Цитаты со словом «такать»
Но человек часто думает ошибочно: внук Степана Михайловича Багрова рассказал мне с большими подробностями историю своих детских годов; я записал его рассказы с возможною точностью, а как они служат продолжением «Семейной хроники»,
так счастливо обратившей на себя внимание читающей публики, и как рассказы эти представляют довольно полную историю дитяти, жизнь человека в детстве, детский мир, созидающийся постепенно под влиянием ежедневных новых впечатлений, — то я решился напечатать записанные мною рассказы.
Я спорил и в доказательство приводил иногда
такие обстоятельства, которые не могли мне быть рассказаны и которые могли знать только я да моя кормилица или мать.
Наводили справки, и часто оказывалось, что действительно дело было
так и что рассказать мне о нем никто не мог.
Итак, я стану рассказывать из доисторической,
так сказать, эпохи моего детства только то, в действительности чего не могу сомневаться.
Тут следует большой промежуток, то есть темное пятно или полинявшее место в картине давно минувшего, и я начинаю себя помнить уже очень больным, и не в начале болезни, которая тянулась с лишком полтора года, не в конце ее (когда я уже оправлялся), нет, именно помню себя в
такой слабости, что каждую минуту опасались за мою жизнь.
Видно, дорога и произведенный движением спокойный сон подкрепили меня; мне стало хорошо и весело,
так что я несколько минут с любопытством и удовольствием рассматривал сквозь полог окружающие меня новые предметы.
С тех пор я не видывал
таких бутылок.
Я иногда лежал в забытьи, в каком-то среднем состоянии между сном и обмороком; пульс почти переставал биться, дыханье было
так слабо, что прикладывали зеркало к губам моим, чтоб узнать, жив ли я; но я помню многое, что делали со мной в то время и что говорили около меня, предполагая, что я уже ничего не вижу, не слышу и не понимаю, — что я умираю.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала
такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое время.
Дорогой, довольно рано поутру, почувствовал я себя
так дурно, так я ослабел, что принуждены были остановиться; вынесли меня из кареты, постлали постель в высокой траве лесной поляны, в тени дерев, и положили почти безжизненного.
Лес, тень, цветы, ароматный воздух мне
так понравились, что я упросил не трогать меня с места.
Так и простояли мы тут до вечера.
Сначала мать приказала было перевести ее в другую комнату; но я, заметив это, пришел в
такое волнение и тоску, как мне после говорили, что поспешили возвратить мне мою сестрицу.
Мне рассказывали, что я пришел от них в
такое восхищение и так его выражал, что нельзя было смотреть равнодушно на мою радость.
Мне стало
так его жаль, что я взял этого щеночка и закутал его своим платьем.
В городе Уфе не было тогда
так называемых французских белых хлебов — и каждую неделю, то есть каждую почту, щедро вознаграждаемый почтальон привозил из той же Казани по три белых хлеба.
Дом стоял на косогоре,
так что окна в сад были очень низки от земли, а окна из столовой на улицу, на противоположной стороне дома, возвышались аршина три над землей; парадное крыльцо имело более двадцати пяти ступенек, и с него была видна река Белая почти во всю свою ширину.
Две детские комнаты, в которых я жил вместе с сестрой, выкрашенные по штукатурке голубым цветом, находившиеся возле спальной, выходили окошками в сад, и посаженная под ними малина росла
так высоко, что на целую четверть заглядывала к нам в окна, что очень веселило меня и неразлучного моего товарища — маленькую сестрицу.
Я
так боялся этой комнаты, что, проходя мимо нее, всегда зажмуривал глаза.
Она употребила все усилия растолковать мне, что
такие рассказы — вздор и выдумки глупого невежества.
Я долго тосковал: я не умел понять, за что маменька
так часто гневалась на добрую няню, и оставался в том убеждении, что мать просто ее не любила.
Я
так обрадовался, что чуть не со слезами бросился на шею старику и, не помня себя, запрыгал и побежал домой, оставя своего отца беседовать с Аничковым.
Разумеется, мать положила конец
такому исступленному чтению: книги заперла в свой комод и выдавала мне по одной части, и то в известные, назначенные ею, часы.
Я узнал в «рассуждении о громе», что
такое молния, воздух, облака; узнал образование дождя и происхождение снега.
Ежеминутная опасность потерять страстно любимое дитя и усилия сохранить его напрягали ее нервы и придавали ей неестественные силы и как бы искусственную бодрость; но когда опасность миновалась — общая энергия упала, и мать начала чувствовать ослабление: у нее заболела грудь, бок, и, наконец, появилось лихорадочное состояние; те же самые доктора, которые
так безуспешно лечили меня и которых она бросила, принялись лечить ее.
Она улыбнулась моим словам и
так взглянула на меня, что я хотя не мог понять выражения этого взгляда, но был поражен им.
Для матери было
так устроено, что она могла лежать; рядом с нею сел отец, а против него нянька с моей сестрицей, я же стоял у каретного окна, придерживаемый отцом и помещаясь везде, где открывалось местечко.
Спуск к реке Белой был
так крут, что понадобилось подтормозить два колеса.
Нашу карету и повозку стали грузить на паром, а нам подали большую косную лодку, на которую мы все должны были перейти по двум доскам, положенным с берега на край лодки; перевозчики в пестрых мордовских рубахах, бредя по колени в воде, повели под руки мою мать и няньку с сестрицей; вдруг один из перевозчиков, рослый и загорелый, схватил меня на руки и понес прямо по воде в лодку, а отец пошел рядом по дощечке, улыбаясь и ободряя меня, потому что я, по своей трусости, от которой еще не освободился, очень испугался
такого неожиданного путешествия.
Я был
так поражен этим невиданным зрелищем, что совершенно онемел и не отвечал ни одного слова на вопросы отца и матери.
Когда мы стали подплывать к другому, отлогому берегу и, по мелкому месту, пошли на шестах к пристани, я уже совершенно опомнился, и мне стало
так весело, как никогда не бывало.
В самом деле, нигде нельзя отыскать
такого разнообразия гальки, как на реке Белой; в этом я убедился впоследствии.
Ночевать мы должны были в татарской деревне, но вечер был
так хорош, что матери моей захотелось остановиться в поле; итак, у самой околицы своротили мы немного в сторону и расположились на крутом берегу маленькой речки.
Люди принялись разводить огонь: один принес сухую жердь от околицы, изрубил ее на поленья, настрогал стружек и наколол лучины для подтопки, другой притащил целый ворох хворосту с речки, а третий, именно повар Макей, достал кремень и огниво, вырубил огня на большой кусок труту, завернул его в сухую куделю (ее возили нарочно с собой для
таких случаев), взял в руку и начал проворно махать взад и вперед, вниз и вверх и махал до тех пор, пока куделя вспыхнула; тогда подложили огонь под готовый костер дров со стружками и лучиной — и пламя запылало.
Разведение огня доставило мне
такое удовольствие, что я и пересказать не могу; я беспрестанно бегал от большого костра к маленькому, приносил щепочек, прутьев и сухого бастыльнику для поддержания яркого пламени и так суетился, что мать принуждена была посадить меня насильно подле себя.
С ночевки поднялись
так рано, что еще не совсем было светло, когда отец сел к нам в карету.
Степь не была уже
так хороша и свежа, как бывает весною и в самом начале лета, какою описывал ее мне отец и какою я после сам узнал ее: по долочкам трава была скошена и сметана в стога, а по другим местам она выгорела от летнего солнца, засохла и пожелтела, и уже сизый ковыль, еще не совсем распустившийся, еще не побелевший, расстилался, как волны, по необозримой равнине; степь была тиха, и ни один птичий голос не оживлял этой тишины; отец толковал мне, что теперь вся степная птица уже не кричит, а прячется с молодыми детьми по низким ложбинкам, где трава выше и гуще.
Я достал, однако, одну часть «Детского чтения» и стал читать, но был
так развлечен, что в первый раз чтение не овладело моим вниманием и, читая громко вслух: «Канарейки, хорошие канарейки, так кричал мужик под Машиным окошком» и проч., я думал о другом и всего более о текущей там, вдалеке, Деме.
Но вот мы наконец на берегу Демы, у самого перевоза; карета своротила в сторону, остановилась под тенью исполинского осокоря, дверцы отворились, и первый выскочил я — и
так проворно, что забыл свои удочки в ящике.
Сердце
так и стучало у меня в груди, и я вздрагивал при каждом всплеске воды, когда щука или жерех выскакивали на поверхность, гоняясь за мелкой рыбкой.
И башкирец очень охотно, отвязав плот от причала, засучив свои жилистые руки, став лицом к противоположному берегу, упершись ногами, начал тянуть к себе канат обеими руками, и плот, отделяясь от берега, поплыл поперек реки; через несколько минут мы были на том берегу, и Евсеич, все держа меня за руку, походив по берегу, повысмотрев выгодных мест для уженья, до которого был страстный охотник,
таким же порядком воротился со мною назад.
Тут начал он толковать с обоими перевозчиками, которые жили постоянно на берегу в плетеном шалаше; немилосердно коверкая русский язык, думая, что
так будет понятнее, и примешивая татарские слова, спрашивал он: где бы отыскать нам червяков для уженья.
На все это очень любовался и указывал мне отец; но, признаюся, удочка
так засела у меня в голове, что я не мог вполне почувствовать окружавшую меня пышную и красивую урему.
Мать не имела расположения к уженью, даже не любила его, и мне было очень больно, что она холодно приняла мою радость; а к большому горю, мать, увидя меня в
таком волнении, сказала, что это мне вредно, и прибавила, что не пустит, покуда я не успокоюсь.
Это был для меня неожиданный удар; слезы
так и брызнули из моих глаз, но мать имела твердость не пустить меня, покуда я не успокоился совершенно.
Я выудил еще несколько плотичек, и всякий раз почти с
таким же восхищением, как и первую.
Я ни о чем другом не мог ни думать, ни говорить,
так что мать сердилась и сказала, что не будет меня пускать, потому что я от такого волнения могу захворать; но отец уверял ее, что это случилось только в первый раз и что горячность моя пройдет; я же был уверен, что никогда не пройдет, и слушал с замирающим сердцем, как решается моя участь.
В
таком расположении духа отправились мы в дальнейший путь.
Мать дорогой принялась мне растолковывать, почему не хорошо
так безумно предаваться какой-нибудь забаве, как это вредно для здоровья, даже опасно; она говорила, что, забывая все другие занятия для какой-нибудь охоты, и умненький мальчик может поглупеть, и что вот теперь, вместо того чтоб весело смотреть в окошко, или читать книжку, или разговаривать с отцом и матерью, я сижу молча, как будто опущенный в воду.
Цитаты из русской классики со словом «такать»
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же, не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а
такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего не сказала: сама не знаю.
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я
такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
— Чего ж ты сердишься, Лиза? Я ведь не виновата, что у меня
такая натура. Я ледышка, как вы называли меня в институте, ну и что ж мне делать, что я
такая ледышка. Может быть, это и лучше.
Живновский. Тут, батюшка, толку не будет! То есть, коли хотите, он и будет, толк-от, только не ваш-с, а собственный ихний-с!.. Однако вы вот упомянули о каком-то «якобы избитии» — позвольте полюбопытствовать! я, знаете, с молодых лет горячность имею, так мне такие истории… знаете ли, что я вам скажу? как посмотришь иной раз на этакого гнусного штафирку, как он с камешка на камешок пробирается, да боится даже кошку задеть, так даже кровь в тебе кипит:
такая это отвратительная картина!
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите,
такая красивая…
Синонимы к слову «такать»
Предложения со словом «такать»
- Оказалось, что по сравнению с соседними улочками наша не такая уж узкая, а соседи хоть и многочисленны, но довольно тихие по итальянским меркам.
- И вот такая возможность, наконец, представилась нам в последний день перед возвращением домой.
- Вот такая жизнь была у неё как раз до того самого дня, когда она отправилась в лес.
- (все предложения)
Значение слова «такать»
ТА́КАТЬ1, -аю, -аешь; несов. Прост. 1. Произносить в ответ слово „так“ для выражения своего согласия с собеседником; поддакивать.
ТА́КАТЬ2, -ает; несов. Разг. Издавать при работе мерные, отрывистые звуки, удары (о приборах, механизмах). (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ТАКАТЬ
Афоризмы русских писателей со словом «такать»
Дополнительно