все неровности дороги и в то же
время так умеренно глубок, что не мешает ездить тройками в ряд, — бывает у нас на Руси великолепно хорош.
Захотелось ей осмотреть
весь дворец, и пошла она осматривать
все его палаты высокие, и ходила она немало
времени, на
все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и
все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
Походив
время немалое, почитай вплоть до вечера, воротилась она во свои палаты высокие, и видит она: стол накрыт, и на столе яства стоят сахарные и питья медвяные, и
все отменные.
Госпожа была ей также радошна, принялась ее расспрашивать про батюшку родимого, про сестриц своих старшиих и про
всю свою прислугу девичью, опосля того принялась сама рассказывать, что с нею в это
время приключилося; так и не спали они до белой зари.
Мало ли, много ли тому
времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают, в музыку играют и
все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого, день ото дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.