Она поднесла свои склеившиеся пальцы к губам, подула на них и внезапно, порывисто
поднявшись с кресла, направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова…
— Спать я не хочу, — промолвил Полозов, грузно
поднимаясь с кресла, — а отправиться — отправлюсь и ручку поцелую. — Она подставила ему свою ладонь, не переставая улыбаться и глядеть на Санина.
— Право, не сумею вам ответить, — замялся старик,
поднимаясь с кресла. — Должно быть, не любил. Сначала все было некогда: молодость, кутежи, карты, война… Казалось, конца не будет жизни, юности и здоровью. А потом оглянулся — и вижу, что я уже развалина… Ну, а теперь, Верочка, не держи меня больше. Я распрощаюсь… Гусар, — обратился он к Бахтинскому, — ночь теплая, пойдемте-ка навстречу нашему экипажу.
Далее Аггей Никитич не в состоянии был подслушивать. Он, осторожно
поднявшись с кресла, вышел из боскетной и нашел, наконец, залу, где, поспешно подойдя к инвалидному поручику и проговорив ему: «Мне нужно сказать вам два слова!», — взял его под руку и повел в бильярдную, в которой на этот раз не было ни души.
Неточные совпадения
Орехова солидно поздоровалась
с нею, сочувственно глядя на Самгина, потрясла его руку и стала помогать Юрину
подняться из
кресла. Он принял ее помощь молча и, высокий, сутулый, пошел к фисгармонии, костюм на нем был из толстого сукна, но и костюм не скрывал остроты его костлявых плеч, локтей, колен. Плотникова поспешно рассказывала Ореховой:
Старик было
поднялся со своего
кресла, но опять опустился в него
с подавленным стоном. Больная нога давала себя чувствовать.
На сей раз он привел меня в большой кабинет; там, за огромным столом, на больших покойных
креслах сидел толстый, высокий румяный господин — из тех, которым всегда бывает жарко,
с белыми, откормленными, но рыхлыми мясами,
с толстыми, но тщательно выхоленными руками,
с шейным платком, сведенным на минимум,
с бесцветными глазами,
с жовиальным [Здесь: благодушным (от фр. jovial).] выражением, которое обыкновенно принадлежит людям, совершенно потонувшим в любви к своему благосостоянию и которые могут
подняться холодно и без больших усилий до чрезвычайных злодейств.
Поверьте, — продолжала она, тихонько
поднимаясь с полу и садясь на самый край
кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она спит в соседней комнате, бедный ребенок!
Чем выше все они стали
подниматься по лестнице, тем Паша сильнее начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В высокой и пространной комнате, перед письменным столом, на покойных вольтеровских
креслах сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке,
с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.