Я начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал читать ей вслух мои любимые книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с новым удовольствием; опять начал декламировать стихи из трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и
втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал учить читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
[Чтобы жало крючка не тупилось, надобно не
втыкать его никогда в удилище, что делается весьма часто.] насадка свежая, живая, насажена искусно.
У ворот, на скамье, сидел Тихон; отламывая пальцами от большой щепы маленькие щепочки, он
втыкал их в песок и ударами ноги загонял их глубже, так, что они становились не видны.