Лента Мёбиуса. Социальная драма

Ярослав Шумахер

Сумасшедший роман-откровение посвящен Виктору Пелевину и легенде Российского театра и кино, режиссеру и сценаристу Ренате Литвиновой.

плиты

Цадик словно растёкся по дивану болезненной красной массой, его тело пронизывала дикая боль! В левом боку будто вгнездился корень, который пронизывал его тело пополам, уходил внутрь его существа! Цадик определил это проблемное место, от него расползалась ломота по левой части тела, и будто расколотый пополам этой жалящей болью, Цадик не хотел концентрироваться на ней, однако боль нарастала и застилала ему разум пеленой! Как было легко теперь обо всем рассказать себе, будто древний Титан, сражающийся со своим отцом, не имеющий поддержки от Геи! Земли!

Цадик будто умирал под этим тяжким бременем, этой выбранной свободы! Его левая половина тела, его левая рука и плечо ныли, будто надорванные, надтреснутые, и эта стекловата по всему телу впивалась огнём, Цадик перегрелся на плитах!

Он вышел до обеда в парк на прогулку, и увлёкся, ушёл на дальние лавки, захотел обогнуть озеро, у него было пару щепоток редкого ароматического табака, и он решил сегодня подлечиться! Да, он выкурил эти крошки и отправился вдоль озера по противоположному от пляжа берегу! Там были камни на дороге, он дошёл до них, сначала он брел по белым плитам кромкой вдоль берега, Солнце палило нещадно, и вот Цадик, ощущал больным плечом это тепло, оно вливалось ему в руку, в плечо, растекалось, приятным облаком окутывало его! Так Цадик добрался до камней, эти валуны, прямо на дороге рассыпанные, будто цветные и увесистые горошины, камни разной формы и размера, будто отмель древнего озера, Цадик наклонялся порой, брал в руку увесистый камень, бурый или жёлтый, серый или с вкраплениями кварца или марганца. Камни были различные, гладкие и шершавые, будто яйца неизвестных птиц! Это место сакральное Цадик сразу так и подумал! Место камней сакральное, и если вспомнить древние языки, камни могут многое рассказать!

Цадик гулял, он освободился от перегноя мыслей, сверливших его мозг, он решил срастись с природой сегодня! Он гладил и рассматривал камни причудливые, и сам словно араб пробирался тропой вдоль берега, ища подходящего спуска к воде, чтобы позагорать и поплавать! Чёрные воды озера безбрежно плескались вдали, и Цадик нашёл это озеро теперь крупным и обширным. Дело в том, что пару лет назад, когда его чистили экскаваторами, то это было печальное зрелище, воды было мало, какие-то чёрные кучи земли высились тут и сям по безбрежному искореженному дну, следы ковшов и гусениц тракторов!

И Цадик с тех пор не плавал в нем, лишь однажды искупнулся на дальнем берегу! Он считал его грязным с тех пор, но вот прошло более двух лет и озеро преобразилось! Вода разлилась широко, и уболталась! И теперь озеро самоочистилось грунтовыми водами, теперь Цадик был настроен поплавать и расслабиться! И он нашёл пристанище поодаль, где начиналась просека к лесу уже, там также лежали белые плиты, новые плоские, с железными ушками, плиты были ровным воплощением детства! И теперь Цадик обосновался именно на плитах у самого берега! Разделся, и осторожно спустился в воду, и булькнул! Тело оказалось в томительной прохладце, его окутала приятная водная чёрная гладь, вода была тёплой, но внизу чувствовался ледяной холод, если глубже опустить ногу ко дну! Цадик поплыл нехотя и мелкими гребками, он не хотел утомляться. Плечо сильно ныло после работы, и левая нога, болел подъем левой ноги, она была перегружена, такие боли Цадик уже испытывал в детстве, когда перегоняешь в футбол, именно так болели подъемы на ногах, будто стальные обручи сжимали место над пяткой и к подъёму, болели натруженные сухожилия!

Цадик это все осознавал теперь четко, его тело будто раздираемое пополам болью, левая часть и правая, плюс этот полуослепший правый глаз, боль овладела левым боком, плечом, локтем и ногой! И самое время было устроить прогревания, что и собирался предпринять Цадик! Плиты были горячи, они под прямыми лучами Солнца вбирали жар и задерживали его в себе!

И Цадик плавал с наслаждением и не спеша, он будто опробовал это озеро пока, ощупывал его и все же, чуть он отплыл подальше, за пятку его будто схватила ледяная струйка воды из глубин озера, это ундины, подумал Цадик, здесь есть ундины, они его щиплют за голые пятки! И все же он повернул обратно, стоило ему напрячь организм, и он уже, как машина, как крейсер бороздил гладь в означенном направлении, руки работали широко и чётко, и словно механизм он становился компактным вытянутым, и боль уходила внутрь, пока тело вытягивалось струной и работало, боль, будто утихала! Но Цадик не хотел сегодня перенагрузок, он хотел расслабить мышцы и прогреть их на раскалённых плитах; это был коварный план, жариться на плитах в такую жару, однако Цадик почему-то именно этого хотел уже!

Тем более жара проникла в него не сразу, сперва прохладное озеро, плавание, и потом он уже выкарабкивался на берег как барсук! Устроился, прижав к себе корточки, так продолжал сидеть довольно долго! И опять лучи обжигали ему плечо левое и руку, терапия началась! Потом Цадик согревшись, решил окунуться ещё раз и ещё! И неизменно располагался на плитах, он лежал на них животом, или на спине, и горячее тепло проникало и добиралось до самых костей! Это было так нужно ему, так целебно, плиты впивались в кожу, оставляли вмятины и белые пятна бетонной пыли! Но Цадик только радовался этому, как ихтиандр на неизвестном материке, его красная кожа соприкасалась с бетонными плитами, и становилась белой, и Цадик радовался — умрут заодно кожные паразиты, эта процедура была полезной во всех смыслах! Хотя паразитов Цадик выдумал, но ему было приятно это наваждение с белой пылью, он был раскрашен как папуас!

Он располагался на плитах, и менял местоположение, когда плита под ним остывала, он перебирался на другую плиту, и продолжал дальше жариться на Солнце! Так он проторчал на плитах уже около трёх часов, его тело стало обвыкаться с этим новым состоянием, движения Цадика замедлились, он перестал модулировать ходьбу, просто брёл вдоль берега, он решил дойти до магазина, купить на этот раз холодного пивка, чтобы наверняка уже закончить свой мега отдых на мажорной ноте! Так он и сделал, четыре бутыля пива, немного семечек. Потратил около пятисот рублей!

Теперь Цадик желал жадно вливать в себя холодное пиво, да, пить вдосталь, и смотреть на колыхания воды, на заигрывания ветра с ней, рядом с ним стояла береза, и Цадик когда ложился на плиты прищуривал глаза, и наблюдал, как ветер колышет листья, как шумит дерево над ним! И вот он жадно осушил одну бутылку пива, и открыл вторую, но уже не столь резко, пил медленно теперь, грыз семечки, смотрел вдаль!

Вот она настоящая жизнь, это боль, адская нескончаемая боль под палящим Солнцем, плечо размякло, Цадик порой массировал руку и плечо другой рукой! И почему я должен умереть? Почему я боюсь? Чего? Там не было жизни, там не было ничего, там был пустой экран компьютера, ничего живого, ничего изнурительного, ничего настоящего, просто подделка! И каким образом эта подделка давлеет над нами, и более того, задаёт наши психореакции? Теперь была лишь боль узнавания тела, Цадик хотел бы его не замечать, хотел быть лёгким и стремительным как дельфин, и он временами срывался и плавал быстро, но выбивался из сил. «Раньше у меня было больше сил, тело было моложе, оно было закаленней!», — думал Цадик.

Размышлял он, хотя в следующее мгновение приноравливался и плыл довольно споро, и не выбивался из сил совершенно как древний атлет! Ничего не изменилось, Цадик всю зиму и весну ходил в бассейн! Его физические кондиции были хороши, однако вот плечо и неврология, это было плохо! Это психореакции на больного отца! Цадик считал теперь, что энергия уходит на отца безвозвратно, тот присосался к нему как спрут и не отпускает его, высасывает из него жизнь, он так высасывал жизнь из матери, пока она не умерла в мучениях и агонии! Он так высасывает жизнь из Ирины, тетки дауна, которая просто не понимает, что с ней творится, он до полусмерти запугал ее, Цадик это наблюдал. Ирина, сама бодро справлялась с собой, сама ела и гуляла, ходила в туалет, могла даже нетривиальные суждения исторгать! Отец обозлился на неё, она была угроза его образу жизни, с ней нужно было гулять, разговаривать, он же ее запинывать стал ногами в туалет! Стал въедаться к ней под кожу, стал третировать ее, и в итоге она перестала ходить даже по комнате, он орал на неё, хотя за что? Она ведь инвалид, он был жестоким очень, а потом принимал вид благодетеля, вдруг начинал ее гладить, приговаривать: «ты мой ребёнок, ты мой зайчик», — и это ублюдство было нестерпимо! И физиологическая спайка произошла. Ирина, перестала ходить, стала лишь ничком лежать на кровати, потом у неё стали случаться припадки эпилепсии, ей назначили пить таблетки, она перестала контролировать испражнения. И отец, теперь прибегал к благодетели, он менял ей памперсы, кормил ее с ложки; и Цадик это наблюдал все с разбитым сердцем, с изувеченной душой, пошатнувшимся здоровьем! Он понял, что отец его давно не человек, он изверг, он переваривает людей заживо! Цадик чувствовал это его влияние, этот невроз отца, который ему передавался, его силы истощались. И он был вынужден прибегать к шаманским практикам. Да, он играл в лесу, порой барабаны и гармошки, он разминал больное плечо на турниках, в бассейне! Он сражался за род, эта родовая травма его обесточивала! И нужно было ещё работать, и помогать сыну, и тянуть это, Цадик разрывался на части! И тело свидетельствовало об этом, ему нужен был глубокий отдых месячный, но вот теперь лето под дудку отца! Это опять титаническая пытка и самоистязание, и ради чего, почему я вынужден убиваться за них? Задавал себе вопрос Цадик! Как-то он сказал отцу, что тот запугал Ирину, это психологические реакции, что она может и ходить и кушать сама, и попробовал ее покормить, и уже стало получаться! Как отец, взревел на него, что ты меня будешь учить? Я сам знаю, что с ней! Ты с ней будешь сидеть, никто о ней не позаботится так, как я? Она не может сама ходить, отец таскал ее за руки перед собой, и Ирина, упираясь на ногах, как на жердях, передвигалась вслед за ним! Отец понукал Цадика, он опустился морально очень сильно, и это была большая опасность для Цадика, это его опека над невменяемым отцом, который не осознавал, что происходит, хотя порой Цадик догадывался, что отец, все прекрасно понимает! Он так поступает, потому как он безнаказан, он считает себя жертвой, за Ирину он получал пенсию и неплохую, он был заинтересован в этих деньгах и «отрабатывал» это таким образом! Цадик попытался было вывести Ирину на улицу пару раз, погулять, даже поиграл ей на гармонике как-то, Ирина сидела на железных качелях и улыбалась, у неё было морщинистое лицо круглое как головешка, два глубоко посаженных глаза, волосы с проседью и спутанные, и вот Цадик играл ей. Он помнил ее с детства, когда она возила его на санях, забирала из сада, Цадик был маленьким, он просил Ирину бежать с санями, подгонял ее: «Быстрее! Быстрей! Ира! Быстрее!», — кричал он, и Ирина начинала семенить быстро ногами, она перемещалась как маленький ниндзя! А Цадик ликовал от восторга! Потом она выбивалась из сил и шла спокойно! Так они добирались до бабушкиного дома, где его ждали щи или рассольник или даже холодец! Баба Маша кормила внука вкусно и с душой!

И вот теперь Ирина, ей уже было за пятьдесят. Цадик раскачал её, словно ребёнка, на железной качели в парке. Неподалеку располагалась старого Советского образца школа. Вдоль железного забора тянулась щербатая дорожка, окаймляющая этот небольшой парк, с братской могилой неизвестному солдату. Цадик почему-то счел эту могилу неизвестному солдату, потому как имен на обелисках не значилось. Камень украшал венок искусственных цветов, монумент был выложен каменной плиткой, по сторонам которой были аккуратно высажены кусты можжевельника. Как-то осенью Цадик увидел за железным забором школы яблоневый сад, и он рассказал отцу об этом, тот год был особенно богат на урожай яблок, ветви яблонь гнулись к земле под тяжестью белобоких выпуклых плодов. И отец воспринял это событие, Цадик отважился нарвать ему яблок, он взял большой толстый черный пакет, и отец лишь, посоветовал ему быть осторожным. Однако это было плевое дело для Цадика, и он лихо перемахнул через забор, тем более, Цадик очень быстро наполнил пакет, и были выходные, школа была закрыта, во-первых, а во-вторых, Цадик приметил, что яблоки просто сгребались в яму и гнили, их некому было сбирать. Поэтому Цадик совершенно не опасался за свое нормативно фиктивное воровство. И все дело заняло каких-нибудь десять минут. Цадик с успехом перемахнул через забор обратно, предварительно просунув пакет в прореху под забором. И отец был доволен, однако засуетился, принимая пакет на кухне, и тут же сказал, что надо нарвать еще, и Цадик лишь усмехнулся его жадности, посоветовал ему справиться с этими сначала, отец хотел наварить варенья, там было пятнадцать килограмм яблок не меньше.

И вот Цадик играл ей на гармонике, сидя на траве рядом! И лицо Ирины круглое, и такое уже выщербленное, в морщинках от глаз и от век, она теперь улыбалась и спрашивала у Цадика: «Ну, что нраится? Нраится?» — что она имела в виду, она говорила, наверное, о себе и Цадик, глядя на ее уродливое доброе лицо, спутанные темные и волосы с проседью смотрел на неё и отвечал: «Да, нравится! Нравится!», — и он пуще поддавал на гармошке. Он припоминал детство: какой она была, какой стала, тогда она ещё могла что-то говорить, и даже ходила по парку. Однако это ненадолго было, отец ее сломал окончательно вскоре! У Ирины ухудшилось зрение, было видно, как ее трясёт от отца, от этих каждодневных страданий, навязанных ей им, его режима и казармы. Потому как теперь она не могла ступить и шагу без отца, настолько он в неё погрузился, он даже пытался контролировать ее физиологические процессы, нарушил личное пространство, просто горой возвышался над ней, с позиции благодетеля! И Ирина поняла, что ей его не одолеть никогда, он уничтожит ее! Отец почему-то так был упёрт в себя, в свое мнение, что не мог признать свою неправоту, он просто считал, тогда нужно убить оппонента, морально физически психически, если тот не согласен, и особенно, если это был близкий человек, автократия была полной!

Цадик, с одной стороны жалел его, но понимал, что тянет никчемный воз, не развивается, что сам в этой убогой нищенской каторге теперь! Ему было больно и обидно до слез, потому что все разворачивалось перед его глазами, его брат и сестра были в стороне от этого, а Цадик страдал сильно и видел это варварство и жестокость больного отца! Цадик старался быть участливым с ним, все же во многом его раздражение объяснялось его диабетической болезнью, асоциальные страхи и социопатия.

Цадик навещал их, он отчасти смирился и не думал уже о случившемся, и все же тело его рвалось на части порой! А отец был хитрым: он не напирал, временами был спокойный и добродушный. Однако в определенный момент, Цадик чувствовал это, при малейшей заминке его давил на здоровье, какие-то химеры сооружал в голове, пытался залезть в голову, залезть в нутро, спровоцировать страх, это был страшный человек, и это был все же его отец! И от этих атак его ментальных было трудно уберечься.

И Цадик к этому привыкал? Да, прискорбно, но отец со стороны своей родительской позиции был прав, он же не виноват, что общество сломало в нем здоровую личность некогда, и он не смог воспитать себя сам, скатился в это больное ублюдское состояние? А сын должен помогать родителю? Да, это сыновний долг! И Цадику эта моральная проблема не поддавалась! Он уже и жаловался сестре, и брату, сестра поддерживала его, однако отец, обозначал эту опеку рьяно! Постоянно будто боролся за неё, за каждый приход Цадика к нему, он боролся внутренне, психологически? Да, будто какие-то преодолевал бастионы, будто воевал с родным сыном за свою жизнь, здоровье, духовные силы! Цадик представлялся отцу успешным в чем-то, и он это не мог пережить внутренне, не мог смириться с этим, это было пустое совершенно не нужное соревнование, потому как Цадик от него хотел отрешиться, но основа его страдания была страшная и безысходная! И бог велел это терпеть! Помогать своему родителю.

И это Цадика угнетало, он помогал, сначала бескорыстно и получалось, что себе в ущерб! Но выяснилось, что отец теперь на безраздельную опеку рассчитывает, и это было трудно морально? Да, Цадика угнетала именно эта неотвязная обязанность, ему несложно было помочь, но отец, эту помощь в какой-то кощунственный ритуал превращал духовного лизоблюдства! Это Цадика саднило сильно! Эта несвобода! И он порой ругался с отцом и уходил, но потом спустя время возвращался, чтобы его проведать!

И вот теперь Цадик прогревал своё тело, сидя на плитах, лёжа на плитах, он словно йог принимал затейливые позы на голом белом бетоне и впитывал ультрафиолет! Цадик осушил две бутылки пива, и вот опять полез в воду, совершенно неприхотливое купание, а на другом берегу разрывался пляж с детьми, гудел как улей! Дети барахтались в воде на другом берегу, кричали! Кричали! Радость, столько дикой детской радости! Цадик же бороздил небрежно воду неподалёку от берега!

И тело его станет как обожженная глина, сначала оно станет красным, потом приобретёт бронзовый оттенок и Цадик, такой атлетический и загорелый! Будет гордо прохаживаться по парку, пить напитки прохладительные! И будет отдыхать вдосталь, разгружать подкорку водой, Солнцем, плитами, болью, коньяком, табаком! Всем, что попадется в его руки, ему нужно трансформировать своё тело, нужно выровнять его, освободить от боли! Научиться перенаправлять болевые ощущения в правильные нервные импульсы! Наконец, жить! Быть свободным! Хотя бы вот таким трудным и каверзным путём, Цадик, будто бравадил опять перед самим собой, относился с презрением к боли, однако опасения его перерастать стали в страхи глубинные и с этим нужно было что-то делать! И бравада эта для отвода глаз, Цадику нужен был покой и глубокий сон и отдых! Такое положение его изнуряло! Отец, будто следил и радовался каждой его неудаче внутри, каждому промаху, он соревновался ожесточено, за деньги, за здоровье! И это было прискорбно! Лучший вариант для Цадика было оставить его и никогда не вспоминать больше о нем! Тогда, отец будет вынужден сменить свои приоритеты, однако он и к этому успешно приспособится, считал Цадик, потому что он уже на этом образе жизни три собаки съел! Он так привык обмениваться информацией со средой! И не будь рядом Цадика, найдёт способ существовать без него, от этого бессмыслие жизни Цадика было ещё горестней? Что по сути-то он не нужен отцу, и никогда не был нужен, что отец никого ровным счетом ни во что не ставил! Никого! Кроме себя и ничего не добился, опустился и оскотинился, но продолжает стоять незыблемо на своём, и его никогда не переубедить, либо нужно безропотно жертвовать, либо просто уйти! Да, это будет удар для него страшный, но он справится с этим, а иначе все пустое, бессмысленное!

Однако в плане работы также был тупик метафизический теперь, да, был человек, который много-много лет действовал против Цадика и за его спиной, и не оставлял эти каверзы никогда, будто приклеил себе маркер к участку мозга, и неусыпно помнил об этом, — а именно, планомерно рушить жизнь и планы Цадика в городе! И с ним было мириться не менее сложно Цадику, потому как интерес финансовый держал Цадика, да, ему нужна была эта работа, и Цадик был упрям и в то же время понимал, что теперь это упрямство ни к чему не приведёт? Да, более того, оно привело уже к одной катастрофе, и Цадик теперь медлил во всем, да, он стал медлить, уверенность его пошатнулась сильно в своих силах! Хотя до сих пор он справлялся, но время на отдых значительно стало увеличиваться! И Цадик осознавал, что возраст не на его стороне! И ему нужны были взвешенные решения! Нужна была внутренняя опора, и он пытался ее найти в ней! В возлюбленной женщине, мудрой и сильной! Но разве мог он на это рассчитывать в полной мере?

Он не знал, он надеялся лишь протянуть время, все только и делают, что тянут время, кто-то удачно, а кто-то нет! Вот и все! И время утекает безвозвратно в конечном итоге! В конечном итоге, все исчезнет, и Ирина, и отец, и все! Ничего не останется? А плиты у озера будут лежать, и впитывать в себя лучи Солнца, и Цадик теперь учился у мудрых плит!