Чудо заморское. Повесть и рассказы

Ярослава Казакова

Жизнь нередко исполняет наши желания, когда мы уже думать о них забыли. Часто на деле они оказываются не тем, чем грезились. Однако мир этим и интересен. Главная героиня повести не даст обмануть. Её жизнь полна резких поворотов, странных событий и мечтаний, сбывающихся самым неожиданным образом.

Чудо заморское

Глава 1

До чего отвратительный здесь климат! Больше десяти лет живу и не могу привыкнуть. Раньше я питала надежду съехать отсюда при первой возможности, но теперь Москва проросла в меня сотнями мелких долгов и крупных обязательств. Кажется, мне суждено умереть под этим мокрым небом цвета линялой джинсы.

Сегодня тоже идёт дождь. Я спешу к подъезду офиса, перепрыгивая через лужи. Мелкие, холодные капли проникают под зонт, благодаря неутомимому, вездесущему ветру, и вонзаются в лицо острыми ледяными иголочками. Если бы не ветер, погода была бы вполне терпимой, но он в последнее время ужас, как оборзел. Министерство по чрезвычайным ситуациям шлёт предупреждения об усилении ветра чуть ли не каждый день, а в новостях нередки сообщения, что кого-то опять прибило падающим деревом или рекламным щитом.

Я не боюсь, что меня убьёт тяжёлым предметом или током порванного провода. Мне не страшна внезапная смерть от сердечного приступа или оторвавшегося тромба. Даже подхватить смертоносный вирус в равнодушной московской толпе я не боюсь. Я вообще не боюсь смерти. Мой возраст перевалил за сорок пять и неумолимо приближается к пятидесяти. Конечно, он далёк от средней продолжительности жизни современного человека, но, с другой стороны, что я не успела?

За свои сорок восемь лет я успела выполнить всю программу среднестатистического гражданина: получила два образования, отмотала двадцать пять лет в браке, вырастила двух детей, отработала одиннадцать лет в нервной и нестабильной системе образования, которая всем и всегда поперёк горла. Я даже пожить, как человек, успела в последние три года. Даже реализовать себя в творчестве. С какой стати мне бояться смерти?

Бывшая золовка вынесла мне когда-то весь мозг на тему своего страха смерти. Больше всего на свете она ценит долголетие.

— Зачем оно тебе? — Спросила я однажды.

— Что значит «зачем»? — Не поняла золовка.

— Мы не можем хотеть чего-то просто так. Если хотим, значит, есть какая-то цель.

— Я хочу дожить до правнуков, — ответила та с жаром.

Мне сделалось смешно. Её на тот момент двадцатидвухлетний единственный сын даже не был женат. Он и сейчас не женат и не собирается, а разговоры о правнуках с долголетием никуда не делись.

— Разве ты не мечтаешь о внуках? — Спросила золовка в один из наших последних разговоров.

Я честно ответила, что нет. Когда-то я мечтала о детях, и Мирозданию угодно было дать мне их. Двое моих детей получили никем не прошеный и далеко не всеми ценимый дар жизни, а уж как они им распорядятся — передадут дальше или оставят только для себя, их дело.

Странные желания обуревают некоторых людей. Хотя, ко мне тоже относится. Странные желания начали обуревать меня после сорока. Они оказались настолько мощными, что изменили всю мою последующую жизнь, и с тех пор она не перестаёт удивлять меня сплошной чередой невероятных случаев и невозможных совпадений.

— Инна Андреевна! — Услышала я нервный женский зов, едва пройдя турникет.

— Да, Анна Геннадьевна, — отозвалась я, как можно спокойнее.

Главбух в последнее время ужасно дёрганая, и дело тут вовсе не в сдаче квартального отчёта и прочей бухгалтерской петрушке. Статная седоватая мадам безнадёжно влюблена. Знать об этом никому, кроме меня, не полагается, даже объекту любви, тридцатипятилетнему красавцу-программисту Олеженьке. Ему особенно! Только, кажется, даже самые ленивые охранники уже устали шутить за спиной главбуха на эту тему.

Я работаю в нашей странной организации три года и не устаю поражаться массе самых разнообразных тараканов, атакующих головы живых людей. Какие существа атакуют головы мертвых, думать не очень хочется, поэтому я за кремацию, по крайней мере, для себя.

— Инна Андреевна! Он опять снился мне сегодня, — жарко зашептала габаритная бухгалтерша мне в ухо. — Мне снилось, как я гуляю по морскому пляжу, а Олежка вдруг — ррраз! — и выпрыгнул из огромной улиточной раковины, да как…

— Инна! Ну, наконец-то! — Это уже шеф. — Я три раза заходил к тебе, а ты…

— Сейчас без десяти минут девять, Игорь Никитич, — напомнила я. — Мой рабочий день начинается с девяти.

— Я потом зайду, — пообещала Анна Геннадьевна, и копна волос на её макушке многообещающе затряслась.

«Как же я буду плакать, если ты не зайдёшь!» — Подумала я злорадно и уставилась шефу прямо в глаза, не очень заботясь о выражении своего лица. Он заморгал растерянно. Игорь Никитич безбожно путает время. Он путал его всегда, а в последние полгода особенно.

С ним определённо что-то происходит, но я пока не могу понять, что именно. Деловые люди, актёры и политики, последние особенно, кажется, совсем не имеют психики. Точнее, она у них есть, но состоит исключительно из проблем и нарушений. Ни одной здоровой составляющей.

Игорь Никитич — бывший актёр, ныне политик, занимающийся помимо всего прочего коммерческой деятельностью. Он настолько заморочен самыми разными задачами, одна другой заковыристее, что держит при себе меня — личного психолога, как бы призванного обслуживать всю организацию, и придворного поэта к тому же.

На месте шефа я не подпустила бы себя к себе, то есть, к нему, Игорю Никитичу, на сто метров, а он… Как ему не страшно, что однажды я ограблю его, сбегу и солью конкурентам и правоохранителям все его секреты и секретики? Как-то раз я набралась наглости и задала этот вопрос напрямую. Смех, зазвучавший в ответ, наполнил мою душу самыми противоречивыми чувствами.

— Кто? Ты? — Переспросил Игорь Никитич, отсмеявшись. — Нет, не боюсь. Любой другой на твоём месте мог бы. Ты — нет.

Я рассердилась. С одной стороны получается, что шеф доверяет мне безоговорочно. С другой считает меня до безобразия правильной, этакой сахарной лохушечкой, не способной на лихой поступок. Как будто я и не совсем человек даже, а так, белка тряпочная.

Самое удручающее, что он в чём-то прав. Когда я жила в родном Краснодаре, продавцы одёжных магазинов нередко давали мне одежду, чтобы я померила её дома и определилась, что брать, а что нет. При этом ворох платьев и костюмов вручался мне просто так — без залогов, квитанций и расписок.

— Неужели вы не боитесь, что я украду все эти вещи? — Спрашивала я.

Продавцы со смехом отвечали, что нет.

— Кого бояться-то? Тебя что ли? — Рассмеялась однажды едва знакомая хозяйка модной точки. — Нет, тебя не боюсь. Кого угодно, только не тебя.

Я и впрямь не могу взять чужое без спросу. Оно никогда не идёт в прок, замечено неоднократно. У меня есть масса знакомых любителей мелкой халявы, и ни один не нажил состояния. За последние три года появилась масса знакомых любителей халявы покрупнее, из тех, кто состояние, так или иначе, нажил, но, сколько эти люди нажили наряду со своим богатством всего остального! Лопатой не разгребёшь.

— Я к тебе зайду примерно через полчаса, — пообещал шеф, растерянно глядя на меня немного выцветшими тёмно-синими глазами.

Он был очень красив в молодости, да и в зрелые свои годы выгодно отличается от толпы и большинства сверстников. Да, с годами он сделался полноват, седоват и немного морщинист, но разве получится спрятать за этими глупыми признаками старения настоящую мужскую красоту, не говоря уже про обаяние и интеллект? Сейчас шеф стоит на пороге угасания, и, кажется, переживает это тяжелее, чем хочет показать. Мне нередко бывает жаль его по-человечески. Я никому не говорю о своём чувстве, потому что меня засмеют. Кого тут жалеть? Титулованного вдоль и поперёк народного артиста? Успешного политика? Крутого бизнесмена? Красавца и богача? И впрямь, смешно, но не всё так просто.

Когда-то в молодости красавец и везунчик Игорь Шишкин построил успешную актёрскую карьеру. Миллионы женщин, причём не только советских, проливали слёзы из-за невозможности быть с ним, статным голубоглазым брюнетом, поймавшим безукоризненный баланс между силой и интеллектом, простотой и утончённостью, серьёзностью и весельем. Его герои смотрели с экранов во всём мире и не оставляли равнодушными ни Восток, ни Запад.

Однако Игорь Никитич ещё и однолюб. Он любит только свою жену Нину Аркадьевну. Так думают те, кто не в курсе реального положения дел, то есть практически все, но я точно знаю, что в отношениях шефа и его жены первую скрипку играет вовсе не любовь, а панический страх, если не сказать, ужас. Отец мадам Нины до сих пор жив, хоть возраст его и приближается к столетней черте. Он и сейчас в совершенно здравом уме, а его влиятельность с годами ничуть не ослабла. Думаю, вы уже поняли, что достижения моего шефа на самых разных поприщах — следствие не только красоты, ума и таланта.

Колоссальный успех актёра Шишкина в театре и кинематографе в советское время сопровождался не менее колоссальными материальными дивидендами. Надо сказать, баланс между творческой жилкой и практичностью нашего знаменитого в прошлом киногероя тоже налажен безукоризненно. Он буквально купался в материальных благах, когда вся страна растерянно барахталась в дефиците товаров и услуг. Игорь Никитич с женой и тремя детьми объездил, кажется, все мировые курорты в тот период, когда наш соотечественник считал немыслимым благом раздобыть путёвку на холодноватое Балтийское или вечно бушующее Чёрное море.

Девяностые годы разгромили не только промышленность нашей уничтоженной страны. Они и от кинематографа с театром камня на камне не оставили. К тому же, возраст моего дорогого шефа перевалил тогда за сорок, и о прежней востребованности нечего было даже мечтать. Он поддался на уговоры жены покинуть страну, но у великого хитреца и дипломата хватило ума и такта, во-первых, не трепаться об этом на каждом углу, а, во-вторых, не рубить сразу все концы. Из имущества были проданы только две шикарные машины и дача в престижном месте. Квартиру, как и российское гражданство, семья бывшего экранного героя оставила за собой. Крепкий тыл в виде влиятельного тестя тоже никуда не делся.

Голливуд, как вы уже поняли, встретил звезду советского кинематографа прохладно. Игорь Никитич, промыкавшись там год и разбазарив сбережения, понял, что ему светят в лучшем случае эпизодические роли тупых русских мафиози вперемежку с массовкой. Он не стал подобно другим бывшим советским звёздам-мигрантам развозить пиццу, обрезать сучья в чужих садах и чистить туалеты в ожидании мифической удачи.

Игорь Никитич с женой и детьми вернулся в Москву и с лёгкой руки дорогого тестя подался в политику. Если раньше актёр Шишкин светил молодым, красивым лицом с экрана, зажигая сердца прекрасной половины страны любовью, то теперь он светит с него тем же лицом, только умудрённым и внушающим спонтанное доверие. Зажигает он сегодня в душах зрителей обоих полов горячий патриотизм и желание проголосовать на выборах за партию, в которой состоит сам.

Сказать по правде, мой шеф не очень хорошо разбирается в политике. Она ему без надобности, как и большинству обычных людей. Просто бывший актёр почти ничего не умеет, кроме как работать лицом, вот, он и работает. Помимо этого ему приходится постоянно с чем-то сталкиваться и чему-то учиться, и это наполняет его жизнь трудностями. Однако страшно представить, в кого бы мы все превратились, лиши Мироздание нашу жизнь трудностей. Только преодолевая препятствия и боль, можно чего-то достичь, я это точно знаю, не понаслышке.

Игорю Никитичу тоже хорошо известно, что достичь результата можно только через трудности и боль. Он и достиг. Мой шеф молодчина. Я горжусь знакомством с ним. Горжусь тем, что я… Нет, не работаю на него. Работаю с ним.

Так получилось, что я на особом счету в его фирме, непонятно чем занимающейся и кому принадлежащей. Последнее меня не касается никаким боком. Меня касается только психологическое благополучие шефа и связанное с ним моё собственное материальное благополучие, а история наших с шефом взаимоотношений заслуживает отдельного рассказа.

Глава 2

Захвативший небо,

Мрачноватый день

Правит в нём нелепо,

Уничтожив тень.

Всё перемешалось:

Ветки, облака,

Глаз родных усталость,

Тёплая рука…

Я ныряю в омут

Лихо с головой,

И в сторонке стонут

Благость и покой.

Тишину разрежет

Смелый обертон.

Гонит ветер свежий

Хлипкий полусон.

Приоткроет двери

Неизвестный мир,

И, себе не веря,

Полетит в надир

Вместе со светилом

Та, что чуда ждёт…

Маски. Иней стылый.

Лужицы и лёд.

— Нет, извини, Иннусик, я здесь не могу!

Игорь Никитич вскакивает с дивана и, нервно расхаживая взад-вперёд по комнате, торопливо застегивает пуговицы рубашки. Я замечаю, что она далеко не идеально отглажена, а о том, что такое крахмал, наверняка даже представления не имеет. Кажется, Нине Аркадьевне плевать на рубашки мужа. Однако сам он должен быть безукоризненно гладким, то есть покладистым и верным, иначе… Что может быть, если однажды всплывёт то самое роковое «иначе» страшно вообразить.

— Не можете здесь, не можете в гостинице, не можете у меня дома… Вы не можете со мной! Я недостаточно хороша для вас.

«Ты уже привил мне комплекс неполноценности, старый дурак!» — Добавляю я мысленно.

Это была вполне себе реальная моя психологическая проблема вплоть до одного занятного случая, о котором речь пойдёт ниже. Я долго была уверена, что Маркус Гонсалес всего лишь занятный случай, но жизнь вскоре доказала другое. Однако в первый свой год работы у Шишкина я была ещё не знакома с Марком, и мне было не до смеха ни капли.

Я чувствовала себя крайне глупо, раз за разом сидя почти голым задом посередине скользкого и холодного кожаного дивана в своём кабинете. Из одежды на мне оставались только съехавший набок комплект кружевного белья и чулки. Я ношу их вовсе не из кокетства. Просто в прохладную погоду летом в них удобнее, чем в колготках. К тому же, их легче снять, если вдруг к середине дня или к вечеру потеплеет. Заполошный московский климат… впрочем, о нём я уже высказывалась. Без него хватает, на кого злиться. На себя, например.

«Что ты о себе вообразила, клуша ты перезрелая?! — Ругала я себя мысленно. — Нашлась тут роковая красотка! Ты знаешь, каких женщин он имел? Тебе чета, можно подумать!»

— Тебе сейчас даже самая злая тётка не даст больше тридцатника, — заговорщически сообщила мне мать, когда я похудела на двадцать кило и осветлила волосы.

— Сколько-сколько?! — Патетически воскликнул мальчишка, торгующий вразнос разными предметами быта, когда я купила у него несколько штук. — Не говорите никому про свой возраст, — посоветовал он со всей серьёзностью, на какую был способен. — Засмеют, — пригрозил юный озорник.

— Такой физической формой, как ваша, не каждая двадцатипятилетняя похвалиться может, — изрекла однажды моя фитнес-тренерша.

Раньше, да и потом, я нередко думала, что она хочет меня убить, но нет. Она просто старается сделать из меня человека и очень ответственно подходит к этой задаче.

— Ты как сестра Ангелине! — Голосят в унисон тётя, бывшая свекровь, племянницы и просто знакомые, видя нас с дочкой на семейных мероприятиях.

— Ты всю жизнь изменяла мне направо и налево, пользуясь своей красотой! — резюмировал муж, получив свидетельство о разводе.

Он и получил его исключительно потому, что мне надоело, в конце концов, слушать упрёки в том, чего я не совершала. Ему жилось гораздо спокойнее, когда я сидела жирной кучей на кухонном диванчике нашей подмосковной квартиры, поглощала сладости, сёрфила от скуки Интернет и беспрестанно ныла о том, как хорошо было дома в Краснодаре и как отвратительно здесь, в спальном районе как бы Подмосковья.

«Как бы» — потому что того старого Подмосковья с его уютными маленькими домиками, лесочками и речками практически не осталось. Оно стремительно сменилось массивами домов-монстров, истошно орущими день и ночь трассами и вырвиглазными детскими площадками с диковатыми воспитанниками современных детсадов-комбинатов.

Я не находила себе во всём этом места. Идти на работу по специальности учителя биологии я не могла и не хотела. Это было даже финансово невыгодно, не говоря уже обо всём остальном, например, профессиональном выгорании, случившемся со мной ещё в Краснодаре.

Работы по специальности психолога не было. Я не находила её в родном городе, потому что вакансия редкая, а «молодой специалист» возрастом под сорок вызывает у работодателя только недоумение. Дело в том, что своё второе высшее образование я получила в тридцать семь, поэтому даже в столице с её массой возможностей работа психолога не находилась для меня тоже.

Не находилась — не находилась, а однажды взяла и нашлась. Как-то раз в своих странствиях по Интернету я забрела в сообщество, где сочиняют, публикуют и комментируют короткие смешные стишки. При этом нужно придерживаться определённых правил и размеров. Народ справлялся хорошо и очень хорошо. Читая в первый раз, я хохотала так, что, кажется, висцеральный жир, накопившийся за годы наплевательского отношения к собственной фигуре, немного повредил мои внутренние органы. Всё тело потом болело три дня.

Сначала я только читала стихи и стихотворные комментарии к ним. После начала пытаться что-то сочинять сама. Сначала было неуклюже, потом стало получаться лучше, а спустя некоторое время меня признали одним из мастеров.

Как-то раз старшая мастерица одного из подобных сообществ создала новую группу и предложила участникам публиковать в ней свои серьёзные стихи. Я задумалась. Дело в том, что у меня где-то валялась пара тетрадей со стихами прошлых лет. Я их нашла и ужаснулась: те вирши были написаны в обход всех законов стихосложения, и мне пришлось их пересочинять в свете последних приобретённых знаний и навыков.

Параллельно я начала писать новые серьёзные стихи и цикл рассказов, потом ещё один. Произведения свои я публиковала по совету новых знакомых из Сети на сайтах Союза Писателей, где на каждый стих или рассказ выдается авторское свидетельство. Я начала общаться с некоторыми сетевыми знакомыми вживую, посещать мероприятия. Однажды обнаглела настолько, что подала заявку на конкурс «Поэт года», и меня не только номинировали, но ещё и пригласили вступить в Союз.

Так, мало-помалу я вылезала из хандры. Задыхаясь под горой жира, я долго не могла вернуться в своё прежнее, домосковское стройное тело, а тут вдруг дело пошло. Мне до боли захотелось выглядеть молодой, подтянутой и стильной, чтобы ловить восхищенные взгляды и слышать комплименты на различных поэтических встречах и мероприятиях.

На одном из последних я попалась на глаза Шишкину. Игорь Никитич смутно помнил меня по Краснодару. К счастью, я сбросила всё лишнее к моменту той судьбоносной встречи, и он узнал неизменную ведущую мероприятий, а по совместительству завуча одной из краснодарских школ, куда Шишкин наведывался несколько раз в бытность свою депутатом от Краснодарского края. К последнему он не имел никакого прямого или косвенного отношения. Просто тогда, а, возможно, и сейчас, я не в курсе, было модно назначать депутатов от различных партий, прикрепляя их к какому-нибудь российскому региону.

Позже Игорь Никитич говорил, что я запомнилась ему не только красивыми лицом, фигурой и голосом. Его покорила моя манера смотреть прямо в глаза собеседнику и выражать восхищение его талантом без подобострастия. Ещё я никогда ничего не просила: ни помощи в решении проблем, ни материальных подачек, ни даже автографов, а общалась с ним при возможности исключительно как с интересным человеком, не более. Ещё я однажды подала Шишкину свой чистый, отглаженный носовой платок, когда он в нём отчаянно нуждался, а его собственный делся куда-то. Я думала, народный артист и блестящий политик успел обо всём забыть, но нет.

Я читала с кафедры свой стих на одном из поэтических концертов. Люблю неожиданные концовки в литературных произведениях и в жизни. В моих стихах они время от времени тоже случаются. Читатель думает, например, что перед ним стих о любви, доходит до последней строчки, а тут — бац! — оказывается, что стих был о природном явлении, предмете интерьера или лишнем весе. Ну, или думает, что стих серьёзный, а в конце выясняется, что он шуточный. Например:

Из объятий сплина выхватит

Поцелуй горячий, радостный.

Горьковатый, терпкий, искренний,

Он отчаянный и сладостный.

Расцветают мысли ясные,

Нежным Солнцем осиянные,

И сдуваются опасные,

Не на счастье бесом данные.

Ворох дел не страшен более,

Мы вдвоём легко управимся.

Поцелуем жарким вволю я

Упиваюсь жадно, пламенно.

Ты в руках нежданным козырем

Бьёшь тузы устатка клятого.

Я люблю тебя до одури,

Чашка кофе горьковатого.

Так, вот. Народный артист Шишкин был покорён моим выступлением и моим поэтическим даром, который на самом деле не что иное, как отточенный навык. Узнав в личной беседе, что я психолог по второму образованию, Игорь Никитич загорелся идеей взять меня в штат своей фирмы, чтобы я была при нём постоянно. Беседа со мной, видите ли, развлекает и умиротворяет его.

Я пришла в офис дорогого шефа, тогда ещё будущего, в потёртых обтягивающих джинсах и толстом свитере, который больше показывал, чем скрывал. Бывают такие вещи. Бывают такие женщины, которые до конца жизни не могут толком выйти из подросткового возраста и обожают хулиганить и провоцировать. Короче, мы с шефом сошлись характерами и темпераментами, а полученный мной первый аванс, не говоря уже о зарплате, заставил мои и без того вечно чем-нибудь удивленные глаза подпрыгнуть даже не на лоб, а на макушку.

На втором месяце работы я ушла от мужа, с которым мы уже вырастили и обеспечили профессиями двух детей, и от которого я больше не зависела материально. Я ушла по причине его неуёмной, беспричинной ревности, коей он одаривал меня всю жизнь. Дело даже не в ней самой. Просто до слёз обидно, когда тебе не доверяют ни в чём и считают помоечной кошкой, несмотря на то, что ты досталась девочкой, и тебе самой противно шастать налево.

Вот, любимая сестра мужа и благодетеля, Ксения, сменившая за жизнь четырёх мужей и стадо любовников — образец нравственности и благочестия. Я — из жалости подобранный отброс, который, к тому же, так и норовит выскользнуть из рук, измараться ещё больше, а после снова отогреваться на пушистой груди доброго, наивного Витеньки. Надоело.

Шеф, узнав, что я ищу съёмную квартиру, сразу же поселил меня в служебном жилье. Это замечательная, маленькая и уютная двушка в кирпичной пятиэтажке старой постройки на улице Песчаной. Носовские, так сказать, места. Квартирка обставлена и оборудована немного старомодно, но это ерунда. Важно то, что я плачу только за коммунальные услуги, и до метро буквально два шага. Сын поначалу жил со мной, а после его спортивная карьера резко пошла в гору.

Андрей «заболел» баскетболом давно, но дела шли весьма средненько. Однако через полтора года после моего воцарения в шишкинском офисе сын уже играл за известный испанский клуб. Мальчишка, правда, так и не получил вузовского диплома, но это не мешает ему заниматься тем, о чём он грезил с начальной школы, и зарабатывать в разы больше собственного отца, который, между прочим, тоже не самую низкую в Москве зарплату получает. Ещё сын успел получить диплом учителя физкультуры в педагогическом колледже, так, что тренерская работа на будущее обеспечена.

Дочь работает дизайнером одежды в крупной специализированной компании. Она окончила университет и массу каких-то немыслимых курсов. Ещё Ангелина замужем за хорошим, надёжным парнем, и живут они самостоятельно.

Сама я живу так, как даже не мечтала. Подобные мечты никак не вписывались в мой прежний скучный быт домохозяйки. Однако в жизни не бывает всё от начала и до конца замечательно. Какая-то мелкая бяка крупных размеров обязательно перепоганит, если не всё, то многое.

Мне далеко не пятнадцать лет, а шефу вообще далеко за шестьдесят, и я предполагала, что рано или поздно он поднимет вопрос о наших взаимоотношениях. Вопрос поднялся, и поднимался в первый мой год работы с завидной регулярностью, но разрешения не происходило. Я ничего не имею против того, чтобы доставить шефу маленькую радость, но радость упорно не желала пролезать ни в какие ворота. До сих пор воспоминания об этом нагоняют тоску и комплексы.

— Вы не хотите меня, потому что я вам не нравлюсь как женщина? Я разочаровываю вас чем-то раз за разом, да, Игорь Никитич? — С трудом сдерживая кипучий гнев, умничаю я, сидя почти голая на холодном, блестящем, как лысина нашего технического директора, кожаном диване. — Может, я для вас слишком старая? Вы к более молодым женщинам привыкли?

— К таким, как моя жена? — Интересуется шеф саркастически.

Его жене перевалило за шестьдесят не вчера и не позавчера.

— При чём здесь Нина Аркадьевна? Я других ваших женщин имею в виду.

— Их нет.

— Не смешно.

— Мне тоже. Однако их нет. Я не могу расслабиться, и ни с одной ничего не выходит.

— Тогда зачем вы мне голову морочите? Раздеваете посреди рабочего дня, а сами…

— Ты меня ужас, как волнуешь, Инночка! — Матушки мои, сколько страсти в голосе и глазах! Или это актёрские навыки не угасали? Трудно сказать. — Я жить без тебя не могу! Я мимо тебя спокойно пройти не могу! Я по полночи не могу уснуть, потому что ты мне…

«Что ты там ещё не можешь, старый олень?» — Думаю я с тоской, выслушивая очередную порцию «Снов Верпалны».

Однажды мне это смертельно надоело. Я поняла, что шеф дико боится мести жены и тестя и никогда не сможет переспать ни с одной женщиной, даже по-настоящему молодой и красивой, а не просто, как я, хорошо сохранившейся. Я вызвала его на откровенный разговор, и с тех пор наши сеансы сводятся к задушевным беседам, чтению стихов и техникам лёгкого расслабляющего массажа, коим я обучилась в спешном порядке, получив эту странную работу.

Я знаю, что она не навсегда. Знаю, что в любой момент меня могут турнуть так же, как и позвали, стоит только мадам Шишкиной или одной из дочерей шефа посмотреть на меня косо или заподозрить что-то. Именно поэтому я старательно обзавожусь полезными знакомствами, пока есть возможность. Ещё я экономлю, где только могу, и накопила за три года сумму, достаточную для покупки недвижимости в родном городе. Недавно приобрела там отличную двушку в самом центре.

Я съеду из надоевшей до чёртиков Москвы при первой же возможности, но не сейчас. Сейчас слишком многие люди возлагают здесь на меня надежды. Как венки на могилу дорогого покойника.

Я не могу бросить растерянного, стареющего шефа. Не могу остаться без постоянного заработка, потому что рассчитывать, кроме себя, теперь, после развода, не на кого. За свободу приходится платить, причём в буквальном смысле. Ещё у меня обязательства перед парой издателей и Союзом писателей. Ещё вряд ли кто-то из соседей или друзей захочет всерьёз заботиться о Василии. У меня сердце разрывается при мысли о том, на что он будет обречён, если я сейчас уеду.

Василий — это не кот и не какое-то другое животное, как вы уже успели подумать. Это мой знакомый бомж. Нет, это не обычный бомжара-алкоголик. Василий — человек не от мира сего. Раньше таких называли блаженными. Он постоянно предсказывает людям что-то плохое, и оно неизменно сбывается, причём самым замысловатым образом. Из-за этого его не любят, сторонятся, а нередко даже бьют до синяков и ссадин.

— Добрая ты, Мася, — говорит Василий, когда я обрабатываю его повреждения, а после кормлю обедом или ужином.

Он называет меня Масей, потому что, цитирую, моё «имя не настоящее и не подходит такой прекрасной даме никаким боком». У Васи много странностей, я привыкла и не обращаю внимания. Он совсем не интересуется женщинами, почти равнодушен к спиртному и только курит, как паровоз. Бороться с этой его привычкой уже бесполезно, и я держу дома блок сигарет на случай, если у моего странного друга закончатся припасы. Он жутко страдает без сигарет. Ещё Василий жить не может без сладкого и без детективов, и я снабжаю его тем и другим два раза в месяц — в аванс и зарплату.

Надо сказать, Василий не злоупотребляет моим вниманием. Обычно он ждёт меня у подъезда раза три-четыре в месяц, не чаще. Иногда пропадает на два-три месяца, особенно зимой. Он специально крадёт какую-нибудь ерунду или затевает скандал в людном месте, чтобы его посадили в изолятор. Зимой там уютнее, чем на промозглых улицах и в сырых подвалах.

— Тебе предстоит большая потеря, Мась. Только не бей меня, ладно? — Сообщил Василий позавчера, затравленно глядя на меня.

Раньше он не давал мне таких предсказаний.

— Я тебя била когда-нибудь? — Спросила я, заливая перекисью водорода огромную ссадину на его плече.

Мой друг иногда подрабатывает грузчиком по случаю, но телосложение имеет хлипкое, а кожу нежную, и поклажа нещадно натирает худые плечи.

— Никогда, — заверяет меня Василий торжественно, словно я и впрямь не помню, била ли я его. — Ты добрая, — напоминает он горячо. — Добрая и великодушная. Твоя доброта поможет тебе пережить потерю. Она поможет тебе пережить многое, но не всё. На этой земле никто не может пережить всё, даже такие красивые и добрые, как ты.

Я слегка вздрогнула при упоминании о потере, но тут же успокоила себя тем, что прожить без потерь в любом случае не выйдет. Не сомневаюсь, что потеря будет, ибо они случаются у всех без исключения. В этом мой друг не ошибается.

Ошибается он в том, что я добрая. Я не добрая. Просто мне всю жизнь очень трудно отказывать людям в просьбах, а вообще я грубая, прямолинейная и циничная, как многие медики и биологи. Мы очень любим препарировать, и препарируем всё, что нам попадается на пути — факты, события, явления, личности. Саму жизнь постоянно препарируем, и она не остаётся в долгу, нарезая из нас со временем жёсткие, больно хлещущие кожаные ремни, которым тоже адски больно, когда они хлещут кого-то.

Впрочем, безнаказанным в этом мире не остаётся никто, даже тот, кто ничего не делает и не анализирует. Он непременно получит свою порцию «пряников» за бездеятельность и безынициативность.

Надо бы подкупить ещё сигарет и карамелек и пустить жильцов в мою новую краснодарскую квартиру. Негоже ей пустовать годами в ожидании хозяйки.

Глава 3

— Это пройдёт, — успокаиваю я.

Шеф хорошо умеет работать лицом и вещать поставленным голосом нечто разумное и доброе с высоких трибун, а я хорошо умею успокаивать. Каждый из нас зарабатывает, как умеет.

Когда Игорь Никитич появляется на пороге моего кабинета с таким, как сейчас, выражением лица, я запираю дверь, застилаю дурацкий кожаный диван его любимой махровой простыней и достаю из шкафа удобные подушки. Он раздевается до нижнего белья, ложится, я укрываю его пледом или лёгкой простынкой, в зависимости от сезона, и начинается самое интересное.

Хотя, кого я обманываю? Начинается самая настоящая жесть.

Шеф говорит, я слушаю. Слушаю и понимаю, что ничего в этом мире не даётся просто так. Хочешь успеха, богатства, славы — огреби дерьмеца. Побудь куском дерьма для сильных мира сего сам. Удобри собой почву для чьего-то успеха, богатства, влияния. Справишься, докажешь свою продуктивность, целеустремлённость, преданность, тебе, возможно, разрешат стать кем-то ещё, если повезет, и не найдётся более достойной замены.

Шишкину повезло. Он оказался незаменим для своей тихой, неброской и абсолютно бездарной однокурсницы Ниночки. Девочка из звёздного рода влюбилась без памяти в обаятельного красавца из семьи простых учителей. Конкурс в театральные вузы всегда зашкаливал, но Игорьку повезло: он попал туда по квотам из самодеятельности. Раньше такое было возможно, сейчас уже нет. Однако даже тогда парню многие завидовали и говорили, что без блата всё же не обошлось.

Ещё многие говорили, что такому видному парню, как Шишкин, подошла бы девушка под стать — высокая, яркая, талантливая. Однако Игорёк ещё на абитуре успел побывать у Ниночки дома, где был совершенно околдован атмосферой роскоши и больших возможностей. Люди, подобные родителям Ниночки, способны сотворить звезду буквально из ничего, а уж из такого фактурного молодого человека сам Создатель велел.

Игорь Шишкин начал сниматься и прославился ещё в бытность свою студентом, спустя год после женитьбы на несуразной, зашуганной Ниночке. Это в тридцать она станет едва ли не иконой стиля, а в ранней молодости Нина Аркадьевна была подобна бледному, кривоватому ростку, случайно проклюнувшемуся в тени могущественного отца, знаменитой матери и невероятно талантливого старшего брата, чьи полотна до сих пор украшают мрачноватые переходы правительственных зданий.

Начальство театрального училища запрещало своим студентам сниматься в кино до окончания курса, но для третьекурсника Шишкина сделали исключение. Как не сделать, если парень нереально красив, невозможно талантлив, и фильм, куда его пригласили, о войне и её героях? К тому же, такие люди за него просят, что отказ равносилен, если не самоубийству, то нанесению самому себе тяжких телесных повреждений точно.

Директор училища был слишком разумен, чтобы не понимать. Ещё он понял, что с этого дня его долг — сделать всё для полного раскрытия дара своего подопечного. Он и делал, да ещё и удовольствие от процесса получал, ибо алмаз стоил огранки.

Звезда актёра Шишкина взошла стремительно и засияла ярко. Ему несли корзины с цветами, посвящали стихи и романсы, клали к его ногам любовь и честь, но дома ждали бесцветная, безгласная Ниночка, шумная, истеричная тёща, ироничный до смертельной ядовитости шурин и немногословный, вечно нахмуренный тесть. Они не давали забыть, кто он такой и кому обязан всем, что у него имеется. Они указывали, что носить, с кем и как общаться, чем питаться и где проводить свободное время.

— Один американский журнал написал, что я самый яркий русскоязычный актер современности, — небрежно просветил как-то раз Игорь Никитич семейство дорогой супруги.

При этом он картинно бросил тот самый американский дайджест на журнальный столик красного дерева ручной работы. Тёща ничего не сказала, а только покатилась со смеху так, что слёзы из глаз брызнули. Она часто прибегала к этому приёму дома и на людях, вводя собеседника в ступор. Эта её манера выводила из себя, но что он мог сделать?

— Ни хрена себе, компот! — Отозвался великий художник Эдик, ненадолго вынимая изо рта модную трубку. — Да, ты у нас новый Бельмандель, оказывается! Мои нечеловеческие поздравления!

«Ты и есть не человек. Крокодил двуногий!» — С досадой думал Игорь в такие моменты. Брат Нины намеренно искажает фамилии известных людей, демонстрируя, таким образом, презрение к славе, почестям и прочим земным благам, но гонорары за свои работы берёт далеко не воздушные. Знаменитая мать и влиятельный отец исправно обеспечивали любимого сыночка заказами, а после ещё и зять подключился.

— Будь готов сегодня к восьми. Надень сиреневую рубашку.

Это уже тесть. Он водил за собой молодого красавца-зятя по всем вечерним мероприятиям. Нередко эти мероприятия завершались для Шишкина в будуаре какой-нибудь необыкновенно влиятельной партийной дамы или жены партбосса, потому что «так надо». Тесть так велел.

— Но Нина… — Начал Игорь в первый раз.

— Так надо, я сказал! — Зло повторил тесть. — Думаешь, откуда всё берётся, из воздуха, что ли?

— Значит, если я изменю вашей дочери…

–…я тебе яйца отрежу и на лоб пришью. Будешь заек изображать на новогодних утренниках, пока не подохнешь, — мрачно пообещал тесть. — Ты должен понимать, где измена, а где долг. Долги таким голожопым, как ты, отрабатывать надо, ибо взять с вас больше нечего. Усёк?

— А если я разведусь с Ниной, уйду жить в общагу и устроюсь на завод? Я, между прочим, слесарь второго разряда!

— Не разведешься, не уйдёшь и не устроишься. Ты не такой дурак, во-первых. Второй слесарный разряд не дают, кому попало, понимать должен. А, во — вторых, представь, какая тебя ждёт жизнь. Знаешь, как к упавшим звёздам в рабочей среде относятся? Можешь хотя бы на секунду вообразить, что тебя там ждёт?

Шишкин мог. Он многое мог вообразить и не меньше вынести. Игорь Никитич необычайно терпелив и вынослив с детства, порода крепкая. К тому же, он знал лично несколько людей искусства, от которых отвернулись высокие покровители. Жребий их был ужасен, и Игорь терпел. Терпел указания тестя, необузданный нрав тёщи, насмешки Эдика, аморфность Нины, а после ещё бесконечные требования и «задвиги» трёх дочерей. Последние выросли, как на подбор, одна взбалмошней другой.

Игорю Никитичу помогали в его адовом терпении постоянные поездки в киноэкспедиции и на гастроли, бесконечные съёмочные дни, плотная занятость в спектаклях и радиопередачах. Помимо этого его голосом говорят многие киногерои иностранных фильмов и некоторые мультипликационные персонажи лет его расцвета. Актёр Шишкин хватался за любую работу, только бы реже бывать дома.

Правда, в экспедициях его почти всегда сопровождала Нина. Окружающие нередко восхищались её самоотверженностью. Их вторая дочка родилась сильно недоношенной в поезде по пути со съёмок в Мурманской области. Ребёнка чудом удалось выходить, но тот трагический эпизод не остановил прилипчивую мать в её бесконечном следовании за отцом. Он не укротил ненасытных тестя с тёщей. Не умаслил вредного, языкастого Эдика. Не уменьшил, а, наоборот, усилил внутреннее напряжение у вечно спешащего, по уши занятого актёра Игоря Шишкина.

Игорь Никитич всегда презирал алкоголь и одурманивающие препараты, но при такой жизни обязательно надо отвлекаться на что-то, иначе обезумеешь. Он научился отвлекаться от проблем и усталости, погружаясь в мир поэзии и живописи. Даже на красивых женщин Игорь Никитич со временем стал смотреть больше с эстетической точки зрения. Народный артист увлёкся анатомией для художников и рисованием портретов в графике. Это привнесло успокоение в его суетный быт, обострило чувство красоты, но вызвало шквал насмешек великого живописца Эдуарда Машковского.

Недавно он принёс мне папку своих работ, кстати, весьма недурных. Для трёх из них я сама служила моделью. Мне понравились и процесс, и результат. Я просмотрела все работы и попыталась вернуть папку Игорю Никитичу.

— Пусть полежат у тебя, — ответил Шишкин, отворачиваясь, и я успела заметить, в какую горестную складку сложились его бледноватые губы.

Шеф путает время и теряется, сталкиваясь с открытой неприязнью и хамством. Он любит жить в роскоши, но при этом без ума от красот природы, архитектурных шедевров и классической поэзии. Он насквозь неправильный примерный семьянин и никуда не годный блестящий политик. Я по-человечески жалею его и люблю нежной, материнской любовью.

Нет, я не перепутала слово, и вы всё прочли правильно. Шеф старше меня на двадцать лет, неизмеримо богаче и могущественнее, но наши отношения напоминают любовь матери и сына.

Мы нашли друг друга, ибо шеф с детства недолюблен, а мой материнский инстинкт никогда не был удовлетворен в полной мере, хоть я и не осознавала этого. Мои дети рано научились ходить, говорить, обслуживать себя в быту. Они рано начали интересоваться вопросами бытия, читать, считать и писать. Ангелина и Андрей росли жутко самостоятельными и независимыми, быстро и без подсказок определились с выбором профессии и жизненного пути, рано начали подрабатывать и зарабатывать. Я нередко ощущала собственную ненужность в нашей с бывшим мужем странной, разобщённой семье.

Теперь я нужна. Нужна, как хлеб, как воздух. Нужна, потому что никто, кроме меня, не выслушает излияния и жалобы без оценок действий и упреков в моральной слабости. Нужна, потому что некому больше рассказать недолюбленному великовозрастному мальчику о том, какой он на самом деле сильный, смелый, настоящий.

Я нужна шефу, а он нужен мне, и дело тут не в вознаграждении, которое он даёт мне за труды. Я получаю ни с чем несравнимое удовольствие, смягчая его страдания. Моя душа поёт, когда Игорь Никитич, посвежевший и разглаженный, выходит из моего кабинета. Я ощущаю себя в подобные моменты доброй волшебницей и не устаю благодарить судьбу за встречу с этим человеком и наши с ним странные, перевернутые отношения. Я не смогу уехать домой в Краснодар до тех пор, пока он нуждается во мне, хотя именно он даровал мне такую возможность.

Жизнь полна парадоксов и недоразумений. Одно из них нервно застучало в дверь моего кабинета, едва та успела закрыться за шефом.

Глава 4

— Опять безуспешно? — Спросила я, постаравшись вложить в голос максимум сочувствия.

На самом деле мне очень хочется съездить тяжёлой папкой по этой, надменно скукоженной и нисколько не симпатичной, хоть и молодой, физиономии. Старшего экономиста Данилушку Машковского никто не любит, и лично мне это совсем не странно. Мне тоже он адски противен, но я работаю с ним, потому что являюсь психологом организации, а не одного лишь шефа. Так написано в моей трудовой книжке и в трудовом договоре, и я не могу послать сотрудника к ядрени бабушке просто по своей прихоти. Не имею морального права.

— Как ты выносишь этого оглоеда? — Закатывая бледно-голубые, словно фарфоровые, глаза интересуется старший секретарь Елена Альбертовна, для меня просто Леночка. Она постоянно поправляет перед зеркалом свою сложную плетёную причёску и при этом не перестаёт сыпать интересными фактами и мудрыми советами. — Ему специально отдельный кабинет выделили, чтобы он не выносил мозги другим сотрудникам. Ладно, шефу некуда деваться, это племянник его жены. Ты-то зачем позволяешь ему садиться тебе на шею? Турни его разок, и всё! Тебе ничего за это не будет, я точно говорю.

— Знаю, что не будет, но я не могу отказать сотруднику организации в психологической помощи.

— Дура ты, Инка! — Бахает Леночка, отворачиваясь, наконец, от зеркала и глядя мне прямо в глаза, но тут же спохватывается: — В хорошем смысле, конечно, но дура. Лишние дела спихивать с себя надо, а не накрячивать.

— Чем это у вас пахнет? — Недовольно кривится Машковский-младший, едва переступив порог моего кабинета.

— Ароматическое масло, — отвечаю я ровным голосом.

На самом деле это массажный крем, но визитёра не касается, что я делаю в своём кабинете с другими сотрудниками, в том числе с его дядей. Особенно с его дядей.

Данилушка начинает метаться по кабинету в поисках аромалампы, но безуспешно. Я её уже убрала, причём ещё неделю назад. Аккурат после того, как мы устраивали с секретарями и бухгалтерами дамское чаепитие. Мы наслаждались в тот день помимо фруктов, фитнес-сладостей и чая, заваренного по всем правилам, ещё и ароматом масла апельсина. Шеф не любит всех этих «бабских» ароматов. Он у меня ярко выраженный тактил, то есть любитель прикосновений.

— Где она? — Заполошно вопрошает беспокойный тридцатидвухлетний пацанёнок.

— Кто? — «Не понимаю» я.

— Лампа!

— Вот, — указываю я на настольную лампу. — А зачем она вам?

Машковский-младший тяжко вздыхает и с размаху плюхается, не ожидая приглашения, на банкетку. Его худая, длинная спина, с запасом завернутая в коричневый стариковский пиджак, сиротливо округляется. Интересно, где он берёт одежду? Не удивлюсь, если донашивает папашину.

— Вот! Именно поэтому! — Изрекает отпрыск великого живописца, то ли грозя, то ли указывая мне на меня же длинным, ступенчатым пальцем. Я молчу. Он тоже молчит, ожидая наводящего вопроса, но его не будет, потому что мне не интересно знать, что «вот» и почему «поэтому». Мне вообще не интересен этот мальчик, и шёл бы он уже к той самой бабушке, к которой его регулярно направляет Леночка, к сожалению, только заочно и безрезультатно, но нет. Мальчик решает всё же просветить меня, несчастную: — Именно поэтому мне не везет с женщинами, — блеет он. — Все они не дотягивают до мужского уровня понимания.

— Ну, так попробуйте с мужчинами, в чём проблема?

Я ловлю себя на том, что закатываю глаза, как Леночка. Только у меня нет сложной причёски, которую надо всё время поправлять. Я ношу длинную лесенку: раз в три дня уложила, и порядок.

— Вы прекрасно знаете, Инна Андреевна, что мужчины меня не интересуют. Мне нужна, наконец, нормальная, понимающая женщина!

Женщинами наш герой-любовник называет абсолютно все человеческие существа женского пола. Для него не существует девушек, девочек, бабушек, не говоря уже о разных там крошках, малышках и цыпочках.

— Все женщины не дотягивают до мужского уровня понимания, но очередное свидание сорвалось вчера конкретно у Данилы Эдуардовича Машковского. Правильно я поняла?

— Даниил! — Кричит Данилушка своим резким, каркающим голосом. — Меня зовут Даниил!

Лицо парня становится ещё страшнее, чем обычно, прямые, не очень опрятного вида темно-каштановые волосы растопыриваются окончательно, а в небольших карих глазках загораются нездоровые огоньки. Я молча достаю с полки папку пациента Машковского и демонстрирую копию его паспорта. Ещё в самом начале работы здесь я не поленилась, взяла в отделе кадров личные дела и сняла ксерокопии с ксерокопий всех паспортов сотрудников. Меня не обманешь. По крайней мере, в этом. В чём-то другом — пожалуйста, но в этом…

— Вас зовут Данила, — бесстрастно констатирую я, и мой собеседник, кажется, готов меня ударить.

Только он никогда этого не сделает. Данилушка у нас примерный мальчик, и ему не нужны неприятности с дядей, родителями и законом.

— Где дядька умудрился откопать такого бездарного психолога? — Саркастически интересуется он.

— Потрясающе! — Отвечаю я, аплодируя стоя. — Кто-то постоянно оскорбляет женский пол, проваливает одно за другим все свидания, намеренно искажает собственные паспортные данные, а я, оказывается, при этом бездарный психолог!

— Вы ничем не смогли помочь мне за полтора года! — С пол-оборота заводится несостоявшийся мачо. — Ни один мой роман…

–…так и не начался. Аминь, — Завершаю я торжественно. — А ничего, что вы не хотите работать над собой? Не приемлете никакой критики в свой адрес, даже самой мягкой? Не хотите…

— Это вы не хотите мне помочь, — грустно изрекает Данилушка, отворачиваясь к окну. — Не хотите дать мне ключ к пониманию женской натуры.

— Может, вам поискать другого психолога?

— Другой психолог стоит нехилых денег, — просвещает меня великий экономист. — Да, и ходил я уже к ним, к разным, — машет он устало худенькой ладошкой, напоминающей птичью лапку. — Толку — ноль. Женщины бегут от меня, как от зачумлённого. Да, я, предположим, не красавец с кубиками. Не спортсмен с голубыми глазами. Не мачо. Но сколького я добился! Сам! Без помощи отца!

«С помощью одних лишь матери и дяди», — так и подмывает меня ввернуть, но я молчу, потому что мне хочется, чтобы этот скрюченный субъект поскорее шёл бы уже трудиться. У него это хорошо получается. Действительно хорошо. Не может быть в человеке всё плохо, но личная жизнь — явно не его стихия.

— Вы очень многого добились, Данила Эдуардович, — произношу я с чувством. — Вы редкий специалист, и ваши заслуги перед компанией трудно переоценить, — мальчишка впивается в меня тёмно-карим взглядом, лихорадочно соображая, где тут подвох, и тот не заставляет себя ждать: — но что вы можете предложить девушке?

Несостоявшийся герой-любовник подпрыгивает от досады на месте и картинным жестом принимается трепать узел галстука, одновременно расстегивая верхнюю пуговицу пожелтевшей от времени рубашки. Ему буквально перестаёт хватать воздуха, когда речь заходит о том, что он должен кому-то что-то дать или хотя бы предложить. Эта мысль способна вызвать у племянника шефа настоящую паническую атаку, если начать развивать её.

— Я хочу, чтобы меня любили просто так, не за деньги, не за заслуги и не за услуги. Неужели это так много? — Жалко скрипит Данилушка, прикрывая глаза правой рукой.

Парень раскачивается из стороны в сторону, и на него больно смотреть. Ещё непонятно, о чём с ним говорить. Человек регистрируется на сайтах знакомств, в мобильных приложениях, в разделе брачных объявлений газеты «Весёлый огородник», в уголке информации своего подъезда, ещё дьявол пойми, где, и везде указывает скромную должность, низкую зарплату, заурядную внешность. Как вы понимаете, кроме последнего, всё неправда.

— Это отсекает охотниц за богатством, — поясняет далеко не бедный старший экономист и потенциальный наследник внушительного состояния.

Хорошо, отсекает. Дальше что? А дальше наш искатель бескорыстной любви получает сообщения от обычных девушек, скромных и не очень, и идёт с ними на свидание, заранее предупреждая, что платить «женщина» будет за себя сама. Девочки-девочки сразу отсеиваются. Остаются слегка феминизднутые либо совсем уж отбитые экземпляры.

Первые ограничиваются обычно одной встречей, на которой их честно предупреждают, что подарков не будет даже по праздникам, в кафе их больше не пригласят даже при условии, что каждый платит за себя, ибо это лишние, никому не нужные расходы, машины нет, а жить, если что, им предстоит в коммуналке. Вторые остаются, но дают понять, что согласны попробовать продолжить отношения на условиях полного подчинения «никчёмного» парнишки.

Наш неутомимый поискун пару-тройку раз попробовал «полностью подчиниться», но быстро вспомнил, что мужчина в паре главный. Думаю, ему не понравился след от ошейника, да и ожоги от сигарет не так безобидны, как это может показаться вначале. Разряд тока в задний проход, коим угостила его как-то раз одна роковая брюнетка, окончательно излечил Данилушку от иллюзии, что позволять, кому попало, крутить из себя фарш — хорошая идея, даже при условии полной её бесплатности. Однако разряд тока, не говоря о тех же ожогах и битье ремнём, не убедил молодого человека в том, что равноправные отношения требуют неких вложений с обеих сторон.

— Любить нас по факту существования могут только родители, — озвучиваю я очередную заплесневелую мудрость, и мой собеседник, в который уж раз, гневно вскидывается.

— Он никого не любит! — Кричит великовозрастный мальчуган, имея в виду своего отца. — Это эгоист, каких…

— Неважно, — перебиваю я.

— Что неважно? Мой нерешённый конфликт с отцом неважен? Да, вы, вообще, психолог или кто?!

— Или кто, — соглашаюсь я без колебаний. — Психологи обычно ковыряются в нашем ментальном дерьме за деньги, а я классическое «или кто», — кажется, возмущению побеждённого солдата личного фронта нет предела. — Однако у меня есть план, — изрекаю я многозначительно.

— Очередной план, который…

–…никакой не очередной. Раньше я вам только указывала на ошибки и никаких планов не предлагала.

— И в чём же ваш план?

Сколько сарказма в голосе! Вылитый папаша. Не зря они уже почти тридцать лет конфликтуют, как бешеные. Я открываю шкаф, извлекаю оттуда аромалампу и торжественно вручаю её будущему покорителю сердец.

— Держите. Вы же её искали?

— Когда я её искал?

Как же быстро он заводится! Нервишки-то совсем ни к чёрту.

— Когда только вошли. Помните? Берите, пока дают!

— На кой она мне?

— Зажигать. Я слышала, у молодёжи модно нынче зажигать и мутить, вот, и займётесь этим сегодня же после работы.

— Куда вы клоните?

— Никому не говорите, — жарко зашептала я. — Эта лампа не простая, а волшебная!

— Ага. Из неё вылезет Джинн и скажет, что я скрюченный, облезлый дурак, — развеселился Данилушка и сделался, в кои-то веки, похож на нормального человека, а не на скукоженый чернослив. Я тоже рассмеялась его шутке.

— Нет, это так не работает. Зажигать нужно свечку в лампе, а мутить… Вот, вам маслице волшебное, ароматное. Пользуйтесь на доброе здоровьице, да плана моего придерживаться не забывайте. А план мой состоит в том, чтобы вы, Данила Эдуардович уважаемый, на время, я подчеркиваю, на время, изобразили из себя некого молодого человека, которого хотят видеть девушки на свидании: модно одетого, красиво подстриженного, парфюмом благоухающего, комплименты рассыпающего. Помимо всего прочего, в кафе, кино и прочих увеселительных заведениях за себя и подругу радостно платящего. Вам ясно?

— Нет, не ясно! Мне не ясно, какая цель этой нелепой игры не в себя самого!

— Посмотрите, как девушки станут к вам относиться в этом случае. Выясните глубину их, так сказать, безнадёжности.

— Вы явно задались целью довести меня до нервного срыва! — Зло выпалил Данилушка, наставив на меня длинный, костлявый указательный палец после довольно продолжительного молчания.

— Да. Именно, — согласилась я. — Устройство личной жизни — процесс сложный и нервный. Поэтому я и даю вам аромалампу и смесь успокоительных масел в придачу. Обязательно зажигайте её каждый день перед сном минут на пятнадцать. Нервы станут крепкими, мысли ясными, планы чёткими…

— Нет, вы меня точно за дурака держите!

— Ну, тогда… — Я протянула руки, чтобы забрать свои дары, но не так-то просто выцарапать из клешней потомственного экономиста то, что в них ненароком попало.

— Я попробую всё же, — решился Данилушка. — Поставлю эксперимент и докажу вам, что все женщины…

–…милейшие существа, если их гладить по шёрстке, а не наоборот.

Машковский-младший вскинул, было, свободную руку, чтобы погрозить мне пальцем, но передумал и, недовольно отмахнувшись, скрылся за дверью. Спасибо, не плюнул с досады. Я устало рухнула в гостевое кресло.

Глава 5

— Можно? — До чего мелодичный голосок!

— Не только можно, но и нужно, — отзываюсь я, встряхивая себя, как наволочку перед повешением на бельевую верёвку.

Алиночка Шиханская входит в кабинет как-то боком. Это было бы не странно, будь она хоть сколько-нибудь корпулентной барышней, но Алина стройна, как лань. Беда в том, что молодой помощнице юриста постоянно кажется, что она имеет излишек веса. Девушка несколько лет страдает серьёзным пищевым расстройством.

Я догадалась об этом ещё в первый день работы, и догадка моя не замедлила подтвердиться. Увидев сие воздушное создание, я поняла, что Алина — первый мой пациент после шефа. Так оно и вышло. На третий день работы девушка упала к моим ногам.

Упала не в смысле начала умолять о чём-то, а упала в голодный обморок на лестнице, скатилась с неё и распласталась, едва не задев носки моих новых лаковых туфель. Устроившись на работу, я начала увлечённо выгуливать наряды, скопившиеся в шкафу за годы затворнического бытия домохозяйки. Это сыграло особую роль в становлении наших с Алиночкой взаимоотношений. Ей нравится мой стиль, мне её, и мы с ней можем подолгу обсуждать модные вопросы, но это будет потом. В третий мой рабочий день она лежала в роскошном бирюзовом платье почти бездыханная на слегка затоптанном светлом плиточном полу, а я кричала в телефон:

— «Скорая»! Примите вызов, пожалуйста!..

В обеденный перерыв Алиночка обычно порхала по лестнице вверх-вниз, типа это у неё такой бесплатный фитнес. В то же самое время большинство её насквозь неправильных обжор-сотрудников сидело в столовой или кафе за «корытами с хрючевом» либо поглощало «бомбы замедленного действия».

Последние по факту самые обычные бутерброды, которые приносят с собой и едят многие работники прямо в офисе, не сходя с рабочего места. Хрючевом наша красота называет любые блюда, где содержится больше одного, максимум двух, ингредиентов. Сама она нередко обходилась раньше одним яблоком или ста граммами отварной куриной грудки в день. Думаю, она и сейчас легко может перейти на подобный рацион, если оставить её состояние без контроля специалистов.

Алина состоит на учёте у диетолога, эндокринолога и психиатра. Она прошла длительный курс лечения в специализированной клинике. Ещё девочка ходит примерно раз в неделю, иногда чаще, ко мне, и мы занимаемся арт-терапией. Я никому не показываю её рисунки, потому что они очень страшные: сплошные мерзкие чудища и их окровавленные, растерзанные жертвы.

Конец ознакомительного фрагмента.