Демон сакуры

Ярослава Лазарева, 2011

«Майя чуть не расплакалась, когда вышла из колледжа. Она брела по пыльной жаркой улице, не поднимая глаз. Стыд обжигал ее. Она не прошла по конкурсу и сейчас просто не знала, что скажет матери. Ирина Ивановна всю жизнь работала на заводе и была категорически против, чтобы дочь забирала документы после окончания девятого класса и поступала в колледж искусств. Она настаивала, чтобы Майя пошла по ее стопам и получила специальность инженера-технолога. В их провинциальном городе было всего два института и несколько техникумов. Когда Майя с грехом пополам сдала школьные экзамены и получила аттестат, то без колебаний решила, что подаст документы именно в колледж искусств, который находился через две улицы от ее дома…»

Лепесток сиреневый с иероглифом «Хара»^[4]

Сакура на склоне свесила ветки,

Лепестки опали на солому крыши.

Хижина старая принарядилась.

В конце февраля Майя прилетела с отцом вначале в Токио в аэропорт Нарита, затем они отправились в Ханэда, аэропорт для внутренних линий. Оттуда осуществлялось множество рейсов на остров Хоккайдо, где и находился Саппоро. Майя впервые в жизни выехала за границу, жалась к отцу, робела от обилия впечатлений и потока информации и терялась в незнакомом ей мире. Ей казалось, она попала на другую планету. Все вокруг говорили на непонятном ей языке, и впервые Майя остро пожалела, что не учила, как следует, английский в школе. Она поняла, что это международный язык и любой уважающий себя человек хотя бы в малых объемах знает его. Девушка с завистью наблюдала, как легко отец общается и на японском и на английском, и дала себе слово, как можно скорее заучить хотя бы самые необходимые выражения. Она даже купила в аэропорту разговорник, и когда они уселись в самолет, летящий в Син-Титосэ^[5], сразу уткнулась в него и начала старательно заучивать расхожие фразы типа: «Добрый день», «Спасибо», «Как пройти туда-то…» и т. д. Отец с улыбкой наблюдал за ней, но замечаний не делал, и она была ему благодарна за чуткость. Майя чувствовала себя не в своей тарелке, осознав, как плохо она образована, и удивлялась собственной глупости. Она вспоминала, с какой неохотой училась в школе, как игнорировала домашние задания и с каким трудом сдавала экзамены. Ее кругозор был узок, знаний явно не хватало, и это мешало адаптироваться в новом, незнакомом ей мире.

«Ну, ничего! — думала она, листая разговорник. — Буду сейчас зубрить день и ночь! Выучу и английский и японский. Папа еще очень удивится моим способностям!»

За то короткое время, что они находились вместе, Майя окончательно очаровалась отцом и хотела ему соответствовать. Ее восхищало все — и манера поведения, и обширные знания по многим предметам, и умение одеваться. Она видела, как легко он приспосабливается к окружающей обстановке, как просто находит язык с незнакомыми людьми, и понимала, что это результат постоянной работы над собой. И сейчас ее собственная лень в учебе казалась странной и непростительной, и Майя жаждала наверстать упущенное, но она заметила, что поведение отца стало другим. Казалось, обычная выдержка иногда ему изменяет. Майя не могла понять причину, и когда они в аэропорту ожидали свой рейс, решила задать ему прямой вопрос.

— Понимаешь, дочка, — старательно подбирая слова, ответил Георгий Петрович, — одно дело, когда я любил тебя на расстоянии, ведь мы совсем не общались. Но сейчас ты рядом, и я отвечаю за тебя и перед мамой и перед собой. Поверь, я сам удивляюсь, отчего иногда так нервничаю. Наверное, все дело в том, что ты, хоть тебе уже и исполнилось шестнадцать, все еще в моих глазах маленькая девочка. И я иногда странным образом превращаюсь в глупую наседку, распускающую крылья над своим птенчиком. Мне самому забавно это отслеживать, но я пока ничего не могу с собой поделать.

— Папа! — рассмеялась Майя. — Вот не ожидала от тебя такого!

— Я постараюсь не досаждать тебе своей опекой, — ответил он. — Я должен привыкнуть к твоему постоянному присутствию.

Майя кивнула и улыбнулась. После признания отца все встало на места. И ей было даже приятно, что он так беспокоится о ней. Это говорило об искренности и нежности его отцовских чувств.

В Саппоро они прилетели через два часа. Было утро, но Майя из-за разницы во времени и обилия треволнений и впечатлений чувствовала себя уставшей. На улице стояла настоящая зима. Едва они вышли из здания аэровокзала, как Майя сразу ощутила пронизывающий ледяной ветер и зябко поежилась в короткой новенькой дубленке, которую мама купила ей перед отъездом.

— Хоккайдо — самый северный остров Японии, — сказал Георгий Петрович, подходя к такси. — Но здесь отличный воздух, свежий и бодрящий. Сама скоро почувствуешь, какой это здоровый климат.

Он закинул сумки в багажник, и они забрались на заднее сидение. Георгий Петрович что-то быстро сказал водителю, тот улыбнулся и кивнул.

— Я постоянно живу не в самом Саппоро, а в Дзедзанкэй, — пояснил он. — Это всего в тридцати километрах от города. Думаю, тебе там понравится. Это своего рода пригородная зона отдыха.

Майя не ответила. Она жадно смотрела в окно. Пейзажи ей нравились. Хоккайдо — гористый остров, и это чувствовалось в ландшафтах. Волнообразная линия горизонта, иногда сменялась настоящими горами, покрытыми густым темно-зеленым лесом. А когда они въехали на территорию Дзедзанкэй, о чем сообщил ей отец, то она моментально оценила живописность местности. Легкий туман покрывал все видимое пространство, и Майю это удивило, ведь воздух на острове, несмотря на близость океана, показался ей сухим и холодным.

— Здесь множество целебных источников, — пояснил Георгий Петрович. — И многие из них горячие. Сюда ездят лечиться со всей страны.

«Наверное, от их испарений такой туман», — решила Майя.

Они проезжали мимо аккуратных домиков, выглядывающих из-за каменных, довольно низких оград, и Майя размечталась, что сейчас отец привезет ее именно в такой дом, они будут жить отдельно, и возможно, у нее будет свой, пусть и небольшой садик. Она ждала, что отцу отведено настоящее японское жилище со всякими там раздвижными бамбуковыми стенами, циновками на полу и икебаной во всех углах. И когда такси остановилось возле четырехэтажного, типового на вид здания, она ощутила острое разочарование. Ей на миг показалось, что она вернулась в свой двор. Но разницу Майя увидела мгновенно. Местный двор был невероятно чистым и ухоженным, деревянные фигуры двух аистов возвышались посередине, невысокая горка из разноцветной гальки возле них выглядела живописно, у подножия поблескивал ледком подмерзший крохотный пруд с каменистыми бережками, на вид совершенно естественными.

— Летом тут очень красиво, а по горке бежит ручеек, — заметил Георгий Петрович, проследив за взглядом Майи. — И цветники необычайно хороши. Японцы — прирожденные эстеты. Они любят, чтобы пространство было обустроено гармонично и стильно, и стараются выбирать интерьеры и ландшафты в соответствии со своими пристрастиями.

Они вошли в подъезд. Майю удивило, что дверь открывалась чем-то типа магнитной карточки. На площадке оказалось всего две квартиры, и это тоже было для нее непривычно. Отец поднялся на третий этаж. Лестничные клетки выглядели нереально чистыми, у окон стояли живые цветы, на стенах висели картины, и Майя уже не сравнивала этот, показавшийся ей образцовым дом со своей «хрущобой» и ее вечно грязными, заплеванными и прокуренными подъездами.

Георгий Петрович распахнул дверь в квартиру и гостеприимным жестом пригласил Майю входить. Она робко переступила порог. Холл выглядел небольшим. Майя положила свою сумку на пол и огляделась. Теплые пастельные тона интерьера сразу ей понравились.

— Ты устраивайся, — сказал отец. — Я позже зайду.

— В смысле? — изумилась она.

— Я живу этажом ниже, — с улыбкой пояснил он. — Моя квартира прямо под твоей. Как раз вот эта освободилась, и я снял ее. Решил, нам обоим так будет удобнее.

— Так это все только мое? — обрадовалась она и прижала ладони к запылавшим щекам. — У меня отдельная квартира? Суперски! В жизни одна не жила! Но всегда мечтала об этом. Папка! Ты просто чудо!

И Майя бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки. Георгий Петрович смутился, легко прижал ее к себе и тут же выпустил.

— Не за что особо и благодарить. Это в порядке вещей, — сказал он, — ты уже взрослая девушка, не думаю, что тебе было бы удобно проживать со мной в одной квартире. Они тут небольшие, всего-то две комнаты и крохотная кухня в «одно татами^[6]», как тут говорят.

— Татами? — повторила Майя незнакомое слово.

— Так называется матрас для сна, и в то же время это типа меры площади жилья, — пояснил отец. — Татами тут принято класть прямо на пол, а вместо подушки довольно твердый валик. Но твоя квартира обставлена вполне по-европейски. До тебя здесь жила одна аспирантка из Израиля и все устроила по своему вкусу. Минимализм, конечно, но, думаю, тебе понравится.

— И куда она делась? — уточнила Майя.

— Уехала до осени по семейным делам, так что пока ты можешь жить здесь, — ответил он. — Устраивайся, позже поговорим.

Отец улыбнулся, подхватил свою сумку и начал спускаться по лестнице.

Майя растерянно посмотрела ему вслед, затем скинула дубленку, разулась и начала осматривать свое новое жилье. Комнаты, и правда, были небольшие, но уютные. Гостиная с мягким диваном, компьютерным уголком, состоящим из стола и колонки под книги, с большим телевизором, занимающим чуть ли не полстены, сразу понравилась Майе. Она прыгнула на диван и заболтала ногами от восторга. Ей все еще не верилось, что она может жить в такой «шикарной» квартире. А Майе она казалось верхом роскоши. Она в жизни не видела такой огромной плазмы, к тому же обнаружила на стойке под ней кучу дисков с музыкой и фильмами. Как оказалось, это был не просто телевизор, а домашний кинотеатр, и Майя, быстро разобравшись с управлением, сразу поставила диск группы «Китай», привезенный с собой. Круговое звучание впечатлило ее, и она начала подпевать:

— «…я знаю о том, что будет потом после дождя…»^[7]

Спальня оказалась совсем маленькой, в нее вошли лишь узкая тахта и платяной шкаф-купе, а кухня была просто крохотной — с двухкомфорочной плитой, парой шкафчиков с посудой, столиком возле окна. Но Майя была в восторге. Она быстро разложила свои вещи в шкафу и отправилась в ванную. Здесь имелась душевая кабинка, и она забралась в нее, задвинув матовые дверцы. Сделав воду горячее, Майя с наслаждением встала под душ. Ей становилось все легче, скованность, робость, внутренний дискомфорт стремительно исчезали. Она уже чувствовала себя как дома и радовалась этому.

Когда Майя вышла на кухню, потряхивая влажными волосами, и поставила чайник, раздался звонок в дверь. Она выскочила в коридор. Это был отец. Он, судя по виду, тоже принял душ. Его мокрые волосы, тщательно зачесанные назад, открывали высокий лоб, и это делало лицо значительным и волевым. Майя подумала, что отец похож на киноактера и он очень хорош собой. Ей нравились его густые черные брови и такие же, как у нее, яркие голубые глаза.

Майя уже успела обратить внимание, как на нее поглядывали молодые люди. Они явно задерживали взгляд на ее необычных глазах, и это придавало Майе уверенности и тешило самолюбие. Она еще больше утвердилась в своем мнении по поводу редкой красоты ее глаз.

— Принес бутерброды с тунцом и коробку с местными пирожными из соевых бобов. Тебе понравится, — сказал Георгий Петрович, улыбаясь.

— А я уже чайник поставила! — улыбнулась она в ответ.

— Вот и отлично! — обрадовался он. — А что это у тебя играет?

— «Китай»! — радостно сообщила она.

— Ах да, — заулыбался он. — Это же твои любимчики!

Майе стало приятно, что он помнит о ее пристрастиях.

Они прошли на кухню. Майя деловито застелила столик плетеной соломкой и расставила сервиз из коричневой керамики, который обнаружила в одном из шкафчиков. Она разлила чай и вынула пирожные из коробки. Ее удивило, что они разной формы и очень маленькие. Но ровные разноцветные шарики и пирожные в виде розовых цветов выглядели изысканно. Бутерброды девушка выложила на большое блюдо. Ей безумно нравилось выступать в роли хозяйки, она все делала быстро и аккуратно. Пододвинув отцу чашку с дымящимся чаем, уселась напротив. Вначале они ели молча. Но когда очередь дошла до пирожных, Майя украдкой глянула на отца. Он поднял брови и спросил, как ей вкус.

— Нравятся, — кивнула она. — Это, правда, из бобов?

— Эти пирожные очень популярны в Японии и имеют общее название вагаси. Но их разновидностей множество. Эти, например, называются мандзю, они из пшеничной муки с начинкой из бобов адзуки, а шарики с начинкой из сладкой зерновой фасоли.

— Ну не очень-то они и сладкие, — заметила Майя.

— Это да! — кивнул отец. — Японцы вообще приверженцы натуральных вкусов, скоро сама поймешь.

— Однако пирожные вкусные! — заметила она. — Особенно с зеленым чаем.

— Классическое сочетание, — улыбнулся он. — Рад, что ты так быстро их распробовала. Не всем нравятся местные сладости.

— Экзотично, — улыбнулась она. — Но выбор для десертов мне кажется странным. Бобы!

— Это отдельная история! — пояснил Георгий Петрович. — Бобы почитаемы здесь, их даже наделяют волшебной силой.

— Да ну? — не поверила Майя и откусила округлый лепесток «розового цветочка».

— Дело в том, что по поверьям, демоны ненавидят бобовые, — сказал Георгий Петрович. — Они для них все равно, что для вампиров чеснок. В ночь с третьего на четвертое февраля празднуют Сэцубун, это фестиваль, отмечающий конец зимы и начало японского нового года, согласно лунному календарю. И именно в этот день из дома изгоняют демонов и злых духов, причем делают это весьма оригинальным способом — разбрасывая вокруг соевые бобы. Эта церемония называется маме-маки и сопровождается выкриками: «Демоны прочь! Приходи удача!» Раскрыв окна, зерна кидают и перед окном. После обряда каждый член семьи должен съесть ровно столько бобов, сколько ему лет.

— Как интересно! — оживленно проговорила Майя.

— Мало того, существует поверье: чтобы избавиться от присутствия демона в доме необходимо загнать его в кольцо из обжаренных соевых бобов и замкнуть круг. После чего произнести: «Они-ва-сото! Фуку-ва-учи!»

Последние слова отец проговорил нарочито суровым голосом, и Майя не выдержала и прыснула.

— Они-ва… что? — переспросила она.

— Это по-японски и значит: «Демоны прочь! Приходи удача!» — пояснил он.

— Сколько ты всего знаешь! — восхитилась Майя.

— Я живу здесь не первый год, — улыбнулся он. — И просто влюблен в эту страну! У японцев очень интересная ментальность, они весьма своеобразны и всю свою жизнь стремятся лишь к одному — достижению гармонии и вокруг себя и внутри.

— Это здорово! Как раз гармонии мне и не хватало в родном городе. По правде говоря, я умиротворялась лишь тогда, когда рисовала.

— Кстати, здесь твои картины никому не покажутся странными, — заметил Георгий Петрович. — Когда мы отправимся в Токио, а я запланировал такую поездку на пару деньков, то я тебя познакомлю с одной милой девушкой. Она специалист в этих вопросах и работает в галерее современного искусства. Покажешь ей свои рисунки.

Майя насторожилась. Она знала из рассказа матери, что отец в разводе. Его бывшая жена и двое сыновей постоянно жили в Петербурге. Мама даже проговорилась, что как-то звонила отцу, но попала на его жену и та вдруг начала ей жаловаться, что ее подло бросили ради какой-то молоденькой японки. И мама сочла нужным предупредить Майю перед отъездом, чтобы она держала ухо востро и ни с какими подружками-японками отца старалась не общаться.

— Еще не хватало полюбовниц его в твоих знакомых! — зло говорила Ирина Ивановна.

Но Майя ее не слушала. Она считала мать отсталой в этих вопросах, и была уверена, что каждый имеет право жить так, как считает нужным, и если любовь проходит, то незачем насильно держать человека возле себя. И если отец влюбился в японку, то ничего зазорного в этом нет.

— И как ее зовут? — не выдержала Майя. — И сколько ей лет?

— Ариса, ей двадцать пять, — спокойно ответил Георгий Петрович.

— Звучит как наше имя Лариса, — с улыбкой заметила она.

Георгий Петрович удивленно на нее глянул и рассмеялся.

— Мне такое и в голову не приходило, — сказал он. — Главное, мне сейчас не назвать ее ненароком Ларисой! Но вообще имя Ариса означает «величественная».

— Красиво, — тихо проговорила Майя. — А ты с ней…, — она замялась, но после паузы все-таки продолжила: — в отношениях?

Он слегка покраснел, но потом все же ответил:

— Можно и так сказать. А ты возражаешь?

— Я?! — искренне удивилась Майя. — Вообще-то это не мое дело! Ты взрослый и сам себе хозяин.

— Но разница в возрасте тебя не смущает? — уточнил Георгий Петрович, пристально на нее глядя.

— Тоже мне разница! — пожала она плечами. — Тебе всего-то тридцать шесть! Вот если бы твоей Арисе-Ларисе было, скажем, пятнадцать, тогда да!

— Что ты! — замахал он руками и снова рассмеялся. — О чем ты только думаешь?

— Да я так… пошутила, — с улыбкой ответила она.

Они помолчали какое-то время. Майя подлила чай в опустевшие чашки и взяла пирожное.

— А у тебя как с этим? — осторожно спросил Георгий Петрович.

— А никак! — равнодушно ответила она. — Был мальчик из параллельного класса, затем еще один с нашего двора… и еще… случайно на одной вечеринке познакомилась…. Но все несерьезно. Так, погуляли пару месяцев и разбежались! А ты интересуешься моей личной жизнью? — добавила она и хитро на него посмотрела.

— Прости, если лезу не в свое дело! — смущенно ответил он. — Тем более обещал не доставать тебя излишней опекой. Но меня эта тема волнует. Как все-таки с девочками сложно! И я не могу избавиться от тревожных мыслей. Тебе шестнадцать! Самое время для всяких глупостей.

— Папа, не волнуйся, дальше поцелуев дело не заходило! И у меня есть голова на плечах. И вообще все пацаны такие придурки! — добавила она. — Даже и говорить-то о них неохота!

— Ясно, — растерянно сказал он.

— И я люблю только Гришу Радугу! — после паузы разоткровенничалась Майя. — Это мой идеал!

Георгий Петрович изумленно на нее посмотрел.

— Солист группы «Китай», — напомнила она.

— Ах да, — закивал он. — Постер на твоей стене! Ты и сюда его привезла?

— А как же! — задорно ответила она, стараясь скрыть смущение.

Прошла неделя. Майя на удивление быстро освоилась на новом месте. Первые два дня отец все время проводил с ней, они даже успели на окончание Снежного фестиваля на центральном бульваре Одори, которым славится Саппоро, а затем он вышел на работу, и Майя оказалась предоставлена самой себе. Но ее это даже радовало. Девушка обошла окрестности, полюбовалась местными достопримечательностями, восхитилась красотой водопада Сираито^[8] и моста Нисики^[9]. Между делом изучила близлежащие магазины и накупила кучу всякой мелочи, а отец сразу выдал ей баснословную по ее понятиям сумму в триста долларов, которые она по мере надобности меняла на йены. Она полностью освоилась в квартире и даже начала готовить, причем не только для себя, но и для отца. Он в первый же день выдал ей комплект ключей от своей квартиры, и Майя всегда ждала его к ужину, с удовольствием готовя еду и накрывая на стол. Ей понравилось ждать его с работы, кормить, слушать его рассказ о том, что произошло за день, а затем убирать со стола. После ужина они обычно устраивались на диване и смотрели телевизор. Отец бегло переводил ей новости и фильмы, которые шли по многочисленным каналам. Иногда, если он возвращался не слишком поздно, они выходили погулять. Георгий Петрович любил посидеть в одном баре и выпить кружку местного пива. Майя устраивалась рядом на высоком стуле у стойки, пила сок или безалкогольные коктейли и украдкой изучала посетителей. Ей казалось, что она словно в каком-то фильме о красивой заграничной жизни и даже жалела, что ее сейчас не видят подружки. По родному городу она совсем не скучала и с раздражением думала, что все равно ей придется туда вернуться. Но пока она была здесь и наслаждалась каждым днем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Японский иероглиф «Хара» имеет несколько значений: душа, тайные мысли.

5

Название аэропорта Саппоро.

6

Татами — плотные маты толщиной 6 см из рисовой соломы. Размеры татами колеблются в зависимости от района Японии, например, в Токио — 1,76 м.

7

«Китай», песня «После дождя».

8

Сираито — «Белая нить».

9

Нисики — «Парчовый».