Вавилон. Пламя

Ярослава Раскольникова, 2023

Наемница Лилит привыкла к грязной и неблагодарной работе: выслеживанию неугодных, добыче компромата и заказным убийствам – всему тому, чем брезгуют ее знатные клиенты. Все на свете для нее – разменная монета, которую не жалко заплатить за еще одну строчку в своем послужном списке. Но очередной заказ меняет расстановку на игровом столе, и тот, кто привык выступать в роли охотника, внезапно становится добычей. Роковая охота, возглавляемая домом Валор, ставит на кон все – репутацию, рассудок, жизнь. Под гнетом ужасающих обстоятельств Лилит должна сделать то, что делала всегда – выжить, и выполнить заказ.Обстоятельства гонят Лилит вперед, заставляя балансировать над пропастью, но главный враг все ещё ждёт своего часа, грозясь уничтожить ее изнутри.

Глава 1

Город гудел и толкался, город дышал и жил. В главные ворота ломился народ — сегодня было полнолуние, и торгаши со всей округи стягивались, чтобы занять на рынке местечко получше. Торговля будет кипеть всю полную луну, а прибыль напрямую зависит от того, где удастся встать. Большинство торговцев шли пешком, ведя груженых вьючных животных.

Глядя в окно на обычную суету Синепалка, Дарири беспокойно вертела в руках деревянную кружку со сливовым соком. Она ждала кое-кого, и сильно волновалась. Они не виделись уже несколько сезонов, пока в ее дверь не постучал гонец, вручивший ей письмо. Оно было коротким, без подписи, всего в две строчки:

“Буду в Синепалке по работе. Приходи повидаться”.

Тогда сердце Дарири волнительно сжалось, и не отпустило даже когда она прочла письмо в десятый раз.

Она прокашлялась, пытаясь унять першение в горле, и сделала мелкий глоток.

В таверну вошла высокая, бледная девушка, на вид лет двадцати пяти, едва ли старше. Волосы у нее были длинные, черные, волнистые, на затылке стянутые в высокий хвост. Глаза то ли фиалковые, то ли лиловые, брови густые и ровные.

От нее буквально веяло свободным духом Аньянга: взгляд ее был решительным и живым, плечи расправлены, одежда тоже была не местной. Девушка носила жилетку без рукавов, черную, с высоким воротом и белой кромкой, на красных пуговицах. Штаны были в цвет, свободные и прямые, из легкой, воздушной ткани. На широком красном поясе — кажется, он назывался оби — держались два меча. Один — длинный одноручный далл, стальной клинок с тонким, слегка изогнутым лезвием и рукоятью без навершия, плотно обмотанной кожей. С другой стороны — хэй, почти идентичный клинок, разве что меньше примерно раза в полтора. Дарири смутно помнила, что такой комплект из двух южных мечей назывался сиг, и чаще всего оба орудия ковались одним мастером и продавались вместе.

Девушка обводила таверну несколько растерянным взглядом, пока ее глаза не встретили глаза Дарири. Сердце той ушло в пятки, и она сдержанно помахала ей рукой.

— Дарири, — кивнула ей девушка, подходя и усаживаясь за стол. — Всегда приятно тебя видеть.

— Лилит, — учтиво ответила рыжая женщина. — Как поживаешь?

— О, дорогая, великолепно, — вскинув бровь, с усмешкой ответила девушка. — Давеча мой супруг спутал портки со шляпой, так и пошел на работу в совет, с засранной головой.

— Все остришь?

— Все придираешься? — ответила девушка, оборачиваясь к трактирщику и маша рукой. — Расслабься, Дарь.

Дарири неслышно выдохнула, стараясь последовать ее совету.

— Рада тебя видеть, — сказала она с улыбкой. — Как там юг? Как работа?

— Юг? Спокойно. Даже слишком; работы там кот наплакал. В основном мелочь всякая, подай-принеси, ничего интересного.

— Ты поэтому приехала?

— Не-а. Заказ закрою и поплыву обратно.

На стол поставили кружку со слабой настойкой. Лилит кивнула и щелкнула серебряной чеканкой, отправляя ее в руки трактирщика.

— Даже погостить не останешься? — звуча куда более грустно, чем ей бы того хотелось, спросила Дарири.

— Меня в храме ждут. Да и из виду нельзя надолго пропадать, а то и этой мелочевки лишусь.

— Ты же тут жила так долго, и работа у тебя была всегда… Мы по тебе скучаем, Лилит.

Девушка слегка поморщилась.

— Опять ты с этим. Ты знаешь, что я всей душой люблю Синепалк, но сколько раз повторять, что в храме у меня мастер? Найдешь мне того, кто в совершенстве владеет айдзу кагэ-рю, вернусь сюда с радостью, — сказала она насмешливо, делая глоток из кружки.

— Ты же говорила, что тебе не нравится с монахами, — не унималась Дарири.

— Важно не то, что мне нравится, а то, что мне полезно.

Дарири сдалась и поникла. Повисла долгая пауза.

— Может, хотя бы возьмешь меня с собой? В отпуск. Я бы посмотрела, как ты живешь. И от Идри бы отдохнула.

Лилит надолго замолчала, обдумывая ее слова. Дарири ждала, затаив дыхание. Потом она пожала плечами, и отхлебнула.

— Можно. В самом храме делать особенно нечего, но рядом есть Чинджу. Мелкий городишко, но живой, с шармом. Тебе понравится.

Дарири испытала облегчение. Она перевела взгляд на открытые руки Лилит, на которых виднелось четыре глубоких клейма, выцарапанных на коже раскаленным гвоздем.

— Ты почему без рукавов?

— А ты почему с рукавами? Стыдишься?

— С головой дружу, а не стыжусь, — недовольно буркнула Дарири.

— Все вы говорите, что дружите, — рассмеялась Лилит. — Врете. Я проверяла.

Дарири улыбнулась. Настроение у нее заметно улучшилось.

— Ты все там же, в этой дурацкой башне живешь?

Дарири кивнула.

— Старый дурак все нормальный дом не купит? Говорили ему, что комнаты квадратными делают не из прихоти, а из практичности.

Они двигались по узким улочкам, плавно продвигаясь от нижнего города к порту. Многочисленные кабаки жили своей пятничной жизнью — так, будто завтра не настанет. Отовсюду доносились полупьяные вопли и громкий смех. Синепалк был городом нерелигиозным, почти что светским. Местный мэтро, глава города, на дух не переносил религию. Не официально и не публично, конечно же; с безбожником, обладающим хоть малейшей властью, никто бы мириться не стал. И все же, с годами мэтро планомерно выбивал Синепалку и окрестностям всяческие послабления; среди прочего ему удалось добиться неограниченной продажи спиртного и отсутствия комендантского часа. В своих прошениях он ссылался на то, что город портовый, и подобные поблажки привлекут больше торговцев и дипломатов, помогая поддерживать экономику страны и хорошие отношения с соседями.

Город был огромен, город был живым. Это было единственное место на Севере, где ты, имея клеймо — или несколько — мог почувствовать себя почти нормальным.

— Мне надо заказ закрыть, — Лилит переложила холщовый мешок в другую руку. — Ты иди пока в башню, собирайся.

— Я с тобой. Прогуляться охота, — поспешно ответила Дарири.

— Ах, прогуляться? Ну давай прогуляемся.

Наверстывая упущенное и делясь историями, они сменили направление и направились к верхнему городу — лучшей части Синепалка, как утверждали многие. Лилит улыбнулась своим воспоминаниям, проходя мимо обшарпанного дома без вывески. Она так и не привыкла к роскоши верхнего города, чувствуя себя здесь самозванкой даже спустя столько лет. В простых тавернах с дощатым полом, среди надравшихся бродяг ей дышалось куда свободнее. Однако работа часто заводила ее сюда, и нога ее мерила ровную брусчатку верхнего города почти так же часто, как грязь и нечистоты нижнего.

Других городов и населенных пунктов Лилит уже давно не посещала. С четырьмя клеймами проникнуть туда можно было либо с помощью тяжелого кошелька, либо с помощью тяжелой руки. И Лилит не собиралась прибегать ни к первому, ни ко второму, только если там не появится заказ.

Они остановились у небольшой полуразрушенной часовенки с заколоченными окнами и сорванным колоколом. Камень был старым, крошащимся, покрытым мхом.

— Надо же, — смотря наверх и посмеиваясь, сказала она. — Колокол слямзили.

— Завидуешь?

— Не то слово. Мелочь ведь, а приятно, — улыбнулась она, отворачиваясь и прислоняясь к стене. — Как еще умудрились-то.

— Наверное, телекинез, — задрав голову, предположила Дарири. — Или телепортация.

— Такую дуру? Весит же кучу мин.

— В теории возможно, — кивнула Дарири.

— Везучий ублюдок, — беззлобно сказала Лилит, подбрасывая в руке монетку.

— Всегда поражался, сколько в тебе ненависти к церкви, — весело заметил кто-то третий, подошедший к ним со спины. — Это ж просто груда металла!

— Что поделать. Меня всегда тянет на то, за что могут отрубить руку, — улыбнулась Лилит, поворачиваясь к собеседнику. — Привет, дружище. Сколько лет!

Молодой человек в поварской шапке распахнул рот в беззвучном крике радости, и развел руки для приветственных объятий. Лилит не тронулась с места, лишь извинительно улыбнулась. Молодой человек ничуть не смутился, только хлопнул себя по лбу:

— Извини, все время забываю.

Лилит махнула рукой.

— Нормально. Вог, познакомься с Дарири. Моя старая подруга и спасительница, стихийная чародейка. Нравная, не серди ее.

Вог поднял обе руки в воздух.

— Никогда не злю стихийщиков. Голова дороже!

— Дарири, это Вог. Он любит дурацие шляпы.

— Почтена, — сухо ответила Дарири. — Это единственное, что мне стоит о вас знать?

— Вы теперь знаете очень многое. Например, что мне лучше дарить, где я люблю бывать, что я эксцентричен и способен к самоиронии, — заметил Вог.

— И верно. Опять сболтнула лишнего, — усмехнулась Лилит. — Ладно, хватит прелюдий.

Она протянула ему холщовый мешок. Вог принял его и застыл в нерешительности. Лилит ободряюще кивнула ему. Решившись, молодой человек заглянул внутрь мешка и закрыл рот дрожащей рукой, прерывисто выдохнув. Он сунул руку внутрь, и извлек трофей, сжимая его в руках бережно, как ребенка. От неожиданности Дарири едва не вскрикнула — в руках Вога была чья-то голова, на которой виднелись следы разложения. Поднялся неприятный запах. Дарири зажала рот рукой и отвернулась, сдерживая рвотный позыв.

— Чисто и гладко, дружище. Как и просил, — Лилит щелкнула монеткой.

Вог уронил отрезанную голову на траву, и та прокатилась по земле, уставившись в небо стеклянными глазами. Он закрыл лицо руками, и плечи его задрожали.

— Столько лет… Планов, ненависти, жгучей ненависти, — он утер рукавом глаза, смеясь через слезы. — Поверить не могу… Я свободен…

— Всегда пожалуйста.

Вог взглянул на нее с благодарностью, плача с ликованием.

— Спасибо тебе, спасибо, вовек не забуду! На вот, возьми, — Вог протянул ей увесистый кошель. — Там сверху еще немного. И за шляпой приходи, сошью что хочешь!

— Не за что, дружище. На тебе шляпы лучше смотрятся, — Лилит приняла кошель, и убрала монетку в карман.

Вог утер глаза, поднял упавшую голову и, повертев ее в руках с улыбкой глубокого удовлетворения, бережно вернул в мешок.

— Отдам таксидермисту, а потом повешу на стену. Так, чтоб был вид на кровать.

— Развлекайся, — подмигнула ему Лилит. Они тепло попрощались.

— Ну, веди. Вещей-то полно у тебя небось, знаю я тебя…

— Лилит, какого черта ты носишь в мешках отрубленные головы? — громким шепотом спросила Дарири.

— А, рассказать историю? — игнорируя ее взволнованный тон, ответила Лилит. — Вог славный парень, но в жизни ему не повезло. Мы пару лет назад познакомились, он тогда уже в бегах был, клеймо “мужеложец”. Отец его застукал и клеймил сам, представляешь мразь? Год продержал в подвале, пичкал всякой дрянью, обливал ледяной водой. Вог умудрился сбежать, а отец его преследовал по пятам. Когда мы встретились, он был загнанный, дерганый, себя не помнил от страха и ужаса. Я довезла его сюда, познакомила с кем надо. Сейчас вон расцвел, живет. Шляпы полюбил шить. Вечно жалуется, что заказы все скучные и однообразные.

— Это, конечно, ужасно, но…

— А-а, — Лилит щелкнула пальцами. — Дай угадаю. Это та часть, где ты говоришь мне, что делать а чего не делать? — она насмешливо вскинула бровь. — Еще не наигралась в дочки-матери? Я-то думала, мы из этого выросли. Ну, знаешь, с тех пор как я от вас уехала. Семь лет назад.

Дарири собиралась что-то сказать, но только сглотнула и выдавила:

— Да, конечно. Извини, старая привычка.

— Бывает, — махнула рукой Лилит. — В ратушу пошли.

— Зачем в ратушу?

— Мэтро письмо черканул, просил заглянуть. Надеюсь по делу, а не шалфей гонять.

— Нагулялась я что-то, — Дарири прочистила горло. — Пойду соберусь. В башне встретимся.

Лилит пожала плечами и кивнула ей на прощание, направившись в сторону плазы верхнего города.

Лилит ждала в холле вычурной ратуши, сидя в обитом сульянским бархатом кресле. Слуга мэтро услужливо предложила ей шалфей, но Лилит отказалась. Она покачивала ногой и задумчиво обводила взглядом белые своды холла, искусно выточенные из мрамора. Это было одно из немногих мест, где сохранилась частица так называемого старого мира, стоявшего здесь задолго до того, как Север стал называться Севером, а витражи с изображениями солнцеликой Иштар сменились витражами с изображениями Агнца.

Мэтро вышагивал неровно, но торжественно. Он был одет в парадный дублет нежно-коричневого цвета и темно-зеленую накидку. В руке он сжимал серебряный кубок с вином; Лилит вообще ни разу не видела его без этого самого кубка. Взгляд его был ясным и прямым, и он одарил Лилит искренней, приветливой улыбкой.

— Кирья Лилит, как радостно вас видеть! — воскликнул он, протягивая ей руку. Лилит сомкнула пальцы у него на предплечье, слегка повернув запястье вниз, как это было принято на Севере.

— Взаимно, Варгул, — она склонила голову. — Как вы поживаете? Как дела в городе?

Мэтро опустился в кресло напротив и махнул рукой.

— Здравствуем! Хочу еще раз поблагодарить вас за работу со Скоропыхами. С тех пор в Синепалке тишь да гладь, — он покачал кубком в воздухе.

— Не за что. Нынешние банды не достают?

— Шелковые! Аж рассыпаются в любезностях, — рассмеялся он, отпивая из кубка. — Вы-то как, милая? Все на юге?

— Все на юге, — кивнула Лилит. — Ни на что не могу жаловаться.

— Это прекрасно! У меня для вас заказ как раз в том регионе. В Чинджу, знаете городишко?

— Знаю, — кивнула Лилит. — Только туда корабли и входят, мэтро.

— Ах, ну да, вы же верхом не ездите… Давайте обрисую ситуацию: к нам в порт постоянно заходят работорговые суда. Хитроумные, никак их за руку не поймаем. Маскируются хорошо. Так вот, даже если они идут из Сульяна…

— То они заходят в порт Чинджу, — кивнула Лилит. — Что выяснить?

— Все, что сможете! Кто ввозит, откуда, что за невольники, кто их тут заказывает в таком количестве… В идеале имена и документы, или хотя бы их копии. У меня тут, сами понимаете, руки связаны…

— Понимаю, мэтро. Хорошо, все разузнаю. Цена вопроса — двадцать тысяч чеканок. Как обычно, четверть вперед.

— Кусачий ценник у вас стал, — с улыбкой прищурился Варгул, щелкая слуге. Та исчезла в одной из высоких дверей коридора.

— Это с учетом скидки по старой дружбе, мэтро, — Лилит фамильярно подмигнула ему. — Мне нужно десять лун вместе с дорогой.

— По рукам! — хлопнул в ладоши Варгул. — А как вернетесь, закутим! Архоны города уже все слезы излили, так ждут ежегодного приема в ратуше.

— Договорились, — улыбнулась Лилит, принимая из рук слуги кошель. — Если это все, мэтро, то позвольте откланяться.

— Безусловно, дорогая кирья! С нетерпением буду ждать вашего возвращения! — мэтро помахал ей пальцами с некоторым кокетством. Лилит поклонилась в пояс и направилась к выходу по мягкому ковру, проглатывающему звук ее шагов.

— Лилит, солнышко мое! Совсем расцвела, — с порога запричитал низенький, древний чародей. Он переступал с ноги на ногу бодрым колобком, радуясь своей старой воспитаннице.

— И вам не хворать, Идри! Все топчете бренную землю? — Лилит закрыла за собой обитую металлом дверь. — Интерьер обновили, я смотрю?

— А то! Дарь настояла, говорит моих фолиантов полки не выдерживают! Врет, конечно, — зашептал он заговорщицки. — Просто новизны захотелось. Переменчивые создания, женщины! Ты-то как, солнышко, практикуешь?

— Не особенно.

Идри разочарованно ударил рукой по воздуху.

— Такой талант зарываешь в землю! Глаза б мои не видели!

— У меня и другие таланты есть. Пироги с вишней отличные пеку.

Идри засмеялся, резко закашлявшись.

— Ладно, не серчай. Давно не навещала старика, а на кого ж мне еще ворчать-то?

— Не серчаю. Без Дарири не помрете тут?

Идри махнул морщинистой рукой.

— Пускай мир посмотрит, она ж кроме Севера не бывала нигде. Да и я Аньянга уже не помню, давно дело было… Но мне-то уже поздно, я в дороге песком обернусь да по ветру пущусь, — хохотнул он.

— Не заливайте, Идри. Нас обеих еще переживете.

— Дай бог! Чаю-то выпьешь со стариком?

— Не успеем, — покачала головой Лилит. — Корабль через колокол уже отчаливает. Дарири! — громко крикнула она.

Рыжеволосая чародейка сбежала вниз по лестнице, одетая в длинное бордовое платье без рукавов.

— Давайте, дорогие мои, не прощаемся! Письма хоть пиши, Лилит!

— Ничего не могу обещать! — она помахала рукой ему на прощание.

— Пройдемся до кабака, возьмем съестного? На корабле две луны только вяленую свинину да уху жевать будем, — Лилит пружинистым шагом припустила вниз по травянистому холму.

Поправив большую дорожную сумку, Дарири поспешила за ней.

— А на посадку успеем?

— Успеем, не боись. Два колокола еще есть.

— Ты же говорила колокол?

— Не хочу я гонять чаи с Идри и в сотый раз слушать про то, какой из меня распрекрасный чародей мог бы получиться.

— Не язви! Он же древний, как вавилонская башня. Старики вообще исключительно квохчат, бурчат и недовольствуют.

— Не выдумывай. Я от Чи ни одного дурного слова не услышала за три года. Ни в свой адрес, ни вообще. А он еще старый мир застал, к твоему сведению.

— Это ж сколько ему лет?

— Точно не знаю. Несколько тысяч? С ними никогда наверняка не скажешь.

Дарири присвистнула.

— Даже Виталонга, насколько мне известно, не продлевает жизнь настолько. Что за чары? Или дикая магия? — заинтересованно спросила она.

— Ни то, ни другое. Он кхин.

— Кхин? Живой кхин?!

— Живее всех живых. Последний, вероятно.

Повисла недолгая пауза.

— Незавидная участь, — вздохнула Дарири.

— Пожалуй, — согласилась Лилит. — Сменим тему. Где тут приличный медовый пирог можно купить?

Они достигли большого порта, и теперь вышагивали по досочному настилу вдоль причалов, неся в руках несколько кульков и пару бутылок хорошего вина.

— Ты же помнишь, что мне пить нельзя? — спросила Дарири, перекладывая кулек с пирогом в другую руку.

— Немножко-то можно. Это же оранжевое сульянское, его днем с огнем не сыщешь.

— С каких пор ты разбираешься в винах?

— Да я и не разбираюсь. Могу сказать, вкусно или нет. Вот это, — она потрясла бутылкой в воздухе. — Охренеть как вкусно. Полкружки выпьешь, не развалишься.

Она переменилась в лице, резко повернув голову на стук лат, донесшийся из-за угла. Дарири с тревогой посмотрела на нее. К сожалению, она знала этот взгляд.

— Лилит…

— Подержи-ка, — не смотря на нее, Лилит сунула ей кульки, которые Дарири едва успела подхватить.

— Лилит, твою мать, не надо! — крикнула Дарири ей в спину, решительно удаляющуюся в направлении звука гремящих лат.

Налетев на двух стражников, Лилит широко улыбнулась.

— Доброго вечера, кирьи! — она бегло оглядела их и перевела взгляд на наголо выбритого мальчишку лет тринадцати, связанного веревками. — На казнь ведете?

— На нее. Пропустите, кирья, опоздаем, — сделав попытку обогнуть ее, сказал один из стражников, закованный в полный латный доспех.

— А вы не торопитесь, — Лилит шагнула влево, загораживая проход. — Давайте поболтаем. Что натворил малец?

— Кирья, последнее предупреждение, или я вас арестую за препятствие служителю короны, — стражник угрожающе перехватил секиру.

Лилит медленно отвязала от пояса кошелек, держа руки на виду. Она пересыпала в руку горстку чеканок, внимательно наблюдая за лицами стражников. Левый все еще смотрел на нее строго, а вот правый перевел взгляд на монетки.

— Служба-то тяжкая у вас, я знаю, — пристально глядя на правого стражника, размеренно и мягко сказала она. — Жалование маленькое.

Глядя на горстку монет в ее руке, правый стражник ответил:

— Очень маленькое.

Лилит отсыпала побольше.

— Чрезвычайно маленькое, кирья.

Левый посмотрел на него с укором, но спорить не стал. Он был ниже по званию, об этом говорили две золоченые насечки на его секире против трех его напарника.

— А давайте так, — Лилит убрала горсть чеканок и протянула ему весь кошель. — Раз уж чрезвычайно. А мне мальчонку, а?

Мальчик поднял на нее глаза. В них читалось любопытство.

— Не положено. Отцеубийцу на казнь.

— Да бросьте, кирьи, что вам какой-то засранец-оборванец, на него небось даже бумаг нет.

Правый вздохнул тяжело и подтолкнул мальчишку между лопаток, заглядывая в кошель.

— На кой он вам нужен? Ну, забирайте. Но учтите, снова поймаем — не отпустим.

— Не волнуйтесь, кирьи, — подмигнула им Лилит. — Не поймаете.

— Чего?

Она поклонилась на прощание и резвым шагом отвела мальчика в сторону, на ходу указав Дарири в сторону доков. Та, семеня, нагнала Лилит, прижимая к груди пироги.

Отойдя за ящики, Лилит развязала мальчику руки.

— Ну иди, малой.

— Как иди? — не понял мальчик, явно ошарашенный своим внезапным спасением. — Я ниче не понял…

— Так пойми. Три тысячи чеканок за тебя, сопляка, отдала, ну-ка дуй отсюда и живи так, чтоб окупилось.

Мальчик провел рукой по выбритой голове, и растерянно посмотрел на Лилит.

— А куда я пойду-то?.. С клеймом?

— Куда-куда… К Крысам иди.

Мальчик шмыгнул носом.

— Да бегал под ними уже… Погнали. Долю не досдавал.

— Так ты еще и бездарный, получается? — Лилит скрестила руки на груди. — Ну и от меня ты чего хочешь? С собой тебя взять на корабль или что?

Мальчик пожал плечами и утер нос рукавом. Лилит вздохнула.

— Ладно, пошли уж… Там разберемся. Как звать?

— Окри.

— Я Лилит. Это Дарири.

Чародейка посмотрела на мальчишку хмуро.

— Забери у меня, пожалуйста, эти гребаные пироги, — отчеканила она холодно, переводя полный негодования взгляд обратно на Лилит.

На входе проверяли бумаги. Выстроилась небольшая очередь. Лилит с тоской посмотрела в небо, подумав, что без чар не обойтись. Подкупить уже не получится: оставшиеся две тысячи были ей нужны позарез, на расходы.

Она приглядывалась к проверяющему бумаги. Красный нос, крупные поры, отечное лицо. Скорее всего алкоголик. Это хорошо. У них сознание вялое, пластичное, с ним гораздо легче работать.

Когда перед ними оставалась примерно пара человек, Лилит подготовилась. Чаровать нужно было быстро и решительно, чтобы он не успел очухаться. Закрыв глаза, Лилит мягко преодолела первый порог, оказавшись в его сознании. Послышались отголоски мыслей и чувств. Он был уставшим и слегка замерзшим, ему хотелось в каюту, выпить меда. Он вяло перебирал в уме фамилии, которые были написаны на бумагах, и в нем было много усталости и тоски. Лилит уцепилась за тепло, которое он чувствовал, когда делал первый глоток меда. Нега разливалась по горлу и груди, согревая внутренности. Такое родное чувство, такое приятное. Крепко ухватившись за этот образ, Лилит немалыми усилиями держала его, пока не подошла их очередь.

— Бумаги? — подняв на них безрадостный взгляд, спросил мужчина.

Лилит рванулась вперед сквозь его волю, привычно обходя невысокие барьеры и заставая его сознание врасплох. Он опешил, и не успел даже понять, что произошло, когда она уже была внутри. Лилит расширила образ, усилила его, заставила поглотить все сознание мужчины. Сделала его еще больше, еще ярче, еще желаннее.

Его взгляд приобрел теплоту, на лице появилась мечтательная улыбка.

— Смотри-ка, — сказала Лилит немного искаженным от напряжения голосом. — Мы последние в очереди. Пропустишь нас, и пойдешь в каюту пить мед.

Последним усилием она взорвала в его голове живой образ вспышкой экстаза, доводя желание до апогея.

— Проходите, проходите, — торопливо замахал рукой он. Выдохнув, Лилит отпустила его, оставшись наедине с мерзким послевкусием чужих мыслей и желаний. После чар ей всегда было трудно вернуться к себе и разграничить, что принадлежало ей, а что — другому человеку.

Она пошатнулась, и Дарири поддержала ее.

— Это че было? — спросил мальчик, шагая по помосту.

— Мед это был. Сладкий и вкусный. Твою мать, теперь и мне меду хочется…

— Вина попьешь, не развалишься, — съязвила Дарири. — Ты ж мед не перевариваешь.

— Теперь уже не знаю, — отмахнулась Лилит. — Я и в седле спокойно сидела раньше, а теперь коней видеть не могу.

— Что, боялся кто-то?

— До смерти просто. В панику впадал. Сильная эмоция, прям на поверхности была, я и ухватилась сдуру… Теперь вот расплачиваюсь, — Лилит ступила на палубу.

— Это потому что недоучка. Нормальные ментальщики годами учатся контролю, чтобы себя и чаруемого разграничивать грамотно. А ты с места в карьер, как обычно…

— Ой, не души! — устало поморщилась Лилит. — Пошли уже в каюты. Пока в море не выйдем, качка будет жуткая.

В двухместной каюте лежали вещи Лилит. В Синепалк она вошла на этом же корабле, который теперь держал обратный маршрут.

— А на второй кровати кто?

— Ты. Я всю каюту выкупила. Еще с приюта не терплю с кем-то спальню делить, — Лилит присела на кровать и устало провела руками по лицу. — А ты на гамаках, малец. Извиняй, места тут сам видишь.

— Да нормально… Посижу ток с вами, можно? Чет мне… — он не закончил фразу, не найдя нужного слова.

— Не по себе? Ну, посиди. Расскажи, что ли, как тебя нелегкая занесла на виселицу.

Он задрал рукав, показав свежее клеймо.

— Отцеубийца. Ну-ну. Правда или ложь?

— Правда, — кивнул мальчик.

— Заслужил хоть?

— Почем мне знать. Бог ему судья.

— Какой мудрый малец, — усмехнулась Лилит. — Ну и как ты попался?

— Да тупо как-то… Прилавок обносить пошел, и хвост не скинул. Сам виноват.

Лилит протянула ему один из кульков.

— В казематах кормят помоями. Поешь по-человечески.

Она сняла легкие монашеские туфли и улеглась на койку, закинув руки за голову.

— Дарь, откупоривай.

— Сама откупоривай. Я вино тысячу лет в руках не держала, — Дарири передала ей бутылку, все еще дуясь.

— Чего с мордой? Летней вишни объелась? — Лилит присела, поджав под себя ногу и взяла в зубы выступающую пробку дутой бутылки.

— Черешни, — Дарири подвязала буйные кудри рыжих волос в пучок.

Лилит выдернула пробку с характерным звуком и понюхала вино.

— Оно, — сказала она с удивлением. — До последнего думала, что паленка.

— Зачем взяла тогда?

Лилит пожала плечами и отхлебнула из горла, чуть причмокивая.

— Потому что паленое сульянское оранжевое лучше, чем оригинальное северное. Любое. Зачем вообще пытаются, не понимаю. В нашем-то климате.

— Денег хотят, — Дарири скрестила ноги, держа спину ровной. — Стихийщиков нанимают, чтоб состав почвы меняли. Бардак!

Окри переводил взгляд с Лилит на Дарири, жуя медовый пирог.

— Вы обе колдуньи чтоль?

— Мать твоя колдунья! — рассердилась Дарири. — А мы чародеи.

Лилит расхохоталась.

— Злая тетя, тебя нижегородский назвал неправильно! Ой, мама…

Дарири чуть смутилась.

— Два правила, малец: не называй чародеев колдунами, магами, ворожеями, ведьмами, ведунами и так далее по списку. Второе правило: не зли стихийщиков. Они темпераментные и злопамятные все, как один.

Дарири покашляла возмущенно.

— Чего? Скажи еще, что не так, — Лилит протянула ей бутылку с вином. Дарири недоверчиво понюхала.

— Не так! — сказала она упрямо. — Это стереотип. Мы с Идри сколько из тебя твое крестьянское невежество выбивали?

— Мое крестьянское невежество, — передразнила ее Лилит, переводя глаза на мальчика и закатывая их. — Аристократы!

Мальчик хихикнул с набитым ртом. Дарири махнула на нее рукой.

— Детский сад. Ты на койке-то уместишься на этой?

— Умещусь, только колени будут болеть потом. Я как-то раз на лодке ходила, там вообще выла волком. Спать можно было только калачиком. Везла девку мелкую, так она разлеглась на дне и кайфовала, пока я свои ходули пыталась хоть куда-нибудь пристроить. Несправедливость страшная! — пожаловалась она.

— А куда ты девку везла? — заинтересовался мальчик.

— Туда же, куда тебя. В Аньянг.

Мальчик поперхнулся.

— Мы на юг идем?!

— А куда ж еще. Не в Оренхай же.

— Епте, — только и выговорил он. — Они ж на всеобщем не бе не ме! Как я там буду-то?

— Не душись, малец. Я когда туда приехала тоже ни слова не знала. Жестами объяснялась сначала, потом слова начала подхватывать. Когда все говорят кругом, быстро учишься.

— А сколько тебе было?

— Девятнадцать, что ли? Дарь, сколько мне было?

— Девятнадцать, — кивнула Дарири.

— Ага, — Лилит отпила вино.

— А чего уехала?

— Надо было очень. Не твоего ума дело, малой. Пирог дай сюда, вон половину съел уже. С голодухи живот разболится.

— А расскажи про Аньянг, Лилит. Нам обоим полезно будет, — Дарири отщипнула себе кусочек пирога и чуть расслабила плечи, приняв более удобную для долгого сидения позу.

— Ну, пейзажи вы сами увидите, я недостаточно красноречива, чтобы описать местные красоты. Могу про этикет рассказать, пригодится. При первом знакомстве принято кланяться в пояс, не склоняя головы, с прямой спиной. Если человек уже знакомый, можно поклониться одной головой. Медленно и почтительно. Аньянгцы терпеть не могут торопливых. Что еще… Садиться в гостях только по приглашению, и только на пол. У них там традиционно все столы напольные, стульев вообще не водится. В городах разве что, где приезжих много. По-хорошему к старшим нельзя обращаться первому, но это правило себя почти изжило. Вот только прям если в гостях у высокородного, или очень уважаемого человека, можно об этом вспомнить. В повседневности необязательно. Запоминайте, как здороваться: один говорит headoji, это значит “рассвет”. Второй отвечает illemol, это значит “закат”, — Лилит кивнула им. — Попрактикуйтесь.

Степенно кивнув и задержав голову внизу, Дарири с достоинством посмотрела на Окри и вымолвила:

— Headoji.

Тот замешкался и с сильным акцентом ответил:

— Иллемоль.

— Кивнуть забыл!

— А, точно.

Он неловко кивнул болванчиком, и Лилит улыбнулась.

— Ничего, придет. Дальше. Когда знакомитесь и называете свое имя, потом добавляете yoengwan. Это… — она зашевелила пальцами в воздухе, подбирая нужное выражение. — Что-то вроде “это честь для меня”. Как бы “честь вас узнать”, но это грубо. Чего косишься, я тебе переводчик чтоль?

Дарири негромко рассмеялась.

— Ржет еще… К женщинам обращаться как ajumma, к мужчинам — ajossi. Это аналог нашего кирья и кирье.

— А кто у них правит?

— Император Бул, десятый в династии Коч. Император он только формально, кстати. Аньянг давно уже не империя; на севере уперлись в горный хребет, на юге — в море, расширяться им некуда, да они и не стремятся уже. Северян не любят, сульянцев не любят еще больше, всеобщий не признают. Туда очень тяжело чужая культура просачивается.

— А архоны у них есть? Мэтры?

— А то. У них все более категорично, чем у нас: на чьей земле ты родился, тому и принадлежишь. Формально. По факту ты свободный человек, конечно, езжай куда хочешь. Только там, где твоя фамилия и династия никому не известна, ни на что рассчитывать не приходится. Опять же…

— Формально?

— Ага. Города теперь уже не села, принадлежащие наместникам, и они стали достаточно большими, чтобы всем было плевать, кто ты и как тебя звать. Традиционалисты они, в общем… Что касается наместников, то все они входят в одно большое собрание совета. И государственные решения принимают коллективно, голосованием. В какой-то мере они могут сами распоряжаться законами в своих владениях, пошлину там поднять, например, или запретить всем ездить на лошадях, как в том же Чинджу… Но общегосударственные законы… как же это слово… — Лилит замялась. — Превалируют, во. Превалируют над местными.

Дарири широко зевнула. Послышался громкий звон колокола.

— Отчаливаем. Прощай, поганый Север! — Лилит закинула руки за голову. — Всего через пару лун будем в Чинджу.

— Сколько?! — переспросил мальчик пораженно.

— А ты думал? Нам, так-то, океан надо переплыть. Ты чего, малой, карты никогда не видел?

— А где мне, бляха, было на карты смотреть? В карточном магазине? — он чуть не плакал.

— Ты перенервничал сегодня, малой, — уже мягче сказала Лилит. — Иди-ка спать. Все теперь хорошо будет. Обещаю.

Он утер нос и кивнул, вставая.

— Если че вдруг… можно прийти постучать?

— Можно, — подмигнула ему Лилит. — Мы тут будем до утра. Как проснешься, дуй сюда. По кораблю тебя проведу, на ванты залезешь…

Окри кивнул, чуть успокоившись. Он попрощался и вышел из каюты, тихонько закрыв за собой деревянную дверь. Лилит потянулась.

— Бедняга. Много впечатлений для одного дня.

— Да уж да, многовато. Ты вообще в курсе, что на три тысячи ты могла бы две хаты в деревне купить? Или очень породистую лошадь.

— Или четыре тысячи буханок хлеба. Или золотую подвеску с камнями. Мы перечисляем вещи, которые мне нахер не упали, или чем мы занимаемся?

Дарири тяжело вздохнула.

— С тобой невозможно разговаривать, ты в курсе? Я всего лишь заметила, что три тысячи — большая сумма.

— Деньги это херня, Дарь. Сегодня есть, завтра нет. Я вон сколько за жизнь заработала, а все равно ни гроша за душой.

— Нет, это очень благородный акт, я не спорю…

— В жопу иди со своим благородством! — Лилит швырнула в нее подушкой. — Скажи еще “богоугодное дело”. Ты-то уж должна знать, что я не из благородства действую.

— Да уж знаю. Называй это как хочешь, но три тысячи, Лилит, твою мать!

— Да что ты пристала ко мне с этими тремя тысячами? Я тебе оставшиеся две дам, если ты заткнешься!

— Подкупить меня хочешь, зараза? Я тебе щас устрою две тысячи! — Дарири вернула ей подушку ответным броском. — Мое молчание стоит дороже!

— Торгуешься, а? Штаны могу отдать в довесок, хочешь?

— Штаны давай! А две тысячи себе оставь. Как раз гардероб обновишь.

Они тихонько рассмеялись.

— Что будем делать две луны на этой посудине?

— Разговаривать. Играть в кости. Читать книги. С матросней болтать. Есть уху и пить дерьмовый грог. Я буду тренироваться. А если в шторм попадем, — Лилит повернулась на бок. — Шуруй к капитану и скажи, что ты стихийщица и можешь корабль быстренько вывести из всего этого дела. Сначала заломи цену, а потом сторгуйся.

— Наемница у нас ты, а не я. И не буду я никого из шторма выводить, тоже мне, нашли девочку на побегушках.

— Вот поэтому ты и трясешься над деньгами. Потому что зарабатывать их не умеешь, — широко зевнула Лилит, закрывая глаза.

Плавание прошло спокойно, без штормов, нападения сирен и других морских тварей. Все было так, как и сказала Лилит: чтение, игры в кости, разговоры и уха. Дарири радовалась возможности каждый день болтать с подругой, и чувствовала, как истосковалась по ней. Лилит же ощущала утомление от обилия общения, и часто искала одиночества. По ночам, когда Дарири засыпала, она выскальзывала из каюты и ходила на палубу. Просто стояла под морским ветром и слушала, как киль корабля разрезает волны. Окри довольно быстро адаптировался, оценил ситуацию, и к концу плавания был полон жизни и живого интереса к своему будущему дому. Он был неглупый парнишка, только рассеянный и в целом не очень разговорчивый. Лилит не приставала к нему с расспросами и беседами; она по себе знала, как это раздражает.

— Последняя ночь перед прибытием. Выспитесь оба. С утра быстренько закупимся в дорогу и пойдем. Ходом три дня, плюс-минус, — сказала она, потрепав мальчика по голове. Тот сдержанно улыбнулся.

— А что нужно купить?

— Меду три горшка, — раздраженно вздохнула Лилит. — Храм в горах, значит одежда нужная какая? Теплая. Идти будем три дня, значит еда какая нужна? Вяленая. Что за тупые вопросы, Дарь?

— Я просто спросила, не обязательно как сука себя вести, — чародейка обиженно скрестила руки на груди.

Лилит устало провела рукой по лицу и примирительно улыбнулась.

— Я знаю. Извини. Мы все устали друг от друга, засиделись к тому же, на этом корабле гребаном…

— Ага, — отвела глаза Дарири. — Засиделись.

— Давайте спать, а? Дорога быстро всю дурь выбьет. Тошнит уже от морского воздуха, если честно. Короткой ночи, малой.

— Да кончится она быстро, — кивнул он в ответ.

Дарири улеглась на бок, отвернувшись к стене. Она еще долго не спала, слушая, как сопит Лилит, и смотрела в пространство перед собой. Ее обуяла меланхолия и мрачные мысли. О своих чувствах, о миссии, о тех, кого она оставила на Севере. Ей долго пришлось повторять про себя мантры, чтобы ком в горле прошел, а рука, сжимавшая уголок подушки, расслабилась.

Лилит проснулась рано, и в нетерпении выскочила на палубу. Это был ее самый любимый момент: последние несколько мин перед входом в порт. Высматривать очертания города в утреннем тумане, растворяться в сладком предвкушении скорого прибытия, еще издалека услышать звон портовых колоколов и голоса матросов, далеко разносящихся по воде. Она с нетерпением смотрела вперед, высовываясь за борт корабля. Когда в утренней дымке показались первые двускатные крыши и большой приземистый храм в центре города, Лилит не удержалась от восторженного, торжествующего вопля, заставившего проходящего мимо юнгу подпрыгнуть от неожиданности.

— Че голосишь, дурная?

— А ты че не голосишь? — весело ответила Лилит. — Приплыли, кирье! Наконец-то приплыли, твою мать!

Юнга что-то пробормотал про духовный дом и проследовал дальше по своим делам.

В порт зашли быстро, без долгого ожидания на якоре. Подобные задержки часто случались из-за расхождений в расписании, вызванных погодными условиями, ленью портовых распорядителей и другими непреодолимыми обстоятельствами. Лилит первой шагнула на корабельный мостик и сбежала вниз, спрыгнув на каменный причал. Она с наслаждением вдохнула полной грудью, поправляя висящий на спине рюкзак. Окри встал рядом с ней, пораженно озираясь. Он обводил взглядом причудливые изогнутые крыши, бумажные фонарики, натянутые между столбами длинными гирляндами, и причал, вымощенный крупным, плоским камнем.

— Весь город, что ли, на воде?

— Ну не весь, — Лилит была не в силах стереть с лица идиотскую улыбку счастья. — Половина где-то. Храм видишь? Он на сваях стоит, но под ним уже побережье. Потому что сейчас отлив.

— Ты же говорила, что храм в горах?

— Наш — в горах. Там живут монахи. А сюда приходят горожане.

— Типа как у нас церковь?

— Не совсем. Но принцип тот же. Пошли уже ноги разомнем, наконец-то твердая земля…

Лилит повела их в торговый квартал. Это было совершенно особенное место: куча узких улочек, соединяясь, образовывали неоднородный городской ландшафт из переулков и тупичков, и в каждом непременно болталась по меньшей мере одна вывеска. Дома почти все были в один-два этажа, построенные вплотную друг к другу. Какие-то из них слегка покосились, но все равно смотрелись нарядно, напоминая о синепальском верхнем городе. Здесь было не продохнуть: аньянгцы наводнили улочки, толпясь и толкаясь. Они были одеты в необычную одежду ярких цветов, похожую на халаты. Кто-то был в металлическом нагруднике. Почти все носили минимум один меч, как правило короткий, похожий на хэй Лилит.

— Одежда это силку и гойгуб, — Лилит проталкивалась сквозь толпу, весело что-то покрикивая. — А оружие разное. Ханеуль, йоту, йонгдалл, сама все не припомню. У кого на что хватает юнов, в общем.

— А куда мы идем? — с трудом лавируя в толпе, громко спросила Дарири.

— За барахлом! Скоро сворачивать, толкайся вправо!

Женщина, уронившая на землю какой-то овощ, похожий на деформированную белую морковь, громко закричала на Лилит, которая задела ее в толкучке локтем. Уносимая неуемным течением движущейся толпы, Лилит что-то долго кричала ей в ответ, судя по интонации и выражению лица, совсем недружелюбное.

— Чего это она? — заинтересовалась Дарири, когда они вынырнули из толкучки и оказались в небольшом пустующем тупичке.

— А, — Лилит отряхнула рубашку. — Хотела, чтоб я ей за имбирь заплатила. Типа это я его на землю уронила. Поругала мою матушку, я поругала ее. Ерунда.

— Так значит, и тут шерстят, — с облегчением вздохнул Окри, найдя в этом совершенно чужеродном мире что-то для себя понятное. — Слава богу!

— Еще как шерстят, малой! За кошель в такой толпе всегда держись крепко. Пройдешь через толпу детей — без штанов останешься.

— Что ты все со своими штанами, — проворчала Дарири, поправляя растрепанные волосы.

— Потому что штаны — самая важная вещь в гардеробе, Дарири. Человек хорош ровно настолько, насколько хороши его штаны, — жизнерадостно ответила Лилит и шагнула на ступеньку, дернув на себя красную дверь с громким колокольчиком. — Пошли тратить денежки. Обожаю Чинджу!

Город не был обнесен каменной стеной, и не был отделен от остального мира воротами, как Синепалк. Прежде, чем Дарири успела опомниться, постепенно редеющие домики и хижины остались позади. Взгляду ее открылась холмистая местность с большим количеством выступающих скал и разномастных камней. Высокая, тонкая бирюзовая трава шелестела под мягким ветром, слева простирались каменистые бухточки и утесы, а по правую руку тянулась длинная гряда огромных покатых гор.

— Одну ночь проведем вон в том подлеске, — Лилит указала рукой на виднеющиеся вдали темно-синие кроны. — И завтра к вечеру достигнем подножия горы. Там постоялый двор для паломников с просто кошмарными ценами. Но отдохнуть по-человечески перед восхождением надо.

Она шла вперед пружинистым шагом бывалого путника, и насильно замедлялась когда замечала, что Дарири и Окри отстают.

— Мы так луну идти будем! — недовольно крикнула она.

— Лилит, отвянь! Ноги отваливаются!

— Так начаруй ветерок!

— Не могу чаровать, я устала!

Лилит вздохнула, задрав голову к небу.

— Вселенная, дай мне терпения…

— Я могу быстрее! — Окри ускорился, чуть спотыкаясь.

— Давай ходить научу. Толкайся не стопой, а всей ногой, так, чтоб ягодица напрягалась. Не ржи, я серьезно. Выталкивай себя наверх и вперед, спина прямая, подбородок вверх, плечи расправь. Наступай на пятку, переноси вес в шаге и толкайся носком. Не напрягайся так. Просто следи, чтоб вся нога участвовала.

— Сложно! — пожаловался Окри, смешно выхаживая вприпрыжку.

— Привыкнешь. Еще спасибо потом скажешь.

— А тебя этому кто научил?

— Опыт. Ну и следопыт один встретился во время работы. Несколько лун с ней в лесах окапывались. Много интересного показала, хорошая женщина. Следы научила читать. Хотя из меня все равно охотник дерьмовый. Из лука сколько ни пытаюсь, не могу научиться стрелять.

— А меня научат из лука стрелять?

— Из лука вряд ли. Монахи не убивают живых существ. Противоречит убеждениям.

— Как эльфы?

— Как эльфы, — согласно кивнула Лилит. — Но по другим причинам. Хватит трепаться, дыхание собьешь. Осваивай навык, шагай резвее. И ты, Дарь, тоже. Да оторви ты этот подол дурацкий! Говорила я тебе, переоденься в штаны!

Подлесок был сухой и ломкий: наломать хвороста на костер им ничего не стоило. Они разбили стоянку в тридцати-сорока шагах от тропинки, разложив вокруг спальники. Лилит полулежала, подложив под голову рюкзак, и задумчиво смотрела на огонь. В небольшом глиняном горшочке, прикопанном в золе, запекалась картошка.

Было безветренно, и тишину нарушал лишь треск костра и шорох палки, которой Окри вырисовывал символы на мягкой земле.

Дарири сильно клонило в сон после целого дня ходьбы, но она упрямо бодрилась, надеясь пересидеть Окри и поговорить с Лилит, когда тот уснет.

Мальчик ткнул палкой в костер.

— У тебя четыре марки, — заметил он.

Лилит кивнула, не смотря на него.

— Правда или ложь?

— Теперь уже все правда. Но так было не всегда.

— Где ты выросла?

— В мире, малец. Везде по чуть-чуть.

— А сколько тебе было, когда первую марку получила?

— Двенадцать вроде. Чтоб я помнила.

— В двенадцать — первую и вторую. В пятнадцать третью и четвертую, — ответила за нее Дарири.

— Урожайный был год, — хмыкнула Лилит, подбрасывая в костер горсть сухих веток. Те затрещали, занявшись огнем. — Первая была “убийца”. Потом “шлюха”, потом “воровка” и последней “безбожница”.

Дарири посмотрела на нее с укоризной, но промолчала.

— Безбожник редкая, — со знанием дела сказал мальчик.

— А то. Венец моей скромной коллекции.

— Как получила?

Лилит устроилась поудобнее, приготовившись рассказывать.

— Попалась я однажды страже, как и ты. Обносили ночью лавку, и кто-то нас сдал. Все успели удрать, а я перед старшим хотела выслужиться и хоть с чем-то уйти с очевидно горелого дела. Повязали меня под белы ручки, клеймили воровкой. Долго в казематах держали, думала казнят. Но сжалились и определили в приют при монастыре. Синепальский был переполнен, и меня вместе с парочкой таких же отщепенцев перевезли в Исхерос. А дальше…

Девочке было пятнадцать, и она была полна решимости. Ей нужно было вернуться в Синепалк, к своим. Она не собиралась здесь оставаться; не собиралась получать еще одну порцию розг, не собиралась выслушивать мессы, читать заученные молитвы и учиться штопать. Она повернула голову, взглянув на свою подельницу.

Ее звали Тати. Прыткая и худощавая девчонка, чуть старше Лилит. Неклейменая сиротка с заячьей губой, жутко озорная. Они были не то что бы друзьями, скорее приятелями, которых объединяла общая ненависть.

Они лежали на животах под кроватью. В руке Тати крепко сжимала свечку, и лицо ее было до смешного серьезным.

— Пойдем ночью, после филина. Дурехи будут к тому моменту седьмой сон видеть.

Девочка кивнула, выражая согласие.

— Пройдем наверх через третью залу, там вторая дверь справа. Свяжем Дудлю, отроем ключ, и свалим.

Дудлей они прозвали настоятельницу монастыря — проворную и крепкую старуху, которая никогда не улыбалась и истово верила, что чем больше ты страдаешь в земной жизни, тем больше тебе воздастся в загробной. Эту веру она исправно доказывала делом, всячески издеваясь над своими подопечными.

Девочка не боялась старухи, но побаивалась того, что старуха могла сделать. Однако, страх был слабее ненависти. Ненависть заставляла ее просыпаться каждое утро. Ненависть вытаскивала ее из кровати. Ненависть заставляла ее запоминать каждую дверь, каждый замок, каждую нишу в стенах монастыря, в которую можно будет спрятаться, когда придет время. Ненависть заставляла ее читать молитвы задом наперед, и ненависть же заставляла ее думать, что это что-то значит.

— Трусишь? — осклабилась Тати. — Оська трусит!

Девочка взглянула на нее безбоязненно. Здесь, в приюте, была не жизнь. Чем бы ни кончилась эта затея, смертью или очередным голодным странствием, все было лучше, чем существовать здесь полуживой ветошью.

— Ты со мной до конца?

— До конца, — Тати протянула ей мизинец, как клятвенный знак. Девочка протянула ей свой.

Девочка лежала в кровати, не смыкая глаз. В ней бушевало волнение, предвкушение и решимость рискнуть всем. Под одеялом соседней кровати поблескивали две хитрые искорки, смотревшие на девочку заговорщицки.

Она слышала летучих мышей, переругивающихся под козырьком крыши. Где-то рядом заухал филин. Девочка взглянула на Тати. Та едва заметно кивнула.

Они вскочили, стараясь не разбудить других детей, спавших на бесчисленных низких койках, поставленных в четыре ряда. Они стянули с кроватей наволочки и простыни и на цыпочках двинулись между рядами посапывающих сироток.

Приоткрытая дверь шумно заскрипела старыми, полуржавыми дверными петлями. Девочки замерли. Кто-то из детей зашевелился, перевернулся во сне. Все стихло. Они двинулись дальше.

Во всем монастыре стоял густой запах ладана. Девочка к нему так и не привыкла; даже спустя целый сезон он вызывал у нее тошноту.

В коридоре послышались шаги и голоса. Девочка увидела две тени, отбрасываемые на стену тусклой свечой. Тати настойчиво потянула ее за руку; они нырнули под лестницу и затаились.

Послышался скрип открываемой двери. Шаги и голоса стихли. Выждав еще немного, девочки зашевелились и быстро, бесшумно взбежали по каменной лестнице.

Они остановились перед нужной им дверью. Переглянулись, набираясь решимости. Наконец Тати кивнула и осторожно, стараясь не издать ни звука, отворила дверь.

Дудля, как они и ожидали, мирно спала, похрапывая. В руках она сжимала четки с крестом.

Координируясь жестами, девочки заняли позиции у изголовья кровати — каждая со своей стороны. Тати по очереди разогнула пальцы: раз, два, три.

Ловким движением затолкав в глотку Дудли скомканную наволочку, девочка схватила правую руку настоятельницы и резво привязала ее к кровати под протестующее, глухое мычание. Связав монахиню еще и по ногам, девочки удовлетворенно оценили результат.

Тати подбоченилась.

— Может, глаза ей выколем? Смеху ради, — спросила она, поигрывая в руках заточкой из деревянной ложки.

— Мы тут не затем, — девочка потрошила комод, сваливая всю найденную одежду в кучу. Ее было немного — несколько одинаковых монашьих роб, кальсонов с оборкой, одно довольно закрытое, но все же светское зеленое платье из бархата.

— Грешно, сестра, — потряхивая платьем в воздухе, усмехнулась девочка. — В бордель, небось, хаживаете?

Дудля не отреагировала.

Вытащив ящики из комода, девочка обшарила внутри и выудила запертую шкатулку.

— Говори где ключ, старая, не то порежу, — Тати приставила к ее морщинистому горлу заточку. — Заорешь — сдохнешь.

Она вытащила кляп.

— Ничего не скажу, сатановы дети. Бог меня защитит, — спокойно сказала Дудля.

Тати вспыхнула. Нехорошо усмехнувшись, она процедила «посмотрим», и занесла вверх руку, сжимавшую заточку. Она снова и снова наносила удары под вопли и визги монахини. На белые простыни пролилась кровь.

— Ты че творишь?! — девочка шумно грохнула шкатулку о пол. Та оставалась закрытой. Под стоны Дудли, чертыхаясь, она не без труда подняла вынутый ящик комода и с силой ударила его ручкой о шкатулку. Крышка с треском отвалилась, дерево вмялось. Посадив пару заноз, девочка выудила оттуда медный ключ.

— Деру, твою мать!

Двери в коридоре открывались одна за другой, заспанные монахини в ночных сорочках выглядывали из них, встревоженные жуткими криками настоятельницы. Девочки рванули вниз. Они должны были сбежать вдвоем через заднюю дверь храма и кладбище, затем по сточным каналам до большого озера, таков был план. Но девочка внезапно остановилась, повинуясь неведомому импульсу тревоги, нарастающей с каждым шагом, который удалял их от общих спален.

— Держи, — девочка передала ключ Тати. — Разбужу остальных.

— Ну уж нет уж! — Тати развернулась. — Вместе до конца.

Девочка коротко кивнула и они кинулись с шумом и гамом будить сироток, большинство которых было младше них.

— Шевелимся! — подгоняла Тати заспанных детей. — Кто не успел тот опоздал!

С лестницы доносился возмущенный ропот монахинь. Они спускались вниз, и спускались быстро. Кто-то пронзительно завизжал — видимо, обнаружив замученную настоятельницу, привязанную к собственной кровати.

Тати, ведя за собой хвост из полуспящих сирот, рванула в сторону задней двери храма. Девочка замыкала шествие.

Тяжелая дверь не поддавалась, и Тати едва не разбила себе плечо, пытаясь ее вытолкнуть. Когда та наконец распахнулась, ребятня толпой повалила в узкий проход. Тати придерживала дверь с другой стороны, давая детям выбежать.

Девочка оглянулась. Словно на застывшей масляной картине она увидела разъяренные лица трех стремительно приближающихся монахинь, схватившихся за подолы сорочек. Девочка закрыла глаза.

Резким пинком она вытолкнула последнего мальчика на улицу, после чего что есть силы рванула тяжелую дверь на себя, захлопывая ее. Тати стучала с той стороны, выкрикивая вымышленное имя девочки.

Пока добудились звонарку, пока объявили тревогу и организовали облаву, было уже поздно. Дети ушли через сточные каналы и были таковы.

Дудля выжила — заточка Тати была мелкой и все раны оказались поверхностными.

Клеймив девочку безбожницей, монахини передали ее в руки городской стражи, заявив, что ее пропащая душа должна доживать свои дни в трудовом лагере.

— Да простит тебя Бог за твои деяния, Ося. Молись. В молитве и боли искупаются грехи, — напутствовала ее Дудля.

Закованный в латы патрульный крепко связал девочке руки грубой веревкой.

— Лилит, — смотря настоятельнице в глаза, сказала девочка. — Меня зовут Лилит.

— Не люблю эту историю, — клюя носом, недовольно сказала Дарири.

— Хорошая история, — не согласился с ней Окри, слушавший Лилит внимательно и завороженно. — Ты хорошо поступила.

— Да иди ты. Я каждый божий день в лагере жалела, что не смылась по-тихому.

— Важны не слова, а дела, — упрямо сказал Окри. — Тятя так всегда говорил.

— И посмотри, как кончил, — усмехнулась Лилит. — Так себе пример для подражания, а?

Окри не ответил, уперев глаза в землю. Лилит махнула рукой и улеглась на бок, закрыв глаза. Дарири разочарованно вздохнула и залезла в спальник с головой.

— А что мы будем делать в храме? — снова подал голос Окри.

Лилит приоткрыла один глаз.

— Отдохнем несколько дней. Потом я поеду в Чинджу. Работа у меня там.

— В смысле несколько дней? — встрепенулась Дарири.

— Дольше не получится.

— Ну хоть тамису давай там побудем? Сама же говорила, что хочешь в горы, тренировки там…

— Ну так и побудь тамису. Или две. Сколько хочешь можешь побыть. А мне работать надо.

— В смысле? — Дарири приподнялась на локте. — Ты без меня в город собралась?

— Работать я езжу одна, Дарь.

— Ну так и работай одна, я что, не найду чем заняться? — с досадой в голосе спросила чародейка.

Лилит сдержанно вздохнула.

— Посмотрим, — ответила она коротко. — Все, дайте поспать. Завтра до подножия еще весь день топать.

День выдался знойным, но несмотря на жару они достигли постоялого двора даже немного быстрее, чем планировали. Их встретило пять небольших минок, стоящих по бокам широкой дороги. На одной из них висела деревянная вывеска. Других паломников вокруг не было, но Окри и не смотрел вокруг себя. Он завороженно уставился на гору, которая круто уходила вверх, почти целиком прячась в рано наступивших сумерках.

Лилит поднялась на крыльцо минки с деревянной вывеской и небольшим фонарем на крыльце. Она тихонько свистнула мальчику, который замер, задрав голову к небу.

— Идешь? — спросила Лилит, дергая на себя дверь. Окри встряхнул головой, сбрасывая с себя наваждение, и последовал за Лилит внутрь.

— Рассвет, аджумма, — сказала Лилит по-аньянгски, едва ступив на ровный деревянный пол. — Одну минку на ночь.

Она подошла к стойке, и бросила на прилавок десять серебряных юнов.

— За минку пятнадцать.

— Уже пятнадцать? — Лилит вскинула бровь, и доложила оставшуюся монету. — С ужином и завтраком, хоть?

— С ужином и завтраком, — кивнула ей аньянгка. — До рассвета.

— Пойдет. Рассвет.

— Закат, — кивнула ей аньянгка, сдерживая зевок.

Они вышли и направились в одну из нескольких одноэтажных минок, крыши которых были выложены глиной и бамбуком. Лилит поднялась открыла раздвижную дверь.

— Прошу.

В центре минки стоял крупный деревянный столб темного дерева, подле него — напольный стол с несколькими подушками. Дарири увидела еще три раздвижные двери, прорезанные в ширмах.

Лилит направилась в одну из комнат и бросила рюкзак возле низкой спальной кровати, которая почти касалась пола.

— У меня вечерняя тренировка и баня, — сказала она, доставая из рюкзака комплект сменной одежды. — Ужин сюда принесут.

Окри с любопытством осмотрел все комнаты.

— Тут стен нет?

— Нет. Только ширмы. Так что горе тому, кто решит похрапеть ночью.

Покинув минку, Лилит выдохнула и спустилась с крыльца.

Последние несколько лет она работала над самоконтролем. Главным образом, она училась контролировать собственную вспыльчивость. Это было важно для овладения боевым искусством айдзу кагэ-рю, которой ее учил Чи. Он всегда говорил, что не нужно избегать неприятных эмоций, но принять их, прожить, и отпустить. И если подходить к этому правильно, то момент проживания будет становиться все короче и легче, со временем все уменьшая твой внутренний мир, и приближая тебя к полному слиянию с внешним.

Это было непросто. Очень непросто. Лилит всю жизнь действовала, руководствуясь импульсом, чувством момента. И никогда не останавливалась, чтобы прислушаться к себе и что-то там прожить. Она неслась вперед сломя голову, и неважно, что было перед ней: превосходящий ее в силе соперник, обрыв скалы или драконья пасть. Даже работая, Лилит редко планировала надолго вперед. Опыт подсказывал ей, что все равно ничто никогда не идет, как задумано. Ее всегда выручала способность импровизировать и выдавать спонтанные решения, часто рискованные и опасные, но как правило эффективные. Умение думать на ходу спасало ей шкуру и, самое главное, позволяло выполнить заказ.

Жить в моменте это хорошо, говорил Чи. Но при принятии любого решения нужно уметь заглядывать в себя. Ментальное воспитание — вот, что было самым трудным. Не акробатика, не техника, не выпады, блоки и увороты. Дыхание, спокойное дыхание, размеренность, точность, простота. Не атаковать, как только представится первая возможность. Изучить себя, противника, окружение. Слиться с миром, слиться с воздухом. Проявить терпение.

Лилит стоило невероятных усилий не злиться на себя за неудачи. Когда она только пришла в храм, медитация была первым этапом на долгом пути освоения боевого искусства. Когда дело дошло до медитации на пустоту, у нее ушли луны, прежде чем она научилась не думать ни о чем хотя бы несколько мин кряду. Не думать, не видеть и не слышать. Не существовать.

Лилит медленно выдохнула, меняя стойку.

— Сколько займет восхождение? — спросила Дарири, глядя на уходящую вверх узкую тропку, вдоль которой было воткнуто множество палок, увешанных флажками, лентами и колокольчиками.

— Чуть больше половины дня, — Лилит вытащила одну из палок и ловко провертела в руках. — Если плестись не будем.

— А их можно брать? — спросила Дарири с сомнением.

— Их нужно брать, они здесь как раз для этого. Облегчают восхождение. Мы их оставим наверху, и заберем, когда пойдем вниз.

Окри выбрал себе палку, обмотанную синей лентой с небольшим глиняным колокольчиком. Дарири взяла первую попавшуюся, с двумя тканевыми фигурками, изображающими человечков.

— Ну, двинули.

Кое-где тропка была выложена камнями. На скалах виднелись частично смытые дождем рисунки и надписи, нанесенные углем или меловым камнем. В основном они изображали семиглавое существо с драконьими головами, но там были и люди, и островные маски, орнаменты, и много чего еще. Некоторые рисунки были подсмыты дождем, какие-то были совсем свежими.

— Здесь часто паломничают. Храм сравнительно большой, к тому же недалеко от города. Паломников любят, туристов — нет, — сказала Лилит, заметив интерес Окри к наскальной живописи.

— А это че? Дракон? — он указал на семиглавое чудовище, схематично нарисованное белым на бледно-серой горной породе.

— Это гидра. Священное животное в их вере.

— По легенде, мир появился из пламенного дыхания небесного дракона Тапантсе. Пламя создало свет, тепло создало жизнь, — пояснила Дарири. — А гидры — его возлюбленные дети.

Лилит кивнула.

— В Аньянге нелегальна охота на гидр, гидриные бои и вообще причинение им любого вреда. Надо сказать, мерзавки этим с удовольствие пользуются. Жрут скот у деревенских, иногда разоряют урожаи. Чисто из вредности. Противные они, если меня спросите.

— Я думала, ты прониклась местными верованиями, — дыхание Дарири начало понемногу сбиваться.

— Мне не нужно верить в небесных драконов и почитать ящериц, чтобы учиться боевым искусствам. Храм вообще не про это. Он про путь к себе. Ты правильно сказала: “по легенде”. Для них это скорее красивая сказочка, чем истинная вера. Они вообще не особенно признают идолов. И не поклоняются никому.

— Сильно, — заметила Дарири. — Мне нравится.

— Ну. Знаешь, как у меня от сердца отлегло, когда я поняла, что не надо будет читать молитвы перед едой и притворяться, что тебе не все равно, что там после смерти?

Окри ненадолго ушел в себя.

— Я чет ваще никогда не думал, что верить можно в че-то еще. Ну, кроме Бога, — сказал он, оторвав глаза от земли.

— И как, — покосилась на него Лилит. — Веришь?

— Ну… — замялся мальчик. — Да. А как еще?

Лилит тихо фыркнула, и издала усталый вздох.

— Ты в приходе-то бывал хоть раз?

— Ну, пару раз был с мамкой…

— И что там услышал?

Окри смутился сильнее. Лилит невесело хмыкнула.

— Ламбианскую Книгу ты тоже не читал, и мамка тебе не читала. Так?

— Ты ж сама нижегородская, — буркнул Окри недовольно. — Знаешь что мы не читаем.

— Знаю. И тем это удивительнее: церковь собиралась тебя казнить, изуродовала на всю жизнь, а ты все равно хранишь им верность. Даже не зная ничего о боге, в которого веришь.

— Церковь и вера — не одно и то же, — заметила Дарири. — Ты-то, в отличие от него, умеешь читать. Должна понимать разницу.

— Бог — это идея. А церковь — воплощение этой идеи в нашем бренном мире. В том, что воплощение такое уродское, виноваты исключительно люди. Но это не значит, что ненавидеть нужно только их.

— А ты Книгу читала, типа? — спросил Окри с сомнением.

— У меня отец был пастором, — Лилит покосилась на него насмешкой. — С пеленок слушала, заучивала, и на службу ходила каждое полнолуние. И знаю о ламбианцах достаточно, чтобы их презирать.

Окри немного помолчал, задумчиво пиная мелкие камни под своими ногами.

— Например? — спросил он.

— Например, — охотно подхватила она. — Что твое клеймо чудное обозначает, ты в курсе?

— Ну, грех, типа, — слегка неохотно ответил мальчик. — Что на мне теперь печать сатаны.

— Ага. И все?

— Бляха, не знаю. Наверное.

Услышав раздражение в его голосе, Лилит немного смягчилась.

— Не твоя вина, что не знаешь. Это в церковных школах изучают, которые нижегородским не светят. Хочешь, расскажу пока идем.

Окри кивнул.

— Тогда давай сначала. Книга описывает Катаклизм, который привел к кончине старого мира и зарождению нового. Конкретнее — падение Вавилона, крупнейшего торгового центра на тогдашнем Континенте. “Пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы.”, цитируя Книгу. Ламбианцы верят, что язычники и племена прогневали Бога, и Катаклизм был проявлением его гнева. И что он непременно повторится, если мы не будем жить по его заветам. Конкретнее — по Книге.

— А откуда взялась сама книга?

— Была написана безымянным пророком, якобы. Ламбианство возникло вскоре после Катаклизма, но по-настоящему пошло в гору только когда люди обжились в новом мире. Начали формировать государства, осваивать новые земли.

— Еще чары и печати, — добавила Дарири. — В старом мире их не было. Когда люди их открыли, началась новая эпоха.

— Ага, — кивнула Лилит. — Ламбианство очень долго было просто еще одним верованием, которых раньше было по десятку на количество стран. Это сейчас их, считай, пять, а раньше было валом, и везде верили во что-то свое. На Севере, например, жили язычники. Это еще когда говорили на древнесеверном, и поклонялись Иштар.

— А потом что?

— Ламбианство не случайно укоренилось именно на Севере. Греховный Вавилон, который они так любят поносить, это современный Пиргос.

— Эт где колдунская академия?

— Чародейская, — поправила Дарири. — Говорят, раньше он был больше. Хотя не знаю, как это вообще возможно.

— Ламбианство основано на страхе перед судным днем, и проще всего этот страх вбить в тех, кто воочию видел разрушения от Катаклизма, — пояснила Лилит. — С годами ламбианские приходы становились обширнее, идеи — все более популярными. Пятьсот лет назад, когда Север был почти таким же, как сейчас, они стали достаточно влиятельны, чтобы занять место подле Короны. Они объявили северян избранным народом, а Север — священной ламбианской землей. Якобы именно там Агнец снизойдет на землю.

Окри слушал. Лилит продолжала:

— Дальше ты должен знать. Поначалу они вели себя тихо, но с каждым десятилетием все борзели. Сначала они перестали проповедовать на древнесеверном — дескать, люди носили этот язык в языческие времена, и слова в нем отравлены дланью Зверя. С задачей выдумать свой язык они не справились, поэтому перешли на всеобщий, на котором люди худо-бедно разговаривали. Прошло около ста пятидесяти лет, прежде чем ламбианцы выбили древнесеверный даже из самых глухих деревень. Теперь почти невозможно найти того, кто все еще на нем говорит.

— “Выбили” как?

— Если в деревне живет больше двадцати человек, там будет свой пастор, которого назначает церковь. Обученный грамоте дьякон из церковной школы, который по этому праву является главой поселения. Пасторов обучали на всеобщем, а они уже распространяли его на местах. Через какое-то время особенно отпетых упрямцев, которые не желали принимать ламбианство и продолжали говорить на дренесеверном, стали публично осуждать и называть еретиками. А за еретичество, как ты знаешь, у них полагается клеймо и изгнание.

Она посмотрела на Окри, опустившего глаза в землю.

— Кроме еретичества клеймят за блуд, воровство и убийство. В городах за блуд и убийство казнят, в деревнях — как решит село.

— А это почему плохо? — не понял Окри. — Я свою марку заслужил. И виселицу тоже, наверное.

— О, чувство вины они вдалбливают отменно, — фыркнула Лилит. — “Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем” — вот этими строчками они оправдывают клейма. Раз согрешил, так обречен искупать всю жизнь — с клеймом тебя будут презирать, у тебя ничего не купят, и продадут что-то далеко не всегда. Ты знаешь, что в любой город кроме Синепалка хер попадешь с клеймом? По крайней мере, по закону.

— Не, не знал, — ответил мальчик. — Знал всегда, что у нас дышится легче. Так заезжие говорили.

— Все благодаря Варгулу. Хоть мэтро и не обладает властью менять законы или даже иметь свою стражу, Варгул умудрился наладить в Синепалке что-то похожее на нормальную жизнь. Там слабые приходы, куча клейменных нижегородских. И в город можно войти, не берясь за меч. Что касается клейм — они и для стыда тоже. По мнению ламбианцев, только в стыде можно отыскать покаяние. Они хотят, чтобы ты стыдился и страдал. Потому что им так удобно.

Окри поднял на Лилит вопросительный взгляд. Она выдержала небольшую паузу.

— Удобство и власть — все чего они хотят, малой. И доказать это очень легко. В Книге помимо этих четырех грехов упоминается еще один, но за него не полагается ни клеймо, ни наказание. “И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем”. Глава 9, стих 21.

Окри оглянулся на Дарири. Чародейка сохраняла молчание. Мальчик озадаченно повел головой.

— В смысле… Чародеи ж не выбирают такими родиться?

— Не выбирают, — подтвердила Лилит.

— Так и че… Ты с рождения прокаженный, типа?

— Именно. По мнению ламбианцев все чародеи рождены с грехом, тронуты Сатаной. И поэтому всю жизнь они должны положить на служение Богу, и искупление этого греха. А единственный способ служить — это вставать под плети церкви в Пиргосе, а потом сражаться в священном войске за Корону и Агнца, — Лилит усмехнулась. — Не врубаешься, нет? Вера в Книгу для них кончается там, где начинается выгода. А тех, кто по каким-то причинам в Пиргосе не учился, — Лилит кивнула на Дарири, шедшую чуть сзади. — Обходят стороной и презирают. Можешь у нее спросить, как это бывает.

— Лучше не болтать о том, что ты ренегат, — подтвердила Дарири. — Слава богу, на нас нигде не написано. Большинство это скрывают, чтобы не портить отношения с соседями. Но это бывает тяжело.

Окри надолго погрузился в раздумья.

— Но это все же не Бог делает, — наконец сказал он. — Эт церковь. Кто сказал, что он их не покарает?

— Ага, — насмешливо ответила Лилит. — Покарает только так. Архиепископ воротит всем в стране, забирает земли и раздает их по щелчку пальцев. Церковные подати с деревень и архонов набивают казну, у него в подчинении все войско Севера и стража каждого из крупных городов. Такая кара божья, просто куда деваться.

— Ну, может, не щас. Потом, когда придет Агнец.

— Ну сиди жди, пока придет, — фыркнула Лилит. — Твою мать, как же крепко ламбианцы срут в голову…

— Оставь ребенка в покое, — подала голос Дарири. — Хочет верить — пускай.

— И ты туда же. Ламбианство это яд, Дарь. И его надо выбивать из башки чем раньше, тем лучше.

— Эт я сам решу, без всяких выбиваний, — подал голос Окри.

Лилит слегка закатила глаза, и издала тяжелый вздох.

— Как скажешь, малой.

Они довольно долго шли молча, переваривая этот разговор. Окри нарушил тишину первым:

— А где ты читать выучилась? Раз ты из земельников.

— Отец был грамотный, он подучивал на Книге. Но я никогда не горела — больше у нас читать было нечего.

— Мы ее учили, — сказала Дарири. — Читать и писать. Изумляюсь как преуспели, если честно.

— Это да. Меня невозможно было за стол усадить. Я в подвале пряталась, лишь бы в сотый раз не выводить алфавит.

— Ой да прям, в подвале! Не так уж все было плохо.

— Я тебе серьезно говорю. За винными полками ныкалась. Терпеть ненавидела эти уроки. Зато потом, — она дернула бровью в сторону Окри. — Начала читать то, что мне самой было интересно.

— Истории какие-нибудь, про героев?

— Держи карман. Руководства для дипломатов и переговорщиков, в основном. Истории родовых домов, если удавалось достать. Книги по следопытству тоже были интересные, но их днем с огнем было не сыскать.

— Тоска зеленая, — Окри слегка вспотел.

— А то, — кивнула Лилит. — Я вообще жутко скучная. Поэтому не будь как я, малой.

— Ты смотри не лопни от мудрости-то, — улыбнулась Дарири. — Крепко же тебя монахи воспитали. Поучать других вон начала.

— Да меня б кто поучил, когда я соплячкой была. В Аньянге не просто так детей отдают в подмастерья с пяти-шести лет. Чтоб мозгов набрались.

Дарири фыркнула.

— Идри об стену чуть не расшибся, пытаясь тебя хоть чему-то научить. Не особо помогло.

— Это потому что мне всегда плевать было, что он обо мне думает. Слишком активно в отцы набивался.

— Дура ты, Лилит, — с досадой сказала Дарири. — Он хороший старик, добрый. Пригрел тебя, выучил задарма. А ты все зубы скалишь.

— Жуткая дура, — согласно кивнула Лилит. — И злобная притом. Да еще и лицемерить не люблю.

— Это вежливость называется, — Дарири остановилась, переводя дыхание. — И уважение.

— Уважение надо заслужить, — Лилит притормозила, ожидая, пока та отдышится. — Оно не дается по умолчанию просто потому что.

— И что, ты хочешь сказать, что Идри за три года не сделал ничего, заслуживающего уважения? — Дарири возобновила медленный шаг, опираясь на палку.

— Что-то сделал. Но недостаточно. Хребта у него нет. По крайней мере, я его никогда не видела.

— Чего нет? — заинтересовался Окри.

— Хребта. Так говорят, когда человек трус и козел.

— Идри не трус и не козел, хватит уже помоями лить! О себе думай, чем других судить! — вспыхнула Дарири.

— Как скажешь, чародейка, — пожала плечами Лилит.

Вскоре они достигли снежной части гор. Дарири и Окри достали из рюкзаков купленные в городе накидки. Было зябко, дышать стало труднее, и даже видом было не насладиться; они углубились в горную гряду, и их окружали только скалы, камни, земля и редкая растительность. Но и она постепенно исчезала, вытесняемая из пейзажа снегом и камнями. Увидев, что Лилит так и осталась в легких воздушных штанах и жилетке, Окри недоверчиво спросил:

— А ты че? Закаленная?

— Я не мерзну, малой, — ответила Лилит.

— Че, совсем? — озадачился мальчик. — Заливать брось.

— Если ее в сугроб положить спать, к утру только снег вокруг растает, — подтвердила Дарири через отдышку. — Мы проверяли.

— Что не значит, что мне было приятно спать на земле, — вяло огрызнулась Лилит.

— Мне б так… — проворчал Окри вполголоса.

Они прошли ущелье, не без труда преодолев длинный веревочный мост, растянутый над пропастью. Опасаясь ступать на шаткую конструкцию, Дарири создала под собой порыв ветра, способный поддерживать ее тело, и перенесла себя на другую сторону с помощью чар. Это простое действие отняло у нее много сил: лицо осунулось, под глазами пролегли мешки, движения стали вялыми, а настроение сильно испортилось.

На выходе из ущелья Лилит указала рукой вниз. Взглянув вниз с каменного обрыва, Дарири увидела глубокую, идеально круглую пропасть, будто нарочно выбитую в скале. Внизу росли деревья, а больше с такой высоты ничего нельзя было разглядеть.

— Считается, что такие вот углубления в горах — следы ног Тапантсе.

— Больше похоже на след от червоточины — опасливо отходя от края, заметила Дарири.

— Вместо того, чтобы отпускать комментарии на тему твоего невероятного занудства, я объясню Окри, что такое червоточины, — фыркнула Лилит, двигаясь дальше по узкой тропке. — Это такая аномалия. Иногда возникают в воздухе и выжигают все вокруг. Дерево, камень, даже воздух.

— Малоизученное явление, — кивнула Дарири, держась рукой за скалу слева. — Теорий больше, чем фактов. И что их вызывает, неизвестно.

— И че… там так и остается пустота? — спросил мальчик с плохо скрываемым страхом.

— Нет конечно. Заполняется воздухом, землей, водой, в зависимости от того, где возникла. Но не сразу. Какое-то время там ничего нет.

— И че будет, если туда… ну, сунуться?

— Я почем знаю? — рассмеялась Лилит. — Как-то пока не тянуло проверять.

— Дышать будет нечем. Тепло будет уходить из тела. Пол-мины, может, протянешь, потом все, — Дарири повернула голову, стараясь не смотреть вниз.

— Иди боком, если боишься.

— Пожалуй что и пойду, — чародейка прижалась спиной к скале.

— Иди-иди. Авось даже до судного дня до храма доберемся, — усмехнулась Лилит, подмигивая Окри.

Храма они достигли вскоре после заката. Он лежал в снегах огромным спящим драконом, и шипы на спине в виде многочисленных шпилей крыш, казалось, подпирали собой небосвод.

— Здоровый какой! — восхищенно прошептал Окри.

Храм был сложной, но цельной ассиметричной конструкции; пристройки уходили вверх, повинуясь неровному гористому ландшафту, и плавно перетекали одна в другую по убыванию размера. Каждый архитектурный элемент занимал свое место. На легком ветру мягко пели бубенчики и колокольчики, на широком крыльце главного здания висело два магических фонарика.

Пока Дарири впитывала величие и самобытность внешнего вида храма, Лилит буднично поднялась на крыльцо, стаптывая снег с сапогов. Главная дверь была резной и массивной, с большими кольцами. Лилит взялась за одно из них обеими руками, и с силой потянула, упираясь ногами в землю. Створка медленно, со скрипом приоткрылась.

— Я обычно хожу через боковую, сразу в жилые, — Лилит шагнула внутрь первой. — Но для вас уж устрою полный парад, так и быть.

Главный зал был огромным и пустым; на полу лежали небольшие коврики, а на многочисленных колоннах красовались разнообразные геометрические орнаменты. Зал казался скорее функциональным, чем нарядным, и, проходя вслед за Лилит по широким коридорам, Дарири убедилась, что эта оценка применима ко всему сооружению храма.

Они дошли до длинного ряда одинаковых дверей, и Лилит принялась отсчитывать их, выискивая нужную.

— Ваши покои, кирьи, — она жестом пригласила их внутрь. — Я тоже спать. Утром тренировка.

— Погоди! А нам что делать?

— Что хотите, — пожала плечами Лилит. — Осмотритесь, познакомьтесь с кем-нибудь. Утром отведу вас на завтрак. Короткой ночи.

— Да кончится она быстро, — буркнула Дарири недовольно, закрывая дверь. Она присела на жесткую односпальную кровать в углу комнаты, положив свой рюкзак у ее изголовья. Окри так и остался стоять посреди комнаты, растерянно оглядваясь. Смятение, написанное на его лице, вызвало в Дарири сочувствие.

— Я не из нижегородских, — сказала она негромко, укладываясь на кровать. — Но я тоже рано лишилась дома. Я помню это ощущение: новое место, незнакомые лица. Все чужеродное, будто кто-то вырвал тебя из родного гнезда, и заставил лететь на неокрепших крыльях.

Окри аккуратно присел на кровать напротив.

— А легче станет? — спросил он негромко.

— Да, — кивнула чародейка. — Со временем.

Окри покивал. Дарири улыбнулась в темноте.

— Давай спать. Утром все будет лучше.

Лилит встала за час до рассвета, и долго сидела в темной комнате, настраиваясь на грядущий день. Ей потребовалось слегка размяться и умыться талой водой, чтобы стряхнуть сон. Перетянув на затылке высокий хвост и одевшись в тренировочную одежду, она покинула комнату с чувством предвкушения на сердце.

В такой час холлы еще пустовали; вопреки стереотипам, монахи ценили здоровый сон и использовали каждую выделенную на него мину. Все, кроме Чи: перед рассветом его всегда можно было застать на широком балконе второго этажа.

Увидев знакомую прямую спину пепельного цвета и спиральнозакрученные рога, Лилит ненадолго застыла на месте. Она медленно подошла и села рядом с Чи, приняв медитативную позу.

Нужное состояние пришло не сразу: в голову лезли назойливые мысли, а тело требовало движения. Но Лилит упрямо возвращала себя к пустоте, и вскоре перестала ощущать течение времени. Она продолжала медитацию, пока Чи не открыл глаза и не сказал:

— До отъезда твое дыхание было ровнее.

Лилит повернула к нему голову, и взгляды их глаз цвета аметиста встретились.

— Вы разочарованы, мастер?

— Ничуть, — легко улыбнулся Чи, и повернул голову к заснеженным горным вершинам. — Давай выпьем чаю и поговорим.

Лилит с готовностью встала и подошла к небольшому столику со вделанной в него жаровней, на которой стоял заранее подготовленный глиняный чайник. Она развела огонь искрящимся камнем, и приготовилась ждать.

— Как поживает Амелия? — спросила она.

Чи поменял позу, скрестив длинные ноги.

— Мастер Пайндо тренирует ее. Она полна живой энергии.

— Она выбрала магдэ?

— В большей степени магдэ выбрало ее, — улыбнулся Чи.

Лилит поднесла стол и поставила его рядом с монахом, взяв горячий чайник за ручку и налив воды в круглую, широкую плошку.

— Я привезла еще одного мальчика, мастер.

— Пусть присоединяется ко всем, — он медленно кивнул и взял плошку в обе руки, вдохнув пар. — У меня к тебе вопрос, каиин.

— Да, мастер? — Лилит налила себе чай.

— Я хочу, чтобы ты была честна с собой. Почему ты выбрала айдзу кагэ-рю?

— Это древнее искусство, — не задумываясь, ответила Лилит, беря в руки плошку.

Чи с улыбкой качнул головой.

— Это не ответ, каиин.

Лилит задумалась.

— Потому что против него не существует эффективных техник защиты.

Чи кивнул.

— Каждый сам волен распоряжаться своим мастерством. Ты выбираешь нести смерть, — он сделал длинную паузу, неспешно отпивая чай. — Для чего тебе кэндзюцу, каиин?

Лилит сощурилась на блестящий на солнце снег. Она чувствовала, к чему он клонит. Но лгать и притворяться не собиралась.

— Для моего пути, мастер.

Чи снова медленно кивнул.

— Ты юна, каиин. Ты еще можешь выбрать, куда пролегает твой путь. Ты используешь мастерство для земных дел. И много времени проводишь в них.

Лилит отпила чай.

— Нельзя жить в облаках, пока ты живешь на земле, — посмотрел на нее Чи. — Рано или поздно придется выбрать.

Лилит долго молчала, опустив голову и смотря на то, как в ее плошке медленно раскрываются чайные лепестки.

— Я понимаю, мастер, — наконец сказала она тихо. — Мне нужно выполнить один заказ. И я вернусь, насовсем. Или…

— Или останешься на земле, — согласно кивнул Чи и улыбнулся ей ободряюще. — Это не прощание, каиин. Куда бы не завел тебя твой путь, ты всегда будешь нести в себе частицу мудрости айдзу кагэ-рю.

Лилит сдержанно вздохнула, смутно ощущая внутри странную горечь, ей не присущую. Она посмотрела на мастера.

— Всегда ведь есть ниндзюцу, верно? — усмехнулась она с грустью.

Чи кивнул.

— Всегда есть ниндзюцу, каиин.

Все утро она проходила смурной, и даже спарринг с Амелией не поднял ей настроения. Лилит не смогла уйти от простейшей подсечки, и даже не сделала попытки перекатиться и вернуться в стойку, так и оставшись лежать в снегу.

— Да что с тобой такое? — весело спросила Амелия, проворачивая в руках магдэ — длинный деревянный шест. — Что там внизу стряслось?

— Внизу? — спросила Лилит, задумчиво глядя в небо. — Ничего. Чи больше не хочет учить меня.

Амелия удивленно вскинула брови.

— Сказал, что мне нужно выбрать, — Лилит неохотно поднялась и отряхнулась от снега. — Работа или храм.

— Так, погоди! В смысле не хочет? Просто выбери храм и учись на здоровье! — Амелия подняла с земли ее магдэ и протянула его Лилит.

Та тяжело вздохнула, задрав голову к небу.

— Да как, Ам-ам? — спросила она с горечью в голосе. — Как я откажусь от работы?.. Помнишь мое первое правило?

Амелия тоже окинула взглядом бледно-лиловый небосвод, словно ища, на что смотрит Лилит.

— Он прав, Ли-ли. Ты же сама знаешь. Нельзя принадлежать двум мирам сразу, — сказала она уже серьезнее.

Лилит взяла в руки сыпучий снег, ничего не ответив.

— Брось свою меланхолию. Давай тренироваться. Доживи сегодняшний день, а завтра…

— Завтра солнце взойдет на востоке, — закончила за нее Лилит, не без усилий стряхивая с себя груз тяжелых мыслей и вставая в стойку. — Давай тогда. Покажи, чему успела научиться, пока меня не было.

Дарири и Окри сидели на подушках в главной зале, ожидая Лилит. Дарири поглядывала на проходящих мимо монахов с робким интересом; кто-то был одет в черные тоги, кто-то в тренировочную одежду, такую же, в какой ходила Лилит. Некоторые держали в руках тренировочные мечи, и все, как один, не обращали на чародейку и мальчика никакого внимания.

Утреннее солнце клало на пол длинные желтые следы, просвечивая через арочные окна без стекол.

Наконец, Лилит показалась в одном из дверных проемов. Рядом с ней шла северянка лет восемнадцати, которая едва доставала Лилит до плеча. Каждая несла в руке по длинному деревянному шесту, держа его перпендикулярно земле. Они о чем-то увлеченно болтали.

Заметив Дарири, Лилит кивнула своей спутнице в ее сторону. Они неспешно подошли.

— Ам-ам, это Дарири и Окри, — сказала Лилит на всеобщем. — Это Амелия.

— Почтена, — Амелия протянула мальчонке руку. Тот смущенно пожал ее.

— Не знала, что тут есть другие северяне, — Дарири окинула Амелию оценивающим взглядом.

— Несколько, — кивнула Амелия, игнорируя ее холодный тон. — Почти всех привезла Лилит. Меня в том числе.

— Тебя тоже? — спросил Окри.

— Ага! — девушка присела возле него, потирая курносый нос. — Ты храм уже осмотрел? Нет? Пошли покажу тут все. С мастером своим познакомлю.

Окри посмотрел на Лилит вопросительно. Та утвердительно покивала.

— Ли-ли, в полдень в обеденной?

— В полдень в обеденной.

Амелия увела Окри, на ходу что-то рассказывая о храме. Дарири посмотрела на Лилит недоверчиво.

— “Ли-ли”?

— М? — Лилит подняла на нее глаза. — Я на балкон, чай пить. Если хочешь, пошли со мной.

Дарири зашагала бок о бок с ней, сомневаясь, стоит ли высказывать свои мысли вслух.

— Ты мрачная. Что-то случилось?

— Не бери в голову, — махнула рукой Лилит. — Обычная драма.

— Это как-то связано с Амелией?

— Это абсолютно точно никак не связано с Амелией, Дарири. Это вообще ни с кем не связано. Слушай, если ты с расспросами хочешь приставать, может лучше пойдешь займешься чем-то еще? Я не в настроении.

— Да ладно, ладно… Успокойся. Просто проявляю заботу, — пробормотала чародейка.

Они вышли на террасу второго этажа.

— Планы поменялись, — сказала Лилит, зажигая жаровню. — Я ухожу завтра.

— Как завтра? — растерялась Дарири.

— Вот так. Хочу побыстрее разобраться с работой.

Чародейка нервно провела рукой по буйным рыжим волосам.

— Ну… тогда поедем завтра. Ты же не передумала брать меня с собой?

— Вообще я не собиралась, — ответила Лилит со вздохом. — Но, как я уже сказала, планы поменялись. Наливай чай и наслаждайся видом. А мне надо подумать.

Тоска не отпускала ее до самого ужина. Тренировка с Чи прошла буднично, разве что Лилит была отвлечена и расфокусирована. Он не адресовывал ее рассеянность и не комментировал ошибки. И от этого на душе было еще поганее.

— Спасибо, мастер, — Лилит поклонилась, убирая мечи в ножны.

— Спасибо, каиин, — он поклонился в ответ.

Она замерла, желая сказать что-то еще, но нужные слова никак не приходили. Ей хотелось обещать, что она вернется, или попрощаться, или хотя бы задать какой-то дурацкий вопрос; что угодно, лишь бы немного растянуть этот момент, в котором высокий кхин находился рядом с ней.

— Я знаю, что твоя душа мечется, каиин, — заговорил он первым, глядя на ее несчастное лицо. — Помни, что жизненный путь имеет свойство совершать полный круг. Ничто никогда не кончается по-настоящему.

Лилит кивнула, сглатывая слезы. Она не привыкла к тоске расставания; уходить для нее всегда было легче, чем оставаться. И это внезапное нежелание делать выбор, перед которым она оказалась, душило ее изнутри обреченным пониманием, что что бы она ни выбрала, она лишится чего-то важного для себя.

— Даже если сейчас так не кажется, — добавил Чи ободряюще.

— Я постараюсь об этом не забывать, — через силу улыбнулась Лилит, смотря на него снизу вверх.

Чи кивнул в ответ с легкой улыбкой.

После тренировки Амелия присоединилась к ней за поздним ужином. Обеденная с несколькими напольными столами почти опустела.

— Как тебе Окри? — спросила Лилит, кладя в рот шарик липкого риса.

— Сообразительный, — кивнула Амелия с набитым ртом. — Смешной. Хорошо будет, если останется.

— Не уверена, что он тут приживется. Он же нижегородский, у него с детства пятки к земле прибиты.

Амелия пожала плечами.

— Я же прижилась. Поглядим, какой смысл загадывать?

Лилит согласно кивнула.

— А чародейка твоя что тут делает? Вредная она какая-то.

— Да увязалась хвостом с самого Севера. Соскучилась, говорит. Я как бы не против, лишь бы не мешала, — опустошив пиалу, Лилит потянулась к чайнику.

— Взрослая женщина вроде, своих дел чтоль нет? — хохотнула Амелия, жестом прося подлить ей чай.

— Видимо, нет. Не знаю, Ам-ам. У меня так точно есть дела поважнее, чем выяснять, что за придурь ей в голову стукнула. Прощальный тост?

— За твои великие дела, — сказала Амелия торжественно, поднимая в воздух чашу. — Свершенные, и те, которым только предстоит свершиться. И, — добавила она с хитрым прищуром. — Чистой и гладкой, Ли-ли.

Лилит улыбнулась и они легонько чокнулись.

— Ты с утра уходишь? — спросила Амелия, отпивая чай.

— До рассвета, — кивнула Лилит.

— Тогда провожу тебя сейчас. До спальни. Мы с Пайндо отлично ладим еще и потому, что оба ненавидим рано вставать.

— Выспись. Тебе еще весь день шестами по голове получать.

— Для того и живем! — улыбнулась Амелия. Лилит подумала, что, наверное, будет по ней скучать. Редко и совсем немного, но будет.

Лилит потрепала Окри по голове, и поправила лямку своего рюкзака.

— Веди себя прилично, малой. Амелия за тобой присмотрит. И язык учи.

Окри кивнул.

— Я тебя увижу?

— А я почем знаю? — подмигнула ему Лилит. — Время покажет. Ложись обратно, рано еще. Так, а обниматься не лезь! Я не люблю это все. Кулачок можешь отбить. Долгой жизни, малой.

— Долгой жизни, Лилит, — зевая, ответил он.

Дарири ждала ее у двери, потирая заспанные глаза.

— Идем?

— Идем.

Лилит оглядывалась, пока они шли к выходу. Знакомые стены стали казаться чужими, будто она оказалась здесь в первый раз. Она остро почувствовала, что храм никогда не был ее домом, как бы ей того ни хотелось. Все, чем он смог стать для нее, так это очередным перевалочным пунктом на долгом пути без точки назначения. Но этого было достаточно, чтобы улыбнуться ему на прощание и поблагодарить за все.

Окинув спящего дракона последним взглядом и вдохнув прохладный воздух, Лилит развернулась, и больше не оглядывалась. Как только храм пропал из поля ее зрения, он исчез и из мыслей; теперь все они были о работе и только о ней.

Дарири казалась куда более расслабленной, чем накануне. Она не приставала к Лилит с разговорами, вместо этого развлекая себя простенькими чарами во время привалов. Она перебрасывала из руки в руку магический огонек или забавлялась с водой, придавая ей разные формы: бегущей лошади, ревущего дракона, заледеневших гор. Лилит радовала такая перемена; она позволяла ей пораскинуть мозгами, пока на это было время, и четко сформулировать первостепенные задачи.

О торговле людьми она знала немного. Например, что обычно рабов продают поодиночке, из рук в руки; гораздо реже — на подпольных невольничьих рынках. Но регулярные продажи крупными партиями, да еще и с двойным пересечением границы — это было что-то новенькое, и пахло крайне интересно.

Она всегда находила разведывательную работу самой интересной частью заказа. Способов получить информацию было множество; полевая разведка, прикрытие, обмен услугами и взятки, если знаешь, к кому пойти. Лилит не так много работала в Чинджу, чтобы обрасти там должными связями, но все же ей была известна пара имен. И она уже представляла, откуда начнет свои поиски.

Через два с половиной дня пути они с Дарири достигли города. Сегодня он был тих и неспешен; прохожие передвигались мерно, было не так изнурительно жарко, как когда они только прибыли. Получив возможность не торопясь рассмотреть город, Дарири смогла по достоинству оценить его шарм, и странную, присущую ему дихотомию. Бедность встречалась с богатством, как покосившаяся минка чуть не падала на свежевыкрашенный коттедж. Старость встречалась с юностью, как танцующие и поющие на узких улочках старушки обмахивали платками проходящие мимо молодые пары. И каким-то волшебным образом все это не создавало разительный контраст, но сливалось в одну гармоничную картину, цельную и самобытную.

— Я понимаю, почему ты любишь это место, — Дарири засмотрелась на довольно крупное здание с тремя козырьками крыш и длинной дверью.

— За полные тупиков узкие улочки и трущобы, в которых можно потерять сколько угодно хвостов, — с усмешкой кивнула Лилит, и слегка закатила глаза, встретив осуждающий взгляд чародейки. — Шучу. Пошли в комнаты.

— Куда?

Лилит кивнула на здание, перед которым они остановились.

— Тут стоят комнаты под сдачу. Аренда дома — это бешеные деньги, так что потеснимся. Ты, кстати, поменяла свои чеканки на юны?

— Когда бы я успела? — взмахнула руками Дарири.

— Ну так иди к ростовщику тогда, я пока нас заселю, — Лилит взяла у Дарири ее рюкзак. — И давай шустрее. Мне работать еще.

Чародейка направилась вверх по узкой улице, и прошла мимо деревянного знака, изображавшего звонкие монеты. Она часто останавливалась на углах и перекрестках в задумчивом нетерпении, и шептала губами, будто о чем-то вспоминая. Наконец, она достигла дома грязно-бежевого цвета, покрытого крупными трещинами, и, найдя нужную неприметную дверь, скользнула внутрь.

Как только на город опустилась темнота, Лилит покинула комнаты, предоставив Дарири самой себе. Чародейка заверила ее, что найдет себе занятие. Пойдет пробовать местную кухню, например. Посоветовав ей пару местечек, Лилит оставила посторонние мысли за порогом и направилась в плавучую часть города. Путь ее лежал в припортовые кварталы и таверны; туда, где отирались матросы, пираты, капитаны, контрабандисты, и прочие неприятные личности.

Приметив в переулке оборванную нищенку, судя по взгляду, совершенно безумную, Лилит медленно подошла к ней, стараясь не совершать резких движений.

— Рассвет, аджумма, — сказала она, мягко улыбаясь.

Женщина подняла на нее глаза. Вокруг них мелкой сеткой протягивались почерневшие капилляры и сосуды; такие бывали либо у глубоких фекковых наркоманов, либо у перенесших грибную чахотку. Вторые выживали чаще первых, но, судя по безумию в глазах женщины, это была не чахотка.

— А?

Лилит перестала улыбаться и посмотрела на женщину властно и строго.

— Пошли за мной. Сейчас же.

— Кто ж так разговаривает со старой женщиной, — пробормотала она, послушно вставая на ноги. — Совсем совести нет…

— Шагай давай, — Лилит отвела ее в переулок неподалеку. — Раздевайся.

— А? — женщина пугливо огляделась, словно не понимала, откуда доносится голос.

— Раздевайся, кому говорят, немедленно! — Лилит расстегнула рубашку.

— Средь бела дня грабят… — пожаловалась женщина, снимая обноски и передавая их Лилит. — Совсем совести нет.

— Заткнись и надевай, — она отдала ей свою рубашку и штаны, и понюхала лохмотья наркоманки. — То, что надо. Держи вот, — она протянула ей монетку. — На дозу.

Женщина зачарованно смотрела, как серебряный юн бликует в ее руках. Лилит оделась, и оторвала безнадежно короткие рукава заношенной рубашки. Она присела на корточки, и зачерпнула в ладонь немного грязи вперемешку с землей. Тщательно вымазав ей руки, шею и лицо, Лилит облепила ею волосы, и поднялась на ноги.

— Долгой жизни, — бросила она застывшей на месте женщине, покидая переулок. — Хотя в твоем случае лучше бы пожелать короткой.

Дойдя до порта, Лилит начала с того, что отыскала точку с хорошим видом на пять из десяти кораблей, стоявших в порту. Чуть поодаль, в нескольких шагах спал мужчина, судя по неповторимой смеси запахов дешевого сакэ и немытого тела, пьяница и бездомный.

— Ты прям как на заказ, дружище, — сказала ему Лилит, устраиваясь рядом и прислонив голову к стене сбоку.

Позиция была занята. Теперь оставалось лишь ждать и наблюдать.

Что можно выяснить, просидев в обнимку с бездомным алкашом полночи?

Во-первых, три брига, стоявшие в порту, были грузовыми и курсировали по маршруту Аньянг-Сульян-Оренхай. Еще два, барк и тендер, были пассажирскими и шли с Островов в Аньянг, затем на Север и назад на Острова. Во-вторых, капитан оренхайского судна, названного Железной Девой в честь ее высочества, был отпетым скотом и шлюховодом, гонявшим свою команду по поводу и без. В-третьих, в порту стояло до отвала нагруженное пиратское судно, которого по закону там не могло стоять в принципе. Пираты фривольно гуляли по порту, но вели себя относительно прилично. Лилит это заинтересовало по двум причинам: во-первых, с оренхайскими пиратами работалось довольно легко, если знать к ним подход. Во-вторых, пиратское судно в порту при наличии вокруг стражи означало, что с их местным командиром можно было договориться.

Когда стемнело окончательно, и портовая суета постепенно сошла на нет, оставив на улицах лишь одиноких, вдрызг пьяных матросов, Лилит засобиралась. Пьяница, составлявший ей компанию этим вечером, в какой-то момент перестал посапывать, и, похоже, не дышал. Лилит положила ему на грудь два юна, подкинутые ей корабельным грузчиком, и отправилась в комнаты.

Чинджу стремительно пустел. Кабаки закрывались, гасли фонари. Пошел мелкий дождь. Неслышно вышагивая босыми ногами вверх по каменной улочке, Лилит размышляла, тихо напевая себе под нос.

Одно время она профессионально занималась тем, что искала проблем. Ходила в неположенное время в неположенных для прогулок местах. Это была тщательно подготовленная охота, продолжавшаяся изо дня в день, из тамисы в тамису, пока ей не удалось выманить свою добычу. Сейчас же, наоборот, она не искала проблем, а просто хотела добраться до теплой ванной и отмокать в ней чуть дольше целой вечности. Но, как это обычно бывает, ничто никогда не шло по плану.

Есть несколько признаков, по которым можно понять, что за тобой следят. Как правило, следящий старается всегда держать тебя в поле своего зрения, особенно в таком запутанном городе, полным узких переулков и лазов, как Чинджу. Как правило, он держится на расстоянии и старается не привлекать к себе лишнего внимания. Однако же, ночью эта задача почти недостижима из-за невозможности смешаться с толпой. Вот и сейчас, пару раз оглянувшись назад, периферийным зрением Лилит заметила нечеткую фигуру, следующую за ней по улице. Через пару поворотов она окончательно убедилась, что это не зевака и не полуночный кавалер. Это слежка, пусть и не очень умелая.

Лилит свернула влево и замедлила шаг, чтобы преследовавший сократил расстояние. Она направлялась в сульянское гетто; настоящее пятно на архитектурном ансамбле Чинджу. Здания в гетто кучковались самым хаотичным и бестолковым образом, и имели лишь две функции: стоить как можно дешевле и вмещать как можно больше людей. Многие дома имели по три-четыре входа на разных этажах, обеспечивая жителям прямой доступ в свою часть дома. Это была знакомая Лилит местность, и она надеялась на то, что она окажется не столь же знакомой для своего преследователя.

Вскоре брусчатка сменилась густой грязью, облепившей ноги Лилит подобно ботинкам. Уличные бумажные фонарики сменились бельевыми веревками с болтающимися на них кальсонами. Запах моря и еды, издаваемый полуоткрытыми лавочками, сменился запахом нечистот и мокрой глины.

Зная, как легко потерять человека в этих темных, узких переулках, Лилит шла нарочито неторопливо. Она сильно шлепала по грязи с громкими звуками, только что песни не горланила во весь голос.

— Ну давай, зараза, что ж ты такой тугой-то, — пробормотала она, поглядывая назад. Наконец она услышала за спиной торопливые шаги и возрадовалась, направившись по прямой ко входу в один из домов. Она специально огляделась перед тем, как войти; будто желая убедиться, что никто ее не видит. Дернула на себя хлипкую дверь и замерла, активно слушая. Сейчас могло произойти две вещи: если ее преследователь хотел напасть, скорее всего, он последует за ней внутрь. Или же он хотел выяснить, куда она направляется, и тогда, подождав еще какое-то время вдали, он уйдет.

Выждав достаточно, чтобы исключить первый вариант, Лилит прошмыгнула на второй этаж ничейного холла и открыла выход с другой стороны дома, ведший на прямую наружную лестницу. Быстрым шагом она сбежала по ней вниз и нырнула в первый попавшийся тупичок, перемахнув через невысокий пристенок. Попетляв еще немного и окончательно убедившись, что хвоста нет, она выдохнула и направилась в комнаты, надеясь, все-таки, попасть туда до рассвета.

Едва ли слежка была связана с ее нынешним заказом. Скорее уж с одним из предыдущих. Лилит не собиралась недооценивать своего противника, основываясь только на дилетантстве слежки; она уже совершала такую ошибку в прошлом. Кто-то затеял с ней игру в кошки-мышки, и теперь будет ждать ее ответного хода; среди опытных бандитов и наемников было немало игроков, и Лилит была одним из них. Подобные свалки и дрязги среди своих были нередкостью: устранить конкуренцию, заработать авторитет, загнать страже голову за кругленькую сумму, если ты охотник. Причин могло быть множество, и Лилит задумчиво прикидывала, какая из них больше всего подходила к ее случаю. Ясно было одно: пока она не разберется с охотником, спокойно работать ей не дадут. Он был препятствием, а второе правило Лилит четко гласило: безжалостно устраняй любые препятствия между тобой и твоей целью.

Хозяйка комнат брезгливо поморщилась при одном взгляде на Лилит, с вонючих лохмотьев которой стекала вода, а забрызганные до колен ноги оставляли на деревянном полу грязные следы. Лилит замерла в дверях, извинительно улыбнувшись.

— Длинный день, аджумма. Прошу прощения за грязь.

— Ничего, ничего! — прикрывая платком нос, ответила женщина, указывая рукой на банную комнату. — Ради солнца, аджумма, я наберу вам ванную!

— Интересные дела творятся, — сказала Лилит Дарири, вытирая длинные волосы. — Сегодня за мной была слежка.

— Слежка? — Дарири вскинула бровь. — Уверена?

— Вообще не уверена, — усмехнулась Лилит. — Три раза город обошла по кругу, и все еще сомневаюсь.

— И что, ты ушла?

— Ушла, — коротко ответила Лилит.

— И? — Дарири повела в воздухе рукой, не дождавшись продолжения. — Что дальше? Ты не волнуешься?

— Места себе не нахожу, — рассмеялась Лилит, отбрасывая полотенце и залезая под одеяло.

— Я серьезно. Что будешь делать?

— Играть свою партию, — Лилит широко зевнула. — Вечернюю тренировку из-за этого урода пропустила, представляешь наглость? Спать давай, тут до рассвета осталось-то…

После утренней тренировки Лилит переоделась в рабочую одежду, самый удобный и представительный ее комплект, и помимо красного оби с закрепленным на нем сигом украсила себя еще и парочкой метательных ножей. Ножи она бросала посредственно, но они хорошо служили ей в тесных коридорах и замкнутых помещениях, к тому же удобно крепились на груди.

Оставив Дарири досматривать утренние сны, Лилит тихонько выскользнула из комнаты и коротко поздоровалась с хозяйкой по пути к выходу. Место в которое она направлялась никогда не пустовало и всегда жило своей странной, самобытной жизнью. Она направлялась в нору — универсальное и интернациональное название для мест, в которых собирались преступники всех мастей. Это было особое пространство, полностью отделенное от города, в котором оно находилось, связанное незримой сетью общей атмосферы лишь с подобными кабачками, полуподвалами и тавернами без вывесок в абсолютно любом городе мира. И, где бы ты не находился, заходя в подобное место шанс того, что ты встретишь много знакомых лиц, был крайне велик.

Лилит постучала.

— Пароль? — спросили с той стороны.

— Иди в жопу со своими шутками, Дори. Открывай давай.

До Лилит донесся заливистый хохот.

— Неверный пароль!

Лилит приблизилась к дверной щели.

— Твоя мать — свинская шавка, а ты — ее ублюдочный сынишка, — сказала она. — Сойдет за пароль?

Замок щелкнул, и дверь распахнулась. Дори, довольно молодой аньянгец с неправдоподобно длинными волосами и уродливым ожогом в пол-лица, встретил Лилит широкой улыбкой.

— Фиалочка, сколько лет!

— Какой нахер пароль, Дори? — Лилит прошла внутрь, слегка толкая его плечом. — Что за идиотизм?

— А это для зеленых, — хохотнул Дори, закрывая за ней дверь. — Чтоб головы ломали. Че налить?

— А ты стал подавать что-то, кроме соджу?

— У нас теперь два вида соджу! — гордо сказал Дори, ловко перемахивая через стойку. — Сливовый и цветочный! Оба — жуткое дерьмо!

— Сливовый давай. Что в городе слышно?

— Бесплатно — ничего! — он налил бледно-лиловую жидкость в костяную кружку, улыбаясь широко и несколько жутко.

— Да понятно, — хмыкнула Лилит. — Засранец алчный.

— Расскажи как других найдешь, — фыркнул Дори.

— Работа есть работа, — вздохнула Лилит. — Честно скажи, стоят твои слухи хоть чего-то?

— Зависит от нужды, Фиалочка. Че за заказ?

— Все тебе расскажи, — усмехнулась Лилит в кружку.

— А, ну да, ты же у нас типа профессионал, не разглашаешь всякое. Ну и сиди со своими тайнами в обнимку, Фиалочка, а слухов тебе хрен собачий!

— Хоть ты-то не души, собака, — Лилит стукнула пальцами по кружке. — Подумаю. Сам ты как?

— А че мне будет? Кручусь потихоньку. А ты чего так рано пить приперлась? Я думал ты на Север укатила.

— Уже вернулась. Заказ у меня тут.

— Как только работу успеваешь находить, а, Фиалочка? Мои тут лунами без заказов гниют, всю плешь проели, скоты, а ты вечно там да сям… Мордашка твоя все, может? Дашь поносить ее, мордашку?

Лилит медленно поставила кружку на стойку, встречая его нахальный взгляд.

— Забирай. Через неделю от таких вот комментариев волком завоешь.

Дори усмехнулся, отстраняясь и возвращаясь к протирке кружек.

— Себе оставь. Мне моя по душе, — он поскреб рукой обширный шрам. — Внушает уважение.

— Уважаю тебя страшно, — согласилась Лилит, вставая из-за стойки. — Аж к полу тянет, дай отойду, отдышусь.

Дори показал ей обсценный жест, и Лилит отзеркалила его, отходя назад. Она подошла к темному столу в самом углу, который на первый взгляд казался пустым. И, лишь хорошо вглядевшись и зная, что ищешь, можно было различить силуэт худой, жилистой мужской фигуры.

— Гиммик, — она присела рядом.

— Лилит, — кивнул тот. — Заказ?

— Ага. Ты?

— Отдыхаю.

Каждый из них отпил, не смотря друг на друга.

— Что за морда, знаешь? — Лилит кивнула в сторону одинокого лысого наемника, плечистого и крупного, сидевшего спиной к ним. Гиммик заинтересованно оглядел его.

— А что?

— Незнакомая морда, — пояснила Лилит. — А у меня охотник.

Она неслышно повертела в руках монетку с дыркой в середине. Гиммик посмотрел на нее едва различимыми в полумраке синими глазами.

— Задвигай заказ. Схоронись в Хангеме.

Лилит удивленно повела бровью.

— Знаешь его?

Он коротко кивнул. Лилит неслышно хмыкнула сама себе. Если даже Гиммик советует бежать, дела ее совсем худы.

— За защиту сколько возьмешь?

— Нисколько, — Гиммик бросил на стол несколько юнов и встал. — Уезжай, говорю.

Он тихо покинул нору, оставив в ней лишь Дори, Лилит, и ее загадочного нового друга.

Лилит осталась за столом допивать соджу, и размышлять.

Третье правило, которому она неукоснительно следовала, звучало так: не оставляй в живых потенциальных врагов. Она торопливо перебирала в голове имена и лица, пытаясь понять, где просчиталась. Кого упустила из виду. Кто обладал достаточным влиянием, весом и деньгами, чтобы вселить опасения даже в Гиммика. Она всегда скрупулезно подчищала следы и хвосты, иной раз тратя на это больше времени, чем на сам заказ. Конечно, в ее послужном списке были чернильные пятна. Одно из таких навсегда закрыло ей дорогу в Исхерос, самый зажиточный и престижный город Севера. Даже спустя семь лет ее отсутствия там все еще встречались плакаты с ее лицом, обещавшие награду в пятнадцать тысяч серебряных чеканок. В ходе этого заказа Лилит выстрадала свое четвертое правило: никогда ни на что не рассчитывай.

Понять мотив твоего соперника — одна из важнейших составляющих игры. Но самое глупое, что можно сделать — это угадывать вслепую и спекулировать. Лилит решительно поднялась из-за стола, и вернулась за стойку. Она шумно ударила по ней донышком деревянной кружки.

— Налей еще, — потребовала она у Дори. — Слышь че скажу?

— Ну? — Дори взял ее кружку и подставил ее под кран деревянной бочки.

— Неспокойно мне чет, — вздохнула Лилит. — Задвину заказ, и поеду в Хангему.

Дори поставил перед ней полную кружку.

— Перегрелась, Фиалочка? Мне дело есть, или че?

Лилит молча протянула ему двадцать юнов, и настойчиво вскинула брови.

— Ну дай поделиться-то, не будь скотиной.

Дори был чуть медленным, но не дураком. Теперь оставалось надеяться, что он еще и не совсем законченный мудак.

— Да? — переспросил он, стрельнув глазами в сторону лысого мужчины. Лилит коротко кивнула. — Серьезное чет? Хангема, говоришь?

— Ну. Схоронюсь, от своих отдохну.

— Самое оно! — охотно подхватил он. — Под защиту семьи, а?

Лилит удовлетворенно кивнула. Дори сказал именно то, что должно было быть произнесено вслух. Увидев ее реакцию, Дори требовательно потер большим пальцем об указательный. Лилит закатила глаза и протянула ему еще три монеты, каждая достоинством в десять юнов.

— Утром поеду. А щас собираться пойду.

— Вали-вали, жопа тощая. Видеть тя не могу уже.

— Нескоро увидишь. Может, вообще выйду, — Лилит улыбнулась уголком рта. — Сад заведу. Всегда любила в земле копаться.

Лилит кивнула, показывая, что спектакль окончен, и поднялась из-за стойки.

— Спасибо за соджу. Бывай, Дори.

— Чистых грядок и гладкой полки!

Лилит сдержала смешок, и направилась к выходу. Ход был сделан. Теперь пора было выяснить, что за комбинация ей выпала.

Войдя в дом с главного входа, Лилит поднялась по лестнице, и перебралась на небольшой козырек плоской крыши, выложенной высохшей глиной вперемешку с бамбуком. Пригнувшись, она медленно прошла к другому краю и сныкалась за козырьком. Облокотившись спиной о стену, она приготовилась к длительному ожиданию.

Если ее ставка была верна, вечером-ночью стоило ожидать гостей. Поигрывая монеткой с дыркой в середине, Лилит смотрела на вход так, чтобы периферийным зрением видеть еще и два переулка: слева и по прямой. Спина ее была надежно защищена хрустящей крышей, по которой подкрасться к ней незаметно было невозможно.

Существует несколько способов убить время, если ты сидишь в долгой засаде. Руки Лилит занимала монетка, а голову — размышления. Слишком усердно думая об игре и охоте можно легко загнать себя в паранойю, а вот отвлечься на что-то постороннее — почти всегда хорошая идея. И Лилит вспоминала, как до нее впервые дошел слух, что в храме неподалеку от Чинджу учат боевым искусствам. Ей всегда недоставало мастерства в обращении с железом, а с работой тогда было совсем плохо. Она решила испытать удачу, и удача улыбнулась ей: ее приняли, и позволили обучаться, пусть и не сразу. Где-то сезон она просто жила там, медитировала и наблюдала за общими тренировками. Ей довелось увидеть всех шестерых мастеров за уроками, но вопрос о том, к какому из них пойти, не стоял для нее ни мгновения. Она влюбилась в айдзу кагэ-рю тогда же, когда увидела легкую и подвижную технику рогатого кхин, два меча которого казались продолжением его рук. Конечно, сначала ей пришлось довольствоваться магдэ; она никогда не была в восторге от лучезарного и улыбчивого мастера Пайндо, но учил он хорошо и всегда хвалил ее усердие. Где-то через год и Чи согласился взять ее под крыло. Они провели вместе несколько тренировок, во время которых Лилит ощутила себя просто ребенком с палкой в руках. Она выступила плохо, и была уверена, что Чи не согласится учить ее дальше. Но он завершил третью тренировку словами “спасибо, каиин”, и Лилит до сих пор помнила, как не верила своим ушам и своему счастью.

У каждого человека есть свои сожаления. Тоска о несбывшемся и непрожитом, мысли о том, что могло бы быть. Сидя на грязной крыше под проливным дождем и вертя в руках монетку, Лилит уже знала, что храм всегда будет для нее таким сожалением. Потому что, сама того не осознавая, она уже давно выбрала между небом и землей.

Наступили сумерки. За целый день наблюдения Лилит видела пятерых человек, входящих и выходящих в дом через главный вход: немолодую тучную аньянгку с дочкой, двух пьяненьких сульянцев и девушку, лицо которой было скрыто амигасой.

На балкон, который был вровень с укрытием Лилит на расстоянии одного шага, вышел молодой человек. Он был одет в расшитое золотыми нитями синее свободное платье и накидку в цвет, с широкими рукавами. Руки его были увешаны многочисленными браслетами; толстыми, тонкими, металлическими и кожаными. Молодой человек был смуглым, с орлиным носом. Его волосы были спутаны в длинные, плотные колтуны, собранные назад. Из них выбивались пряди незаплетенных, темно-каштановых волос. Он неторопливо подкурил от кротиды⁴, и до Лилит донесся запах гвоздики и меда.

Он смотрел вперед, на облупленную стену другого дома, стоявшего почти вплотную к его балкону.

— Дорогуша, — сказал он в пространство, стряхивая пепел. — Если уж ты собираешься сидеть на моей крыше, может, хоть из вежливости представишься?

Лилит была абсолютно уверена, что он не мог ее видеть.

— Что меня выдало?

— У меня хорошее обоняние. А у сливового соджу очень характерный запах, — он повернулся к ней лицом, облокотился на перила, и стряхнул пепел. По лицу его гуляла немного грустная усмешка.

— Что ж, — Лилит привстала, показавшись из своего укрытия. — Какая теперь разница, верно? Я Лилит.

— О, еще и землячка. Любопытно! Разницы действительно никакой. Что бы ты тут не делала, меня это не волнует, — он протянул ей руку. — Варац.

— Почтена, — усмехнулась Лилит, отвечая ему северным рукопожатием. — Трудный день?

— Ничуть. Так, творческие муки.

— Художник?

— Скульптор, — он затянулся. — Ну а ты? Дай угадаю, — он окинул ее оценивающим взглядом. — Бандитка?

— Наемница.

— Так и думал, — он выдохнул. — Ну и почему я до сих пор с тобой болтаю, а не лежу на полу с ножом в глотке? Или ты из тех, кто любит сначала потрепаться?

— Потому что ты — не моя цель, — пожала плечами Лилит. — Я тут по другим причинам.

— Да ну? Наемная северянка, здесь, в занюханном Чинджу, и я должен поверить, что ты сидишь на моей крыше просто так? — он коротко фыркнул. — Большей глупости в жизни не слышал. Погоди, погоди! Я знаю, что ты скажешь: “если бы ты был моей целью, ты был бы уже мертв”!

— Я смотрю, тебе собеседник для диалога не очень-то и нужен, — хмыкнула Лилит, не сводя глаз с переулков. — Можешь мне верить, можешь не верить. Если боишься — беги. Я тебя останавливать не буду.

Он махнул рукой.

— Только дураки бегают от смерти. А от смерти с такими глазами — тем более. Это что, — он вгляделся в ее лицо. — Фиал? Нет, аметист. Любопытно! Ты, случаем, не полуэльфийка?

— Полукхин.

— А вот хамить необязательно! Любопытство — не порок, дорогуша.

Решив не уточнять, в чем, собственно, хамство, Лилит посмотрела на Вараца задумчиво.

— По хорошему, мне бы тебя убить, раз уж ты меня увидел, — сказала она, будто размышляя вслух. — Но что-то настроения нет. Да и времени тоже. Не угостишь крученкой?

Изящным движением он извлек из кармана накидки портсигар цвета серебра, и протянул ей. На нем была выгравирована смеющаяся островная маска в причудливом орнаменте.

— Узнаю знаменитый северный оптимизм. Так и что ты делаешь на моей крыше, если ты действительно не по мою душу на нее залезла?

— Ты же сказал, тебя это не волнует?

— Я соврал, — улыбнулся он.

— Да так, — лукаво улыбнулась Лилит. — Достопримечательности смотрю. Вот у того пристенка, — она кивнула в сторону облупленного парапета. — Наверняка очень богатая история.

— Безусловно! — охотно подхватил Варац. — Я даже отсюда вижу как минимум восемь пятен от разного вида рвоты, два следа фекалий и, кажется, полугнилую репу? Наверняка этот архитектурный элемент повидал немало на своем нелегком пути. А еще говорят, что чтобы набраться жизненного опыта, необходимо увидеть мир.

— Вот-вот, — согласно кивнула Лилит. — Чем не достопримечательность?

Варац рассмеялся едва слышно.

— Грандиозно, — покачал головой он. — Тебе в твоей засаде, или чем ты там занимаешься, можно пить? У меня есть отличное красное сульянское.

Лилит покачала головой.

— Но ты ни в чем себе не отказывай. Только голос убавь немного.

Варац вытянул шею, выглядывая с балкона.

— Еще северянка. Твоя, надо полагать? — он кивнул вниз, указывая на копну рыжих волос, беспокойно и растерянно озирающуюся.

— Твою ж мать, сука, — шепотом выругалась Лилит, прячась.

Варац негромко рассмеялся.

— Вам помочь, дорогуша? — спросил он у Дарири. Та подняла голову.

— Вы девушку тут не видели? Высокая, волосы длинные, черные, кожа бледная, ребра торчат?

— Ага. Проходила такая, — кивнул он. — Ругалась вслух страшно, крайне неприятная барышня! Куда-то туда пошла, — он махнул рукой в сторону порта.

— Спасибо! — Дарири махнула ему рукой и направилась в сторону одного из переулков. Лилит дожидалась, пока стихнут ее шаги. Но вместо этого услышала свист цепи и короткий вскрик.

Не высовываясь, Лилит припала к щели. В темном переулке было видно немного: она различила две фигуры, подходившие к лежащей чародейке. Еще двое появились почти сразу за ними, и торопливо направились к дому.

— Заблокировать задние выходы! Этих двоих в цепи! — услышала она.

— Приплыли, — Лилит распрямилась, и протянула Варацу руку. — Ну? Драпать надо!

Услышав ее голос, внизу подняли головы. Лилит узнала крупного лысого мужчину со шрамом через глаз — это он сидел к ней спиной в кабачке Дори.

— Не-а, — Варац облокотился на перила.

— Жить надоело?

— Порядком, — кивнул он. — Или я не говорил, что только дураки бегают от смерти?

Лилит посмотрела вниз. Двое выволокли брыкающуюся Дарири с кляпом во рту, руки которой были плотно примотаны к телу цепью. Еще двое ломанулись в главный вход.

— Ты не дурак, — сказала Лилит, перелезая через парапет крыши. — Ты идиот.

Она спрыгнула вниз, и подняла голову.

Перед ней два противника: невысокая женщина с коротко стриженными волосами, крепкая и матерая. Рядом с ней — худой мужчина с широкой спиной. Оба одеты легко, в дорожную кожу и удобные сапоги. У мужчины в ножнах короткий обоюдоострый меч, у женщины — цеп.

Оба повернули головы на Лилит. Она мягко и расслабленно подняла руки в воздух. Мужчина медленно потянулся к ножнам, лицо его было сосредоточенным и спокойным. Женщина осклабилась.

В айдзу кагэ-рю внимание было всем. Лилит ощутила, как воздух между ними пропитывается нетерпением.

Расстояние было слишком большим для быстрой атаки коротким мечом, а переулок был слишком узок для раскручивания цепа. Лилит сделала полшага назад и влево, и резким движением извлекла из ножен хэй, оставляя далл за оби.

Женщина выбросила цеп вперед. Лилит сбила грузило резким ударом меча вниз, перепрыгнула через цепь и перевела глаза на мужчину. За мгновение до выпада он нахмурился, слегка согнув колено. Лилит увернулась шагом вправо и сильно ударила его по запястью. Недостаточно сильно, чтобы выбить меч, но достаточно, чтобы ослабить хватку.

Лилит сделала попытку нанести рубящий удар по мужчине сбоку. Тот с легкостью отбил его. Лилит бросила хэй, и разорвала расстояние кувырком назад через стойку на руках.

Мужчина занес руку вверх. Лилит прижалась к стене, пропуская мимо себя размашистый рубящий удар сверху вниз. Теперь она оказалась между ними, и женщина уже готовилась атаковать ее коротким и точным колющим ударом кинжала.

Никогда не носи с собой слишком много оружия, однажды сказал ей Гиммик. Это может выйти тебе боком.

Прочитав направление удара, Лилит выгнулась и поймала женщину за руку. Она прижалась к ней всем телом, и нащупала у нее на поясе второй кинжал. Лилит вырвала его из ножен и воткнула жещине в шею, провернув лезвие ровно на четверть — так, чтобы разъединить позвонки.

Мужчина к этому времени успел снова обрести баланс. Он сделал недлинный выпад. Лилит ушла от него с трудом — ее сильно замедлило тело охотницы, которое перегородило собой переулок. Ее дыхание сбилось из-за неровного уворота.

Знай, когда отступить и перегруппироваться. Не рвись вперед, даже если кажется, что победа у тебя в кармане.

Лилит сделала два больших пружинистых шага назад.

Мужчина начинал выдыхаться, и Лилит видела его нетерпение.

Далл плохо подходил для переулка. Искусство ниндзюцу обучало обращению со множеством видов оружия, техникам боев в узких и замкнутых пространствах, и, самое главное, умению использовать свое окружение. Айдзу кагэ-рю не давало такой роскоши, зато давало кое-что другое.

Не по началу движения, а по намерению его начать Лилит предугадывала его действия. Выпад, полурубящий, подсечка, атака снизу. Незанятые руки давали ей возможность двигаться свободнее, и она видела, как у него кончается дыхание. Терпение. Еще немного.

За спиной мужчины показались двое, тащившие под руки Вараца, руки которого были туго стянуты за спиной цепью из темного металла. Они бросили его на колени, и он с любопытством наблюдал за схваткой.

Обманным движением влево Лилит вынудила противника на рубящий удар с выпадом, от которого ушла быстрым нырком вниз. Достаточно быстрым, чтобы крепко ухватиться за руку мужчины и резким движением перебросить через себя. Это было уже не айзду кагэ-рю, это был грязный прием из уличных драк, в которые она много раз ввязывалась.

Мужчина распластался на земле. Лилит наступила ему на запястье и вырвала меч из рук, попутно смотря, как в его глазах появляется пораженное смирение. Она с силой вонзила лезвие в шею, пригвоздив его к земле, и быстро обернулась, отходя назад и держа руку на рукояти далла.

Под хрип умирающего и чавканья грязи, она была на прицеле двух арбалетчиков. Она быстро прикидывала. Перезаряжать будут долго. Но от болта, пущенного с такого расстояния, она не увернется.

— Спокойно, кирья, — на всеобщем сказал лысый мужчина, внимательно следящий за ее движениями. Его стойка была уверенной, а его руки не дрожали под немалым весом арбалета. Он знал, что она у него на крючке. И знал, что не промажет.

— Хорошо, кирье. Хотите поговорить? Давайте поговорим.

— Давайте без драмы, что скажете? — сказал лысый мужчина с почти чистым аристократическим выговором. — Вы убили двоих наших людей, мы же не хотим, чтобы мы начали убивать ваших?

Женщина, стоявшая с ним рядом, отвела арбалет от Лилит и направила его на Дарири. Лилит пыталась прочесть, блефуют ли они. У них была прекрасная возможность убить и ее, и Дарири, и Вараца. Но они медлили.

— Я не собираюсь покидать город, кирьи, — Лилит приняла расслабленную позу. — У меня здесь заказ. Давайте, стреляйте. За голову вам дадут всего на пару тысяч меньше.

— Какая изумительная наглость! — воодушевленно воскликнул Варац, смотрящий на нее с интересом.

— Не пойдет, кирья, — проигнорировав комментарий чародея, ответил мужчина. — Вы отправитесь с нами.

— Не отправлюсь, — пожала плечами Лилит. — Можете попытаться заставить.

Повисла недолгая пауза. Лысый все еще смотрел на нее твердо, а вот женщина чуть замешкалась, поправляя арбалет в уставшей руке. Лилит отчаянно ринулась в ее сознание, резко и грубо сминая ее волю. Женщина закричала и выронила арбалет.

Лилит не успела выскочить, разделить ее и себя, вернуться в реальность достаточно быстро. Она почти не видела, как мужчина разжал руки, роняя арбалет на землю и преодолел разделяющее их расстояние в один длинный шаг. Лишь ощутив прикосновение его руки на своей шее, Лилит опомнилась, но было уже поздно. Что-то холодное коснулось ее лба, а потом рука, уже легшая на рукоять ножа, бессильно свесилась вниз. Тело не повиновалось, сознание стремительно меркло. Ее проглотила тьма.

Примечания

4

Маленькое устройство с быстро накаляющейся медной пластиной. Работает от прикосновения к выгравированной демонической печати