Дни нашей войны, или В поисках чудовищ. Тат твам аси

олег васанта

«Марс пуст… все чудовища здесь…»«А тут я как бы снимаю шляпу, но потом надеваю обратно, потому как зима, мёрзнет макушка, понимаешь…»«с прибытием в пункт назначения!)ты смог…»олег а, писатель, тезка и и альтер эго автора (последнее, впрочем, не точно)

Глава II

1.

— И говори, пожалуйста, по-…

— Но, правда, мама, по-моему, они тут все сумасшедшие, — услышал я ее напряженный голос. Голос Идун… — Я стараюсь понять их… но они только и делают, что на полном серьезе рассуждают о чудовищах, рты у учеников зашиты прозрачными нитками, классный наставник носит маску, а мальчишки развлекаются тем, что сталкивают друг друга с забора!

Я свернул за угол и увидел в школьном холле Идун, взволнованно говорившую все это женщине с очень прямой спиной, одетой в изящное темное пальто.

— Мы уже обсуждали это, — довольно строго ответила ей женщина. — В здешних методах и традициях есть определенный смысл. Из учеников школ Круга, между прочим, вышли самые известные и прославленные люди. Учителя, ученые, политики… и пока мы с папой работаем в этой стране…

— Но я не хочу тут учиться! — почти закричала Идун. — Мне теперь что, тоже зашьют рот?..

Тут они увидели меня и обе замолчали. Я сделал вид, что ничего особенного не услышал и прошел мимо них в раздевалку. За моей спиной они стали говорит тише, а вскоре, судя по звукам, и вовсе ушли.

Как же так… Идун, оказывается, вовсе не Мастер Тишины, а самая… обычная девочка?.. Как же так?.. И что будет дальше?.. Она уйдет из нашей школы?.. Уедет обратно в Норвегию?

Когда я вышел из раздевалки снаружи никого уже не было. Первым уроком шла Пластика. Я успел войти в класс как раз перед тем как тихонько динькнул колокольчик, возвещающий о начале урока и сел на коврик в своем излюбленном темном углу слева.

— Намастэ, — приветствовала нас мисс Дин.

Мы сложили руки в ответном приветствии.

Мисс Дин нажала на кнопку и из невидимых колонок полилась традиционная индийская музыка: музыкант перебирал струны ситара сначала спокойно и неторопливо, но постепенно ритм становиться все быстрее и быстрее. Невысокая, даже хрупкая мисс Дин, стоявшая на коврике перед нами, сначала изящно повела в сторону правой рукой, притоптывая в такт полусогнутой ногой, затем к танцу присоединилась ее левая рука, добавились ритмичные движения головы, мудры, а вскоре уже танцевало все ее тело, включая лицо и кончики пальцев. Глядя на нее, охватывало желание тотчас начать танцевать или хотя бы как-то двигаться. Ученики, сидящие на полу, отбивали руками ритм в такт музыке и ее движениям.

Поначалу мне эти уроки казались странными, но уже после нескольких занятий все изменилось и наоборот, уже движения окружающих стали казаться мне топорными, скованными или, наоборот, излишними — в общем, какими-то неправильными, а тела большинства людей — ужасно закостеневшими. Это было довольно неожиданное открытие, ведь до того как у нас началась Пластика я особо не задумывался ни о чем таком.

«Танец — это жизнь, — любила повторять мисс Дин. А жизнь, в свою очередь, должна быть танцем. Прекрасным танцем!»

Звучало это чуть банально, но лишь до тех пор, пока она не начинала танцевать. Причем, ей не обязательно нужно было делать это буквально, обычные движения и даже ее мимика были настолько грациозными и живыми, что, бывало, глаз не оторвешь.

— Ну что, мои мрачные северные дети? — со светящейся радостью улыбкой спросила нас замершая с последним аккордом ситара мисс Дин, — как ваши успехи?.. Дуглас? — неожиданно назвала она мое имя.

— Ну… — показал я… — я пытался танцевать дома… немного получалось… но, когда я пытаюсь импровизировать, добавлять какие-то движения, действовать спонтанно, как вы говорили… то начинаю чувствовать себя глупо…

— Да, так бывает, — кивнула мисс Дин. — Тогда танцуй пока сдержанно, не пытайся изменить себя за один прием. Главное — ухватить за хвост этот импульс, внутренний толчок, желание тела прийти в танец и следовать за ритмом… А движения… пусть пока остаются простыми и сдержанными. Постепенно ты почувствуешь себя свободней!

Я кивнул. Хотя… вряд ли у меня это все получится, подумал я по себя.

«Ни са са, ни са са, ни са ре га ма га ре ни…» — быстрым речитативом лился женский голос из колонок, мисс Ли уже спрашивала об их отношениях с танцем других учеников, а я опять думал об Идун. Все вдруг оказалось совсем не таким, как я себе представлял! Вот же дела… Я вдруг вспомнил, что учитель как-то говорил, что мне свойственно проецировать свои фантазии на окружающий мир, но… чтобы настолько сильно ошибиться! Даже для меня это было чересчур… И еще… я не мог понять, что теперь чувствую к Идун. Ведь… раньше она была для меня прекрасной и недоступной принцессой, живым совершенством… хоть и немного смахивающей из-за короткой стрижки на подростка… а теперь… Теперь?..

— А сейчас Идун покажет нам один танец, — произнесла мисс Дин, заставив меня очнуться.

Идун вышла вперед и остановилась перед нами.

— Это традиционный норвежский танец, — сказала Идун, чуть смущенно глядящая перед собой, — я немного занималась… дома.

Мисс Дин доброжелательно улыбнулась новенькой и включила музыку.

Идун начала кружиться под звуки скрипки, пританцовывая и иногда изящно выбрасывая ногу вперед, а затем назад — так, что почти доставала пяткой до локтя. Движения были вроде и не слишком замысловатыми, но ее танец очаровывал. Он был простым и каким-то очень естественным, что ли. И очень подходил Идун. Разве что в танце, кажется, чего-то не хватало — это ощущалось в том, как она двигалась полукругом по условной сцене…

— Вы заметили, да? — спросила мисс Дин, — этот танец предполагает партнера… Сделаем-ка мы так… Она легко поднялась с места и вступила в танец в роли мужчины.

Это было занятное преображение. Мисс Дин вытанцовывала перед Идун, засунув большие пальцы рук за воображаемые рукава жилетки, забавно кружилась, поднимая казавшиеся теперь не слишком-то гибкими ноги и ударяя щиколотками о ладони. В общем, почти полностью превратилась в этакого лихого парня, отплясывающего с девушкой под звуки скрипки…

Но вот танец закончился, и все дружно зааплодировали.

— Умение копировать манеру движений других людей помогает понять их, а понимать других… очень важно для будущих мастеров, — заметила мисс Дин. — Весело у нас тут? — вдруг подмигнула она Идун и тепло ей улыбнулась. Та, раскрасневшаяся и выглядевшая теперь гораздо более расслабленной, чуть задумалась, но затем решительно кивнула в ответ…

Под руководством мисс Дин мы в тот день разучили некоторые характерные движения из норвежского танца, заодно разобрав откуда и почему они появились, а в конце урока она включила нам запись какой-то удивительной и необычной песни. Чистый и чуть печальный женский голос пел:

Jeg legges i min vugge nu

Stundom greder, stundom ler

Min moder har for meg omhug,

umak, uro og besvær.

Sove nu, sove nu, i Jesu navn

Jesus bevare barnet

Min moder synger, sove nu

Min amme synger lige så.

Min broder synger, sove du

Min soster synger, sove du

Sove nu, sove nu, i Jesu navn

Jesus bevare barnet

Da jeg har sovet en liten søvn,

begynner jeg at grede og klage

Min fader tager meg i sin favn,

danser med meg, frem og tilbage

Danse så, med de små

Danse så, så skal dansen vågne

Sove nu, sove nu, i Jesu navn

Jesus bevare barnet

— Это старинная народная колыбельная, — пояснила с места Идун по просьбе мисс Дин. В ней ощущается христианское влияние. И она от лица ребенка. Его положили в колыбель и все поют ему: «засыпай» — мама, кормилица, брат, сестра… Еще они просят Иисуса позаботиться о малыше. И вот, малыш вроде бы почти заснул, но отчего-то вдруг опять начал плакать и жаловаться. И тогда уже отец взял его на руки и стал убаюкивать, тихонько пританцовывая и напевая, что танцы с малышами защитят их. Примерно так… — Идун замолчала и опустилась на свое место на коврике.

— Замечательная колыбельная, — сказала мисс Дин, кивнув, — особенно, в исполнении этой девушки.

— Да, — отозвалась Идун, — это довольно старая запись. — В исполнении Перниллы Анкер.

*

Такая… красивая, спокойная и немного грустная песня, думал я, идя со школы. Теперь она ассоциировалась у меня с Идун… Жаль, я ни за что не осмелюсь попросить запись у Идун, особенно теперь, когда все еще больше запуталось… Конечно, можно было бы попросить ее у мисс Дин, но это… не то…

А она все-таки, наверное, очень способная, вдруг пришло мне в голову. Ведь в наши классы не всех берут. Низкорожденные вот учатся в отдельных классах… А ее взяли без экзаменов и сразу к нам, а не в начальные классы… и не к Низкорожденным…

Я свернул на перекрестке.

И все-таки странно… подумал я, глядя на голые ветви деревьев, посаженных вдоль тротуара, и опять вспоминая колыбельную. Похоже… что и в старые времена люди тоже чувствовали, что детей нужно защищать от чего-то невидимого… Но ведь тогда о чудовищах и знать не знали?

Вдруг я услышал, как кто-то бежит за мной.

— Тьен! — обернувшись, даже слегка удивился я.

— Смотри, — показал он, стараясь отдышаться. Он снял с плеч мешок и, покопавшись в нем, достал оттуда иностранного вида газету. — Тебе, наверняка, будет интересна одна статья. Ты же читаешь по-английски?.. Я кивнул. Ты ведь тоже сомневался — существуют ли чудовища, — торопливо продолжил Тьен, — ведь других странах Эпидемию объясняют без всяких чудовищ. Ясных ответов, как обычно нет, но все же — почитай…

2.

«Беспокойство полубогов» — прочел я название статьи, развернув газету сразу после ужина. Ниже мелким шрифтом было набрано:

Интервью нашего специального корреспондента Марии Раух, взятое у Мастера Пустоты — одного из преподавателей легендарных учебных заведений Круга (пожелавшего остаться инкогнито).

Еще ниже располагалась фотография красивой темнокожей девушки и высокого мужчины в знакомого мне покроя пиджаке — похожий носил и наш учитель, сидящих за небольшим круглым столом. Рассмотрев фото, я начал читать.

Ровно в назначенное время в номер гостиницы, где мы условились встретиться, вошел этот высокий красавец, этакий сияющий рыцарь в бежевом пиджаке, поверх серого свитера, разве что его нос картошкой несколько отступал от классических канонов красоты, но, впрочем, как только он начинал говорить — вы сразу же забывали про нос. Впервые услышав его голос, мне почему-то ужасно захотелось смеяться — словно вдруг случилось что-то очень хорошее и забавное, да и в просторной комнате будто стало светлее… Такое вот субъективное наблюдение.

Мы разлили чай, и я взялась за блокнот.

— Скажите, что означает ваш титул?

— Всего лишь то, что я успешно закончил университет — что-то вроде магистра.

— Но какова ваша специальность?

— Боюсь, у меня ее нет.

— Но… хотя бы тогда поясните — что все-таки означает… быть Мастером Пустоты?

— Это звание — просто дань традиции. Правильнее было бы называть меня Мастером Полноты, но… это было бы, пожалуй, смешно… — улыбается он.

— То есть, под пустотой вы подразумевает полноту?

— Именно.

— Неудивительно, что страны не вошедшие в Круг за все эти годы так и не поняли до конца вашей философии.

— Ну-у… — протягивает он, — главное, понять суть. А все эти мелочи, условности — преходящи…

— Возможно, вы правы. Но все же попробуйте объяснить, что именно умеет делать человек, окончивший один из лучших Университетов Круга.

— Мои умения несколько специфичны, так что может быть проще будет начать с наших школьников, которые тоже многое умеют… — опять улыбается он.

— Например?..

— Например, молчать, — на полном серьезе отвечает он.

— Но ведь… простите за этот вопрос, но многие наши читатели с возмущением относятся к одной известной традиции, принятой в…

— Вы про зашивание ртов?

— Да.

— На самом деле, это не больно, можете мне поверить, ведь я тоже учился в школе Круга.

— Но… зачем это вообще нужно делать?..

— Отчасти, это — символ, внешнее отражение чего-то происходящего внутри… Но, в тоже время, ребенку было бы очень сложно молчать три года просто решив, что так зачем-то нужно… Мы просто… упрощаем эту задачу.

— Задачу — научиться молчать?

— Да.

— Но зачем?

Но на этот вопрос он не отвечает — просто молча смотрит на меня. И я вдруг начинаю слышать ее… Тишину… И вижу по его взгляду, что он знает это.

— Это просто один из способов научиться молчанию, но не внешнему, а молчанию ума, — говорит он, словно лишь в дополнение к тому более важному ответу, который я уже получила без слов. — Просто овладев этим, вы почувствуете Ее вкус… Ощутите некую свежесть. Покой… Это еще не конечный, но важный этап. Когда наши ученики проходят его, они становятся Мастерами Тишины.

— Вот как… Значит (я пытаюсь прийти в себя и продолжить интервью, хотя мне этого больше не хочется, а хочется еще побыть в этой его Тишине, которую ощущаешь рядом с этим странным человеком)… Значит… сначала ваши ученики учатся молчать?

Он кивает.

— А потом?..

— Потом Тишина проникает во все, что они делают.

— То есть, им уже можно говорить?..

— Говорить, петь, кричать… — усмехается он, — все, что угодно… Все это теперь будет пропитано тишиной.

Я киваю, хотя… мне это не очень понятно.

— А вы можете продемонстрировать что-нибудь такое… практическое? Чтобы проиллюстрировать, что это значит… когда действия пропитаны тишиной.

— Это просто действия, — отвечает он (видимо, демонстрации, не будет). — Например, можно кататься на коньках по льду — и ощущать эту легкость, почти полет! А можно кататься… скажем, по чуть припорошенному снегом тротуару — в этом уже не будет никакой легкости и удовольствия. Тишина — это просто лучшая основа для любого действия. Наши ученики добиваются успеха в разных сферах жизни просто потому, что деятельность больше не утомляет их так сильно…

— Хмм… — протягиваю я задумчиво (как же мне понять этого человека?). То есть, делая что-то… ваши ученики скользят по своей внутренней тишине, словно по льду… В то время, как другие словно бы пытаются катиться по едва покрытому снегом тротуару?

— Да, — отвечает он и смотрит на меня своими сияющими глазами. И ведь действительно, от всего, что он делает исходит эта неуловимая свежесть… Но ведь не может же все быть так просто? Думаю я, и, кажется, произношу это вслух.

— Но все и не просто, — отвечает он. — Не так много людей, вообще способно прийти к тишине внутри себя. У многих ее нет даже снаружи, — усмехается он.

— Ага, — вспоминаю я, — и тех, кто на это не способен, вы называете Низкорожденными?

Он кивает.

— Наверное, это кажется просто ужасным для ваших толерантных ушек, — произносит он, смущается, но тут же смеется, будто этакий увалень-школьник.

— Но это действительно звучит ужасно! — отвечаю я, хоть и не могу не улыбаться с ним за компанию.

— Нам тоже жаль тех, кто не способен прикоснуться к тишине… но — ничего страшного… у этих людей однажды будут другие жизни… Другие возможности.

— Так вы верите в реинкарнацию? — спрашиваю я огорченно, ведь такие вещи в принципе нельзя проверить — никто еще оттуда не возвращался…

— Вообще-то, я, скорее, обычный ученый, — заявляет он. — Чистый эмпирик.

Я с сомнением улыбаюсь его словам:

— А наши ученые верят только тому, что может быть подтверждено научным методом.

— Вот и я о том же! Мы практикуем наши техники, и они гарантировано работают. Если бы это было не так, я бы первый прекратил подобный фарс!

— Но разве… вы не можете заблуждаться?

— Могу, конечно.

Я победно улыбаюсь:

— Тогда откуда вы можете знать что-то наверняка?

— Я верю себе, потому что знаю себя, — говорит он, ни мало не растерявшись.

Я разочарованно вздыхаю.

— То есть, я, например, себя не знаю?

— Нет, — отвечает он, даже не задумавшись.

— На все-то у вас есть готовые ответы, — скорбно улыбаюсь я этому сияющему рыцарю (от блеска доспехов которого у меня, кажется, начинают болеть глаза).

— Скепсис и привычка все усложнять — просто следствие невежества, — кивает он, похоже, не замечая моей реакции…

Да… на это мне даже и сказать-то, нечего. Точнее, нет такого желания.

— Не принимайте на свой счет, — все также белозубо улыбается он. — Вы вполне способны стать Мастером Тишины…

— Это утешает, — вежливо улыбаюсь я.

— Потенциал человека, не подточенного чудовищами очень велик, — заявляет он.

Ну вот… думаю я, это конец. Теперь этот парень кажется мне просто очередным сумасшедшим с сияющими глазами.

— Боюсь… я не верю в чудовищ, — говорю я. — Наша трактовка Эпидемии, как вы, думаю, знаете, разительно отличается…

Он кивает мне и вдруг несколькими точными движениями отворачивает манжету рубашки на своей левой руке, и я вижу шрамы, пересекающие по диагонали все его мускулистое предплечье с внутренней стороны… такие мог бы оставить, скажем… тигр? Хотя я, конечно, не специалист…

— Можете считать, что чудовищ — нет, — говорит он, — но страдания, боль и раны, которые они оставляют — вполне реальны. Многие мои друзья… не из Низкорожденных, конечно — хотя, есть и такие, чтобы вы не думали… ушли во мрак, столкнувшись с ними. Их больше нет… кого-то — буквально, кто-то заперт в Башнях Печали… таких специальных клиниках… Так что, простите, но не вам решать… существуют ли чудовища. Ваши ученые могут трактовать возникновение Эпидемии, как некую эволюционную флуктуацию, случайную и необъяснимую мутацию, заставившую людей по всему миру терять рассудок и убивать себя и других… Это все… пустые слова. Для нас произошедшее — это война. Спланированное нападение противника и отход в тень. И она продолжается. Битва за нас самих, за наших детей против незримого и… да, в каком-то смысле несуществующего врага. Но эта война… как и наши потери — вполне реальна, уверяю вас.

Он замолчал и вдруг закрыл глаза и сделал несколько каких-то неестественных и глубоких вдохов и выдохов.

— Извините, — произнес он, возвратившись со своей планеты (скорбная шутка автора статьи), — привычка со школы. Помогает восстановить равновесие.

Я лишь кивнула в ответ. Кажется, это интервью исчерпало себя, подумала я с сожалением. Впрочем, как и все предыдущие попытки контакта с людьми Круга — какими бы многообещающими они не казались поначалу… Все они потерпели фиаско. Взаимопонимания не возникло…

— Спасибо за интервью, — сказала я. — Прошу вас… не сердиться за то, что не понимаю вас.

— Конечно. Меня удручает вовсе не ваше непонимание, — ответил он уже спокойно, — а то к чему оно однажды приведет.

*

Опять ничего не понятно, подумал я, отложил газету и стал глядеть в окно, за которым уже начало смеркаться.

У него были эти шрамы на руке — значит, чудовища все же могут оставлять настоящие шрамы? Или они, например, создали ситуацию, после которой они появились?

Кстати, вдруг вспомнил я, как там спина? Я подошел к зеркалу и, задрав рубашку, осмотрел левый бок. Все почти зажило — на месте ушиба остались только пожелтевший синяк и тонкие коричневые царапины.

А может Варг и был моим первым чудовищем? — чуть усмехнулся я. Но тогда получается, что я уже победил его? Еще до теста. Хотя, вряд ли… Конечно, Низкорожденные, может, и не полноценные люди… Но и не чудовища…

Но кто тогда окажется моим первым чудовищем? Может ли им быть кто-то из моего окружения?

Варга я теперь не боялся… моим одноклассникам самим предстояло сражаться с чудовищами… Сам наставник? А что?! Почти всегда в маске — удобно скрывать свою истинную сущность… плюс периодически запугивает нас этими туманными историями-метафорами… А вдруг в очередной раз пригласив меня на консультацию он отвернется от окна в своем кабинете, снимет маску — а под ней… Представив эту сцену я неуверенно усмехнулся.

От размышлений и фантазий меня отвлек динькнувший планшет. Пришло сообщение от Тьена.

— Прочел? — писал он. — Как думаешь, откуда шрам?

— Не знаю, — напечатал я. — А ты?

— Ну… наверное, получил его во время Эпидемии или, судя по возрасту Мастера, скорее, — Второй волны. Но интересно — как?..

— Угу. Это же самое важное. Вечно эти взрослые напускают тумана!

— Ага. Знаешь, я как-то спросил об этом отца.

— И что??

— Да… ничего. Он вообще как-то индифферентен к этой теме.

— Понятно. А мой… даже не знаю… Спрашивать его про чудовищ было бы совсем уж странно.

— Ну… если честно, мой отец кое-что все же сказал. Просто это… ничего не дало. Даже хуже стало.

–?

— Ну, он сказал, что повзрослев я сам все пойму, надо просто учиться и все такое, и вроде как постепенно во всем разберешься… Ему они как-то… неинтересны что ли… Знаешь, он сказал… что чудовища — это для молодых, глупых…

— Как это для глупых!? — напечатал я возмущенно. — Они же стольких людей сделали… ну как они называются… У которых потом только низкорожденные дети… А во время Эпидемии вообще почти уничтожили всех нормальных людей!.. Я ведь только из этой статьи понял, наконец, про Башни…

— Да знаю я, Дуг… — напечатал Тьен после паузы, — я и сам спросил потом у учителя почему отец так сказал…

— Ого… у учителя… И что он?

— Ничего… усмехнулся, кажется — он тогда в маске был, я его в коридоре встретил, так что — не знаю точно. Сказал, что отец по-своему прав, что я сам постепенно все пойму и решу что — важно, а что — нет.

— Вот же… Эти взрослые все заодно!

— А он их… и не видел ни разу, — вдруг написал Тьен. — Я как-то подслушал случайно его спор с одним коллегой — они разругались как раз по этому вопросу. Понимаешь… отец, как и мы, только слышал о них от других…

— Но как так могло получиться? — изумился я, — ты же не…

— Не Низкорожденный? Вроде бы нет… Но знаешь, иногда я думаю, что отец… ну, что мама… — тут он замолчал.

— Извини…

— Ничего, — написал Тьен и отключился.

3.

— Боюсь… однажды они найдут меня где-нибудь в канаве, — произнес вдруг отец.

— Кто найдет? — уточнила мама.

— Ну как… Искатели, — отозвался отец.

— Искатели, — усмехнулась мама, — что же это должна быть за канава!..

Я нерешительно заглянул на кухню. Была суббота, спешить было не куда, а садиться за стол с родителями, честно говоря, не очень хотелось. Я бы предпочел завтрак с книжкой наедине…

— Заходи, заходи, — сказал отец, глянув на меня одним глазом, и продолжив читать газету — ту самую, между прочим, которую мне дал Тьен. Откуда она здесь?

— Не юноша… но муж! — добавил отец. — Наш сын уже читает газеты, представляешь? — обратился он к маме.

— Это газета Тьена, — показал я.

— А… — сказал отец сделав круглые глаза и кивнул глядя перед собой, — я знаю! Тьен — это такой… маленький… — но дальше и конкретнее он не смог вспомнить.

— Темноволосый, — показал я.

— Точно, приятный парнишка! — заключил отец. — И газета хорошая… извини, что взял ее без спросу — не могу равнодушно пройти мимо печатного слова… Ох уж эти бередящие душу иностранные новости! — воскликнул он нарочито патетично и, подняв газету, погрузился в чтение…

— Будешь омлет? — спросила мама, я его тебе не сильно прожарю и порежу мелко…

Отчего-то вспомнив про китов и эти их пластины, сквозь которые они процеживают планктон, я кивнул.

*

Вечером, после выполнения обычных практик (дыхательные упражнения и обязательный отдых после занятий я, честно говоря, пропустил), я все-таки добрался до той библиотечной книжки. Все хотел дочитать ту историю про пугало, но сначала мама попросила меня помочь с уборкой, потом неожиданно заявились в гости папины коллеги, оставили после себя странные смазанные впечатления и очередные экзотические сувениры и испарились.

Поглядывая время от времени на доставшуюся мне на этот раз шкатулку темного дерева, пахнущую сандалом — я взял ее с собой в кровать, мое излюбленное место для чтения, — я раскрыл книжку.

В начале рассказа говорилось о том, как одна девочка — примерно моего возраста переезжает вместе с родителями на новое место. Они обосновываются в стоящем у дороги доме, вокруг которого находятся лишь поля и небольшая речка. Гуляя по окрестностям, девочка натыкается на одиноко стоящее в поле пугало и постепенно начинает с ним разговаривать. И однажды пугало вдруг отвечает ей, а может, девочке это только грезится…

На этом я и в прошлый раз и остановился. Поудобнее устроившись на кровати и бросив еще один взгляд на закрытую шкатулку, я стал читать дальше.

Девочка продолжала каждый день встречаться с пугалом, обсуждать с ним самые разные вещи. Любоваться облаками и шутить над этими странными городскими людьми, что всю жизнь проводят в четырех стенах. И вот однажды, когда у них заходит речь о том, кто что умеет — девочке нравилось читать и рисовать, но увы, рисовать, толком не получалось, — надо же, подумал я, как и у меня… — пугало вдруг призналось ей, что оно по большому счету, вообще, умеет делать только одно. Пугать.

Весь вечер девочку снедало особое любопытство, к которому примешивалось ощущение чего-то таинственного, даже жуткого. На следующий день она не вытерпела и попросила своего друга напугать ее. Но тот отказался, говоря, что после этого она больше не захочет его видеть. Девочка возразила ему, что все это глупости и продолжила упрашивать. Пока, наконец, тот не поддался…

— Посмотри на меня, — попросил ее друг. Девочка, подняв голову, посмотрела на его ветхую черную шляпу, на темные пряди из остатков распущенной пряжи, худой абрис несуществующего лица, обтянутый прорванной тут и там мешковиной…

— Не так пристально, — добавил он.

И вдруг, то ли тень от шляпы по другому легла на его бутафорское лицо, то ли девочка впервые по-настоящему ощутила на себе этот внимательный безликий взгляд, увидела эти развивающиеся пряди, грубые нити мешковины там, где должны были быть…

По ее спине пробежали мурашки, а от низких серых туч словно повеяло неожиданным холодом…

— Прости, — сказало ей пугало, — я не хотел.

— Я ведь… сама попросила, — сделав над собой некоторое усилие, ответила девочка.

Словно только что проснувшись, она обхватила себя за озябшие плечи и теперь почему-то избегала смотреть на него.

— Сейчас… тебе лучше уйти, вот-вот пойдет дождь, — мягко сказало ей пугало.

Едва заметно кивнув ему на прощание, и не посмотрев больше в лицо, девочка ушла…

Проходят годы. Повзрослевшая девушка начинает встречается с молодыми людьми, выходит замуж и вскоре переезжает жить в город.

Но однажды кое-что происходит. Уставшая молодая женщина возвращается с работы домой и вдруг, когда она проходит мимо стеклянной витрины магазина, ей на миг кажется, что она замечает в ней отражение своего забытого друга — распятый на перекладине худой силуэт в черной шляпе. Вздрогнув от неожиданности, она вглядывается пристальнее и понимает, что ошиблась — посреди магазина стоит незаконченный манекен, одна из девушек-продавщиц как раз обматывает его шею шарфом.

Сделав несколько шагов, героиня вдруг останавливается прямо среди спешащих по своим делам нервных прохожих и проезжающих мимо гудящих автомобилей и закрывает глаза.

— Забери меня отсюда… Я хочу исчезнуть… просто исчезнуть, — неожиданно для себя молит она кого-то и вдруг понимает, что это и есть правда.

Она идет домой, не замечая происходящего вокруг, думая лишь о том, чтобы вернуться обратно, разыскать старое пугало и попросить его, чтобы оно напугало ее как тогда, в далеком детстве… или даже сильнее, так чтобы…

На этом рассказ обрывается. Я откладываю книгу и лежу, закинув руки за голову и глядя в пространство. Странный рассказ. Хотя почему-то мне кажется, что я отчасти, может быть по своему, понимаю его героиню. Иногда до боли хочется чего-то… другого… подлинного… Может быть, когда я пробегал по кольям забора, я тоже хотел испытать что-то вроде этого притягательного страха… ощущения тонкой грани?.. Пересечешь ее… и все.

Хотя, почему это так? Казалось бы, что хорошего в том, чтобы сгинуть без следа? Но… что если мы незаметно для себя, помним что-то еще, что-то важное?.. Тут мне почему-то вдруг представилась Идун, бесстрашно ступающая на доску, лежащую между двумя крышами. Ее подростковые плечи под тонкой тканью черного свитера… теребимые ветром волосы, тротуар далеко-далеко внизу…

Очень похожее ощущение. Тонкая грань… повторил я мысленно.

4.

— Те страны, — говорил учитель, что не вступили в Круг, как вы знаете, иначе трактуют все произошедшее. И хотя нам тоже неизвестны ответы на многие вопросы… Мы понимаем, что их попытка игнорировать то, что случилось, отделываясь умными наукообразными словами — просто попытка страуса, столкнувшегося с тигром, спрятать голову в песок. — Учитель усмехнулся — наверное, представил себе этого страуса… или тигра… этакого невидимого тигра. — Они продолжают жить так же, как делали это в Эпоху Кривляний. Хотя, даже ребенку очевидно, что поступать так сейчас — просто безумие, — он чуть помолчал.

Вы ведь знаете, как это было… — продолжил он уже с меньшим энтузиазмом. — Люди, имеющий потенциальные параспособности по всюду в мире начали утрачивать рассудок и всякий инстинкт самосохранения… Обезумевшие, они бродили по улицам и площадям, бросались в огонь, падали с мостов и крыш, просто так — шагая друг за другом. Они наносили себе ужасные раны, словно ведомые лишь каким-то безумным любопытством…

Мы не любим говорить об этом, потому что это было… слишком страшно, а нам — людям… надо жить дальше, работать, учиться… и не терять оптимизма… — Учитель сделал паузу.

— Вы знаете, — продолжил он, — что в Америке, России и многих странах нашей любимой Европы, власть принадлежит Низкорожденным — поэтому там не принимают наши идеи… Они все еще твердят, что все люди равны… Что мы — против демократии… Какой еще демократии?! — воскликнул учитель. Он взмахнул правой рукой и старомодная ручка, которой он на моей памяти никогда ничего не писал, вдруг, дрогнув, прокатилась по столу. Ого, подумал я, и сначала даже не поверил глазам, так буднично это выглядело. Идун позади меня порывисто выдохнула… — Равны… как же, — пробормотал учитель. Он взял ручку, бездумно покрутил ее в пальцах и положил обратно на край стола. — Ни один горизонтал не способен хотя бы на дюйм погрузиться в глубины своего ума. Впрочем, на самом деле, они, конечно же, не так глупы… Их правительства и власть имеющие отлично понимают, что к чему. Просто… как и сотни лет до этого они думают только о себе. Это, похоже, одна из характерных черт Низкорожденных… благоприобретенных, в кавычках, черт… Неспособность выйти за рамки материальных интересов…

А что если завтра — следующая атака? — Иногда спрашиваем мы их. — Ну-у, нам, нормальным людям, по сути ведь ничего не грозит, не так ли? — отвечают они. — Это вы — парапсихи — сумасшедшие мутанты, непонятно с чего сходите иногда с ума… то все вместе, то поодиночке — как во время Второй волны… — учитель замолчал.

Он довольно долго глядел в окно, но, наконец, все же попросил нас, как обычно, записать свои мысли.

— Постарайтесь также вспомнить чему мы, люди Круга, научились после Эпидемии, — добавил он, — Эпидемии… — повторил он, так, словно ему впервые пришлось произносить это слово.

*

Чему мы научились? — написал я и задумался. Вопрос оказался неожиданно сложным. Вроде бы ничему такому… но если вдуматься — то, наверное, многому. Даже мы — подростки, — сильно отличались от людей Эпохи Кривляний… или от людей тех стран, что не входят в Круг, которые… почти и не изменились.

Нам с детства прививаются основы умственной культуры… Они были заложены самими Оставившими, а сейчас за чистотой и эффективность методов обучения следят Беспристрастные. В наше время любой ребенок постепенно знакомится со своим внутренним миром, узнает, что такое Тишина. Открывает для себя, что Тишина — живая, и что она — во всем.

По сравнению с людьми Эпохи Кривляний, которые не то что о внутренней тишине, даже о внешней мало что знали… мы, можно сказать, гораздо ближе к тому, что какие-нибудь чаньские наставники (я как-то читал про них в одной библиотечной книжке) называли Просветлением… То, что во времена Эпохи Кривляний считалось уделом немногих… чудиков для нас — почти повседневные вещи. Любой школьник понимает про себя сейчас не меньше какого-нибудь буддийского монаха, а может, и больше…

Но, с другой стороны, собственный внутренний рост, наверное, особо не ощущается… ты замечаешь скорее, как постепенно глупеет весь остальной мир. Живущие рядом Низкорожденные… Так называемый Внешний мир… а самого себя ощущаешь все тем же… собой. Ничем не лучше прежнего, даже, возможно, и хуже…

Да, вдруг вспомнил я, — поскольку Низкорожденных даже в городах Круга (кроме отдельных новых районов) до сих пор было гораздо больше, чем нормальных людей (я имею в виду нас — парапсихов), это сильно затормаживает наше движение вперед. Ведь рядом с Низкорожденными даже медитировать практически невозможно…

— Как-то учитель объяснял нам, что сознания людей упрощенно можно уподобить сообщающимся сосудам. Когда находишься рядом, скажем, с Мастером Тишины — в тебя вливается его внутренняя Тишина, покой, но вот если рядом с тобой находится Низкорожденный, то — наоборот… Его будет распирать от избытка энергии, а ты будешь чувствовать себя так, словно тебя связали по рукам и ногам… Раньше, в Эпоху Кривляний, многие нормальные люди так и мучились всю жизнь, судя по книгам и фильмам тех времен… Взять хотя бы ту книжку про… Уборку ржи над пропастью?.. Про одинокого и нелепого по меркам окружающих подростка…

Но, к счастью, — продолжил писать я, — после Эпидемии Оставившие смогли разобраться в произошедшем, да и часть Низкорожденных встала на нашу сторону. Например… Бразилия… и конечно, существенная часть Индии (были еще и другие страны, но я не был уверен в точности своих познаний в этой области). Появился и вырос Круг — места на Земле — города и целые области, где люди разделяют наши взгляды, живут по оставленным нам Правилам… Думаю, что и многие Низкорожденные, живущие в пределах Круга понимают, что мы способны на многое и уважают нас, понимают, как важно идти вперед… и в конце-концов разобраться, что же в действительности произошло около сорок лет назад (тут я вспомнил Варга) ну… то есть, разумные Низкорожденные, — дописал я.

В общем, мы стараемся развиваться, — написал я в конце, — расширять свои знания и навыки, чтобы быть готовыми… Чтобы… в случае новой атаки… больше не быть беспомощными жертвами.

*

На перемене ученики столпились в коридоре, оживленно жестикулируя — обсуждался случай с ручкой. Конечно, все мы знали, что Мастера Пустоты и не на такое способны, но вживую все же видели подобное довольно редко. Во-первых, такие вещи несколько сбивали с толку Низкорожденных — они потом каждый раз не знали — то ли начать перед нами преклоняться, то ли — сжечь на костре от греха подальше… Поэтому публичные демонстрации парапсихических способностей в странах Круга не поощрялись, не говоря уже о том, чтобы демонстрировать их за пределами… Во-вторых, неизвестно было — наблюдают ли за нами чудовища и если — да, то не будет ли преждевременной любая демонстрация наших возросших способностей… Даже нам, ученикам школ Круга, о разнообразных возможностях Мастеров было известно лишь понаслышке…

Все вокруг бурно жестикулировали, а Крихтон, и еще пара ребят всю перемену не отходили от Люциуса, который якобы случайно обмолвился, что и сам кое-что такое умеет. На просьбы продемонстрировать, что же он умеет, он лишь высокомерно качал головой. «Против правил», — пояснял он важно.

Девочки стояли отдельно. Идун как всегда сохраняла независимый вид, но теперь я догадывался, что это — лишь маска… Каково ей сейчас? подумал я вдруг, наверняка она ведь не видела ничего такого…

Тьен стоял рядом со мной и, прислонившись к серой батарее, и вертел в руках какой-то странно изогнутый кубик Рубика с большим числом клеток. В последние дни мы опять мало общались… но, похоже, и он не мог отделаться от мыслей о ручке.

— Слушай, — показал он мне, — ты раньше уже видел такое?

Я неуверенно пожал плечами. Как-то, совсем маленьким, я, кажется, видел, как отец, недавно вернувшийся из Башни… но это было очень смутное воспоминание.

— Чтобы двигали предметы — не видел, но кое-что другое видел, да…

— Расскажи…

Но тут раздался сигнал к началу урока, и мы пошли в класс.

Вторым уроком шло Ремесло. Интересный предмет, но я никак не мог выбрать на нем занятие себе по душе.

Все расселись по своим специально оборудованным местам. На Ремесле каждый занимался тем, что ему было интересно. Кто-то мастерил из дерева, кто-то рисовал, кто-то еще паял схемы… Люциус как обычно что-то программировал на одном архаичном языке — я все время забывал его название. Одна из девочек — Леа, очень красиво рисовала, правда, все ее картины были очень похожи между собой — на них обычно изображалась девочка с большими темными глазами и светлой чуть ли не до прозрачности кожей, а где-то поблизости всегда находился немного страшненький из-за мудрых глаз, худобы и больших ушей серебристый зверек вроде лиса… А Идун — насколько мне сейчас было ее видно, — занималась тем, что сплетала что-то из разноцветных нитей…

Учитель Ремесла — очень молчаливый седовласый человек, который, насколько я знал, был мастером Тай Цзы, эмигрировавшим в наш городок из Китая, просто присматривал за нами, помогал советом, если его о чем-то спрашивали, мог порекомендовать соответствующую литературу и все такое… Иногда, правда, его прорывало, и он вдруг мог начать говорить о том, как удивительны и важны вещи. Просил нас почувствовать их форму, ощутить текстуру… Даже пластик прекрасен! — как-то сказал он. Мы тогда еще не приняли молчание и вообще были гораздо более легкомысленными и почти ничего не слышавшими про чудовищ детьми, и прозвали учителя ремесла Пластиковым Мастером. Но он не обижался…

В общем, на ремесле важно было найти что-то свое, определиться с тем, что тебе нравится и подходит, приносит настоящее удовлетворение и раскрывает способности…

Сидя перед пустым листком бумаги, я поглядел на Тьена — тот хоть и нередко менял свои увлечения, но всегда отдавался им полностью, до конца. Вот и сейчас он сидел справа от меня и увлеченно работал над какой-то странной картиной — мне был виден лишь темный фон и что-то вроде белых струек дыма, вытекающих из веток голых деревьев и постепенно, кажется, превращающихся в некую имитацию листвы… а может, в оживший и ставший видимым ветер?.. Да, Тьен талантлив, подумал я.

Я же как-то пытался писать небольшие рассказы, пробовал немного рисовать и сочинять музыку на синтезаторе (в наушниках, конечно, чтобы не мешать другим, хотя, на самом деле, я, скорее, боялся, что это другие… смутят мое вдохновение) и даже собрать самодельный приемник, но толком, по-настоящему, меня ничто не захватило… Вот и сейчас. Глядя на капли дождя на стеклах и вспоминая спаниеля, которого видел вчера в коридоре нашего дома, я написал:

Серый пол, зеленые стены,

Белый свет сквозь мутные стекла.

Рыжий пес повернулся спиной

и виляет обрубком хвоста.

Просто тень легкой грусти,

белое небо и тучи,

Капли дождя на стекле,

Недоступные Тени в ушедшем дне…

Но чего-то в этих строчках, кажется, не хватало… А я, как обычно, не знал чего именно, и как это исправить. Я перевернул исписанный листок, взял новый и застыл над ним без единой мысли в голове…

*

На выходе из школы меня перехватил Лур.

— Эй… парнишка… — сказал он, как обычно неправильно интонируя. — Прочти вот это… обязательно!

С этими словами он сунул мне какую-то брошюрку. Я растеряно принял ее и поспешил за пределы школьного двора. Луру-то, что от меня нужно?!

Идя в одиночестве вдоль дороги, — Тьен в очередной раз загадочно пропал, — я развернул листок. Это оказалась брошюра Неслышащих. Как-то я уже видел подобные…

В брошюре утверждалось, что, как всем известно, во время Эпидемии те, кто был глух от рождения или по каким-то причинам временно лишен слуха, — не пострадали. То есть, полностью сохранили рассудок и стали теми, кто потом помогал пострадавшим приходить в себя и все такое… Вроде бы это, действительно, было правдой, но только отчасти. Спасали людей — если можно так выразиться, конечно, Низкорожденные, с которым вообще ничего не случилось… но… глухие люди вроде бы тоже не сошли с ума, по крайней мере, не обезумели полностью, так… слегка свихнулись — я помнил это из учебников… В общем, Неслышащие делали примитивный вывод, что если лишить себя слуха, то этим ты обезопасишь себя от новой атаки чудовищ.

К тому же, убеждали они, добровольное лишение себя слуха является эффективным способом самоограничения… тренировки и развития своих способностей… Также оно защищает от некоторых видов неврозов, которые, как известно, встречаются примерно у двадцати процентов одаренных детей, занимающихся в школах Круга в нормальных классах — поскольку от ежедневных медитаций у людей развивается чувствительность нервной системы, неподготовленный ребенок начинает чрезмерно реагировать на внешние раздражители, особенно — слуховые…

Мышление — это просто тонкая форма речи, напирали Неслышащие, и, обладая некими таинственными возможностями, — а кто знает, что умеют чудовища? — его можно полностью разрушить — сделать бессвязным, дырчатым, что якобы и произошло во время Эпидемии… Они считали, что именно так — воздействовав на сознание через органы слуха, чудовища и свели с ума людей с потенциальными параспособностями… В общем, весь смысл этих нахватанных из разных источников сведений сводился к тому, чтобы зазвать человека в их секту…

Я выбросил брошюрку в ближайшую урну. Вот еще… Стать Неслышащим! Одним из этих… круглолицых… носящих засаленные коричневые балахоны и ожидающих Конца света — а точнее, новой атаки чудовищ на людей… на других людей!.. Этих… трусов, занимающихся в основном чем-то простым… примитивным — вроде уборки улиц… Все — лишь бы не стать неврастеником, лишь бы не прыгнуть случайно выше головы… Лишь бы чудовища не заметили тебя среди Низкорожденных…

Меня даже передернуло. Это было последним, что я был готов сделать в этой жизни. Лучше уж оказаться во власти чудовищ, подумал я. Подумаешь, потеряю рассудок и спрыгну с какой-нибудь крыши… Не так уж это и страшно, если вдуматься…

И я вдруг понял, что, впервые за последние годы, кажется, перестал их бояться. Не то чтобы мне стало так уж легко и радостно — нет. Но тот привычный страх, когда ты все время находишься немного настороже и почти бессознательно ждешь, что эти невидимые, жуткие и непонятные твари, которые, возможно, все это время незримо находились где-то совсем рядом, вынырнут из мрака и набросятся на тебя… прошел. Наверное, невозможно прожить всю жизнь, трясясь перед некой страшилкой. Пусть, и очень страшной. Страшной-престрашной…

А может быть, я просто повзрослел? Подумал я вдруг.