Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой

Яннис Николопулос, 2022

Книга воспоминаний греческого историка, дипломата и журналиста Янниса Николопулоса – литературное свидетельство необыкновенной жизни, полной исканий и осуществленных начинаний, встреч с интересными людьми и неравнодушного участия в их жизни, размышлений о значении образования и культуры, об отношениях человека и общества в Греции, США и России, а также о сходстве и различиях цивилизаций Востока и Запада, которые автор чувствует и понимает одинаково хорошо, благодаря своей удивительной биографии. Автор, родившийся до Второй мировой войны в Афинах, получивший образование в США, подолгу живший в Америке и России и вернувшийся в последние годы на родину в Грецию, рассказывает о важнейших событиях, свидетелем которых он стал на протяжении своей жизни – войне и оккупации, гражданской войне и греческой военной хунте, политической борьбе в США по проблемам Греции и Кипра, перестройке и гласности, распаде Советского Союза и многих других. Таким образом, его личные воспоминания вписаны в более широкий исторический контекст и предстают перед нами как богатейший источник сведений по всемирной истории XX века. Книга снабжена ссылками и примечаниями. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава третья

Из Греции в США. Учеба и взросление в Америке

(1950–1955 гг.)

1. Выбор жизненного пути после смерти отца. Отъезд в США. Школа Кейта. Адаптация к американской жизни

Как я уже писал в первой главе, весной 1950 года, после смерти отца, я начал подумывать об отъезде в Америку, и уже в августе того же года мне представилась возможность осуществить свои планы. Помогла мне в этом неправительственная организация «Американская полевая служба»^[57].

У этой организации очень интересная история, о которой стоит сказать несколько слов. «Америкэн филд сервис», или AFS, возникла в 1915 году — за два года до вступления США в Первую мировую войну — как добровольческая служба полевой санитарной помощи, действовавшая на всех фронтах в составе Антанты. Служба была негосударственной: инициатором ее появления был бывший директор американского монетного двора Э. Пайатт Эндрю, прибывший во Францию в качестве добровольца и сумевший на базе Американского санитарного госпиталя в Париже организовать перевозку раненых в военные госпитали непосредственно с поля боя.

Инициатива привлекла внимание в США и стала популярной, особенно в среде молодых американских аристократов и отпрысков богатых семей, действовавших под влиянием романтического духа эпохи. Одним из таких героев-шоферов машин первой помощи, прославившихся в рядах AFS, был полевой санитар Эрнест Хемингуэй, позднее описавший выпавшие на его долю военные испытания в автобиографическом романе «Прощай, оружие!».

Деятельность службы была возобновлена после начала Второй мировой войны в 1939 году под руководством генерального директора, американца греческого происхождения Стивена Галатти. (Предки Галатти, жившие на острове Хиос, попали в Бостон после резни хиотов в 1823 году, в период Греческой революции.) Добровольцы AFS находились в Европе с марта 1940 года, а в 1941 году AFS официально вступила в союз с британскими и свободными французскими вооруженными силами, и в дальнейшем ее добровольцы-шоферы служили вместе с французскими, британскими, польскими, австралийскими, новозеландскими, индийскими и южноафриканскими войсками на фронтах Ближнего Востока, Северной Африки, Италии, Германии, Индии, Бирмы и Франции. За все время Второй мировой войны 2196 шоферов-санитаров AFS вывезли с передовой около 700000 раненых.

После войны «Америкэн филд сервис» искала способы наведения «мостов мира» между измученными войной странами и народами, и Галатти пришла в голову идея приглашения школьников из Европы на учебу в университеты и средние школы США с помощью специальных международных молодежных стипендий. В 1946 году совместно с несколькими другими коллегами-добровольцами мировых войн он инициировал образовательную программу для европейских школьников, а уже через год на обучение в США приехала группа школьников из шести стран, в том числе из Великобритании, Франции, Голландии и Чехословакии. Одновременно организация выделила средства для того, чтобы помочь американской молодежи лучше узнать мир за пределами их страны.

Через два года после окончания гражданской войны в Греции в европейскую стипендиальную программу была включена и наша страна. В дальнейшем «Америкэн филд сервис» помогла многим молодым грекам, интересовавшимся образовательными возможностями в США, а пока что, в первый год работы организации в Греции, стипендий было совсем немного. Стивен Галатти обратился к президенту «Афинского колледжа», известному эллинисту Гомеру Дэвису, и тот отобрал в колледже всего трех мальчиков — Реноса Константинидиса, Костаса Меленгоглу и меня. Я попал в эту тройку потому, что был единственным в школе круглым отличником предыдущего учебного года. Одновременно, через руководство женского колледжа Пирса, Галатти нашел еще двух девочек — Риту Экономиди и Катю Пападопулу.

Все принятые в программу школьники говорили по-английски и были достаточно подготовлены, чтобы учиться в американских учебных заведениях.

С Реносом Константинидисом мы потом вместе учились в колледже Помона. Костас Меленгоглу вернулся в Грецию и стал государственным чиновником. Риту Экономиди взяли на работу в AFS, и она потом долго работала представителем этой организации в Греции. О дальнейшей судьбе Кати я не знаю. Из нас четверых все, кроме меня, отпрыска относительно благополучной семьи из привилегированного Психико, происходили из семей выходцев из Малой Азии. Позже я еще напишу о том, какое это имело значение для становления моего мировоззрения.

Вот так я попал в США. Именно Американская полевая служба выдала мне годовую стипендию (грант) для обучения в первоклассной калифорнийской школе для мальчиков, помогла с визой и оплатила дорогу из Греции и обратно.

Надо добавить, что вся наша семья, так или иначе, оказалась втянутой в орбиту деятельности AFS. Организация постепенно начинала создавать отделения в разных странах. К настоящему времени их, если не ошибаюсь, уже более пятидесяти, а сама AFS трансформировалась из военно-полевой службы в глобальную сеть, продвигающую международные образовательные и культурные молодежные обмены, добровольчество и межкультурное обучение. Выпускниками ее разнообразных программ являются более 450 000 человек во всем мире.

В 1951 году было создано и отделение AFS в Греции. Деятельное участие в развитии обменных программ и работе этого отделения сыграла моя мама. Она вошла в эту работу как волонтер и мать одного из стипендиатов и через непродолжительное время уже пользовалась в AFS серьезным авторитетом.

Как я помню из маминых рассказов, она всячески старалась способствовать поддержанию в программе американских профессиональных и этических стандартов и противостоять греческому легкомыслию и кумовству в отборе кандидатов. Во время моего пребывания в Америке мама неоднократно принимала в нашем доме молодых американцев. Через три года после меня на учебу в США по гранту AFS отправилась и моя сестра Элви — она прошла обучение в средней школе города Манитоук в штате Висконсин, на Среднем Западе^[58].

Итак, в августе 1950 года я взошел на борт американского сухогруза компании «Америкэн экспорт лайнз», доставлявшей гражданские и военные грузы в Восточное Средиземноморье и осуществлявшей также пассажирские перевозки. Сухогруз «СС-Ла Гуардиа», названный в честь знаменитого мэра Нью-Йорка, шел обратным рейсом из Хайфы через Пирей, Неаполь, Лиссабон и канадский Галифакс. На корабле было полно молодежи, ехавшей учиться в США, и каждый вечер на палубе устраивались вечеринки, где знакомились друг с другом, общались и веселились десятки юношей и девушек, среди которых мне особенно запомнились молодые израильтяне. Эти ребята, главным образом восточноевропейского происхождения, на тот момент уже успели отслужить в израильской армии и даже принять участие в первой арабо-израильской войне 1948 года.

До сих пор помню самого авторитетного человека в этой компании — бравого молодого ветерана Пинхаса Мендельсона. Все без исключения мои новые друзья носили на корабле военную форму — видимо, другой одежды у них не было, так что мне порой казалось, что я нахожусь в плавучем военном кибуце. Это, однако, не мешало нам с большим удовольствием проводить вместе время, шутить, флиртовать, петь и танцевать хору на палубе. За всеми этими занятиями десятидневный путь до Нью-Йорка пролетел незаметно.

Вообще, еврейская тема интересовала меня и моих афинских сверстников еще и раньше, до моего отъезда в Америку. В нашей школе учились немало ребят из еврейских семей, спасенных греками или бежавших от преследования в горы либо за границу, поэтому мы эмоционально воспринимали события, связанные с борьбой евреев против англичан в Палестине и образованием в 1948 г. государства Израиль.

Как юны мы ни были, мы ощущали жестокость и цинизм британской политики ограничения и даже запрещения еврейской иммиграции, проводившейся с конца 30-х гг. Эта политика блокировала спасение жертв Холокоста до и во время войны, а после войны мешала восстановлению исторической справедливости и препятствовала выполнению Великобританией положений мандата Лиги Наций 1920 г. в части обязательств перед евреями. Мы следили за всем этим и одно время даже играли в «Хагану» — это была подпольная диверсионная организация, созданная для защиты еврейских поселений на палестинских землях.

В дальнейшем вооруженная борьба палестинских евреев приняла более сложную конфигурацию и переросла в войну между Израилем и рядом арабских государств Ближнего Востока. Во всех этих событиях нам виделась некая аналогия с событиями греческой гражданской войны 1947–1949 гг. С политической точки зрения, война в Палестине в эти годы была войной против британского империализма, а греческая гражданская война — войной против мирового коммунизма. Не уверен, знали ли мы тогда о роли Сталина, который хотя и выступил против англичан и поддержал создание государства Израиль, в дальнейшем принял сторону арабов. Таким образом, он бросил на произвол судьбы не только греческих коммунистов, но и евреев, тоже надеявшихся на помощь Советского Союза.

Так или иначе, нам тогда казалось естественным, что молодежь, прошедшая обе этих войны, стремилась получить и совершенствовать свое образование в США. Ведь американское образование предоставлялось всем этим людям бесплатно: они учились на выделявшиеся в массовом порядке гранты и не платили ни копейки.

Но вот наше путешествие подошло к концу. В Нью-Йорке меня ждали старший брат моего отца Константинос (ставший в Америке просто Константином) и его многочисленные дети, а также другие родственники, проживавшие в США уже более полувека. Я уже писал об эпидемии дакоса, из-за которой многие греческие крестьяне в свое время покинули Грецию. Мой дядя был не крестьянином, а хозяином среднего по размеру земельного владения, одновременно занимавшим административный пост в Каритене, однако ему тоже пришлось эмигрировать, потому что земля больше не приносила дохода.

В Америке дяде и членам его семьи пришлось довольно трудно. Они не были подготовлены к тому, чтобы работать своими руками или организовать собственный бизнес, и занялись торговым посредничеством, одновременно участвуя в политической жизни греческой эмигрантской общины.

Надо сказать, что такие люди, как мой дядя, входили в элиту новогреческого государства, оформившегося после освобождения греков от ига Османской империи в 30-х годах ΧΙΧ века. Я уже писал о том, что родина моих предков Каритена находилась в самом центре событий, связанных с борьбой за освобождение. Местная элита играла в этих событиях значительную роль, и из нее, помимо Колокотрониса, вышло немало политических лидеров независимой Греции.

Уезжая в конце XIX века из страны, мои близкие и дальние родственники рассчитывали туда позднее вернуться, поэтому и в Америке они вели активную политическую деятельность, связанную не только с делами диаспоры в Новом Свете, но и с развитием ситуации в самой Греции. Я уже писал, что братья моего отца и вообще большинство нашей родни, эмигрировавшей в США и прожившей там не менее двадцати — двадцати пяти лет, вернулись оттуда после Первой мировой войны и особенно в период Великой депрессии.

Дядя Константин в Грецию не поехал и постепенно занял в Нью-Йорке респектабельное положение, ограниченное тем не менее рамками греческой общины. Его дочери впоследствии отошли от греческой среды и вышли замуж за своих способных еврейских однокашников, которые могли делать карьеру и деньги в Америке более свободно.

Вот эта-то родня и встретила меня в Нью-Йорке. И дядя, и все остальные члены его семьи были мне очень рады и всячески проявляли гостеприимство. Однако я приехал учиться, имел гарантированную хорошую стипендию и, несмотря на радушный прием, не собирался надолго задерживаться у родственников. Поэтому, пожив с ними несколько дней, я сел в автобус и отправился в штат Калифорния, в широкоизвестный город Санта-Барбара. Именно там находилась школа Кейта, в которой отныне я должен был учиться^[59].

Прибыв в Санта-Барбару, я немедленно приступил к занятиям. Сразу стало ясно, что и в учебном процессе, и в повседневной жизни все здесь очень сильно отличается от того, к чему я привык дома. Что же касается географии и климата, то у меня было ощущение, что я не уезжал из Греции: то же солнце, то же тепло и то же море, точнее говоря — океан.

Мои первые впечатления на новом месте были связаны с организацией дела в школе. Например, меня крайне удивило, что нас, учащихся, заставляли убирать окрестную территорию. В Греции дети не работали, и хотя мы, молодые греки, прошли через войну, в сравнении с моими американскими соучениками я чувствовал себя настолько избалованным, что мне было стыдно. Помню чувство обиды на маму, которая, безгранично любя нас с сестрой, слишком многое делала за нас и не привила нам тех черт характера, которые помогли бы выжить в условиях жесткой конкуренции. Тем не менее вскоре я научился заправлять свою постель, понял, что и как надо делать, и принялся старательно подражать одноклассникам, которые, происходя из богатых семей, занимались спортом, водили машину, держались независимо и выглядели более взрослыми, чем я.

С точки зрения набора предметов, изучавшихся в рамках учебной программы, разница между школой Кейта и «Афинским колледжем» не была такой уж огромной — все-таки «Афинский колледж» был довольно американизированным учебным заведением. Со своей стороны, элитная частная мужская школа Кейта не была стандартной американской средней школой — она была больше похожа на школу при колледже или подготовительную к колледжу. Соответственно, в обеих школах основной упор был на математику и историю. И там, и там было много занятий спортом.

Хотя были и кое-какие отличия. Не помню, чтобы физика, химия и биология изучались в школе Кейта отдельно, — скорее всего, по американской образовательной традиции, они были объединены в учебную дисциплину об окружающем мире. В «Афинском колледже» мы изучали эти дисциплины по отдельности и для каждой у нас были отдельные большие лаборатории.

В греческой школе у нас в программе была древнегреческая литература и не было зарубежной. В школе Кейта, конечно, никакой древнегреческой литературы не было, зато была английская и американская, а также французская литература. Элементарное обществоведение изучалось в курсе истории. Все эти предметы представляли для меня огромный интерес.

Получил я и скромное музыкальное образование. Некоторое время я учился игре на фортепьяно, но это было недолго. Зато почти год я пропел в школьном хоре. Наш репертуар составляли итальянские мадригалы, Гендель, а также средневековые англосаксонские песнопения на латинском языке. Тогда же я начал слушать виниловые пластинки с записями известных музыкантов, в основном исполнявших легкую музыку.

Я помню, что мои новые товарищи приняли меня хорошо, всячески старались поддержать и вообще были мне добрыми «учителями» в моей адаптации к американской жизни. Я вспоминаю о них с большим чувством благодарности. Школа Кейта в Санта-Барбаре представляла собой интернат, куда приезжали на учебу мальчики из разных городов и штатов США. Поэтому мое общение с однокашниками не ограничивалось совместной учебой и внешкольными занятиями в общежитии и на спортплощадке. Во время каникул приятели приглашали меня погостить в своих домах, и это также помогало мне интегрироваться в американскую среду и готовиться к дальнейшей жизни в стране.

Что меня особенно поразило на первых порах, так это терпение, с которым меня обучали. На меня не кричали, не оскорбляли, но внимательно следили за мной и помогали. Как спортивные тренеры ребята также были очень благородны.

Надо добавить, что я был гораздо моложе других юношей в моем классе — им было по семнадцать-восемнадцать лет, а мне пятнадцать, — поэтому я считаю себя их должником.

С точки зрения количества и качества знаний, которыми мы обладали, я был более образован, чем мои товарищи. Очевидно, что тогдашние греческие школы (в отличие, кстати, от университетов) давали более солидную подготовку, чем американские. Это моих друзей не волновало — они совсем не завидовали мне.

В общем, я стал одним из лучших учеников школы.

Порой меня вызывали на уроке для решения какой-то алгебраической задачи, с которой, кроме меня, никто не мог справиться. Я не помню ни одного раза, когда бы я не выполнил задание. В другом месте меня за это избили бы, но здесь ребята относились ко мне с неизменной доброжелательностью. Замечу, что в Греции я не блистал математическими способностями. В Америке же я понял, почему до сих пор не проявил себя в математике: учитель в афинской школе был крайне несдержан: кричал, ругался и просто уничтожал меня.

Позже, когда я окончил свое образование и тоже стал преподавать, я всегда ориентировался в своей работе на метод, с которым познакомился в американской школе. Я не думаю, что это было проявлением моей «американизации» — дело было просто в уважении к человеческой личности, открытии и развитии ее способностей.

Надо сказать, что разница в возрасте между мной и моими одноклассниками получилась оттого, что, когда я в 15 лет приехал в Санта-Барбару, мне оставалось учиться в «Афинском колледже» еще четыре года — три в лицее и один на младшем курсе колледжа. В школе Кейта я прошел собеседование у руководства, и мне предложили поступить не в 8-й класс, а сразу в выпускной, 12-й. При этом я должен был в ускоренном режиме, за год, пройти трехлетнюю американскую программу по математике. Поскольку я мечтал по окончании школы поступить в университет в Америке, я с радостью ухватился за эту возможность как можно быстрее получить аттестат о среднем образовании. Школа помогла мне, предоставив дополнительные уроки по математике, которые я ежедневно брал у замечательного репетитора-англичанина. Он-то и сделал из меня первого математика в классе.

Кстати, в один прекрасный день президент «Афинского колледжа» Гомер Дэвис, отправивший меня в Америку, навестил меня в школе Кейта. Он был в США по другим делам и не поленился заехать в Санта-Барбару, чтобы узнать о моих успехах. В тот день я дежурил на кухне, а Дэвис зашел в столовую пообедать. Я так ловко обслужил его, что он был очень доволен. Ну и, конечно, мои отличные баллы по математике и истории его тоже обрадовали.

Фактически единственным, что настраивало моих американских однокашников против меня, был мой чрезвычайный интерес к войне: оружию, подробностям военных операций и эпизодам военной истории. Когда я написал очень хорошую дипломную работу о битве при Геттисберге (ключевом сражении гражданской войны 1861–1865 годов, переломившем ее ход в пользу северян), учителя дали мне самые высокие оценки, но мои товарищи надо мной смеялись. Они не понимали моего увлечения — по своему духу послевоенное поколение в США было глубоко антивоенным, настроенным на мирную жизнь и мирные дела. Они также мало интересовались политикой. Можно сказать, что они были не политизированы, а «футболизированы».

Американская трагедия второй половины XX века была в том, что именно этих ребят несколькими годами позже отправили воевать — сначала в Корею, а потом и во Вьетнам. В конце 60-х годов антивоенные настроения этого поколения достигли пика и вылились в прямо-таки революционную ситуацию.

Массовые волнения в американском обществе потребовали перемен, и в итоге после окончания войны во Вьетнаме правительству США пришлось пойти на упразднение общенациональной армии, основанной на призыве, и заменить ее профессиональной армией. Логика строительства профессиональных вооруженных сил, а также последующие войны, предпринятые страной в разных регионах мира, поставили американскую экономику на рельсы кризисного развития, которое явственно и драматично проявилось в последние годы.

Ирак, Афганистан и другие военные операции давнего и недавнего времени продемонстрировали тщетность использования военной силы для решения сложных социальных проблем и проблем развития. К этому выводу меня подтолкнули не только наблюдения за событиями и историческими процессами в мире, но и личные размышления и переживания: в Ираке и Афганистане воевал мой сын Антон Николопулос, в недавнем прошлом майор американской армии. Как и многие его ровесники, молодые офицеры, мой сын пережил на службе глубокую депрессию. Разочаровавшись в этих войнах и видя их бессмысленность, мой сын подал в отставку и отказался от многообещающей военной карьеры.

В этой связи я вспоминаю и сына моего американского дяди Константина, носившего классическое греческое имя Пракситель и погибшего в конце Второй мировой войны на острове Окинава. Тогда от участия в войне никто не отказывался, так как это была война против фашизма. Сегодня гражданскую молодежь в Америке на войну больше не призывают, однако профессиональная армия явно не справляется со своими задачами, потому что не в состоянии удержать хороших офицеров. Это, конечно, трагично…

Вообще, надо сказать, что мой интерес к военным делам, мой личный опыт переживания военных событий в Греции очень рано сформировали мой интерес к истории. Я хотел понять, как и почему происходят конфликты между людьми и странами, почему сталкиваются культуры и целые цивилизации. Читая, размышляя, слушая умных людей, я пришел к выводу, что войны являются лишь симптомами болезни, а не самой болезнью. Чтобы лучше понять болезнь, надо смотреть на состояние всего организма в целом. Иначе говоря, изучая историю, необходимо одновременно изучать экономику, психологию и другие гуманитарные науки, да и культуру в целом. Все это меня очень захватывало, и я ни минуты не колебался в выборе профессии: я решил стать историком и изучать международные отношения.

Как и все мои одноклассники, весной 1951 года я разослал свои документы в разные американские университеты, запросив стипендию на дальнейшее обучение. К июню пришли ответы: меня были готовы принять Гарвардский и Колумбийский университеты, а также Калифорнийский университет в Беркли и колледж Помона, тоже в Калифорнии. Первые три университета предоставили мне стипендии, покрывающие стоимость обучения, но только Помона-колледж предложил мне оплачивать, помимо этого, еще и общежитие и питание. Так что, как ни заманчиво выглядели перспективы обучения в престижных университетах «Лиги плюща», денег у меня не было, и это определило мое решение — я должен был переехать в университетский городок Клермонт и стать студентом Помоны.

Забегая вперед, замечу, что в моей жизни я еще много раз пользовался различными стипендиями и грантами. После окончания средней школы и колледжа я получал средства на обучение в университетах Лондона и Парижа и, наконец, в блестящем Центре исторических исследований при Колумбийском университете в Нью-Йорке. За счет этих средств мне удалось полностью осуществить все мои надежды на получение хорошего образования, несмотря на отсутствие финансовой поддержки со стороны семьи — она была тогда просто невозможна. Поэтому я до сих пор очень ценю и уважаю всевозможные государственные и частные филантропические фонды и программы, направленные на помощь талантливой молодежи.

Но все это было потом, а пока что истекала моя годовая американская виза, выданная для целей образования при содействии «Америкэн филд сервис», и мне пришлось в августе 1951 года покинуть Соединенные Штаты, чтобы вновь вернуться в страну уже через месяц, в начале следующего учебного года. Перед отъездом AFS организовала мне и другим участникам обменной программы прекрасный автобусный тур по США. С этим туром мы проехали всю Америку с запада на восток, сделав остановки в нескольких крупных городах: калифорнийском Лос-Анджелесе, где нам показывали голливудские киностудии, крупном городе Среднего Запада Сент-Луисе в штате Миссури, а также в Вашингтоне и Нью-Йорке, расположенных на Восточном побережье.

В Вашингтоне нас принимал сенатор Фулбрайт, тогдашний председатель комитета по международным делам американского конгресса. Мне запомнился также прием для нашей группы в предместье американской столицы, в доме у Роберта Кеннеди, работавшего тогда в министерстве юстиции США. Мы с удовольствием поплавали в его бассейне. Интересно, что из 50 участников тура 48 были немцами. Кроме них и меня, в поездке был еще только один финн.

После завершения тура мне выдали билет на пароход для возвращения в Грецию. Пароход назывался «Королева Фредерика», и я плыл на нем, как и большинство тогдашних пассажиров, в третьем классе. Вместе со мной возвращались в Европу и другие участники программы. Здесь я опять оказался в окружении немцев. В пути мы разговаривали, обменивались впечатлениями, личными планами. Удивительно, что в Америку я плыл с молодыми израильтянами, а обратно со сверстниками из Германии. Мы все были дети войны, но смотрели не назад, а вперед, в мирное будущее.

На пароходе было много и американских греков, ехавших навестить родственников или по делам, а также невезучих греческих иммигрантов, депортированных американскими властями. После Второй мировой войны, когда греческая экономика лежала в руинах и греки в массовом порядке покидали страну, они не могли свободно въезжать в Америку из-за ограничительного иммиграционного законодательства, действовавшего в США еще с 1924 года. Например, в 1946–1947 годах годовая амерканская квота для Греции составляла всего 307 человек^[60]. В 1952 году в США был принят закон об иммиграции и гражданстве, широко известный как Закон Маккарэна-Уолтера, который аннулировал некоторые, в первую очередь расовые, барьеры на пути иммиграции в США, но сохранил крайне низкие иммиграционные квоты для африканцев, азиатов и выходцев из Восточной и Южной Европы, в том числе для греков.

В соответствии с этим законом, легализоваться в США имела возможность только очень небольшая часть греков-иммигрантов, преимущественно уже проживавших к тому времени в США. Поэтому греки, попадавшие в Америку на кораблях, в большинстве случаев оказывались в тяжелейшей ситуации как нелегалы. Они пытались продлевать краткосрочные визы, прятаться от американской иммиграционной службы, жениться на греко-американках и т. д., однако все равно их отлавливали и в массовом порядке высылали обратно в Грецию. Гуляя по палубе «Королевы Фредерики», я познакомился с одним таким депортированным. Он пребывал в глубокой депрессии, не желая возвращаться в Грецию. За ночь до нашего прибытия в порт Пирея он покончил самоубийством, выбросившись за борт. Это трудно забыть.

В Греции я пробыл недолго — ровно столько времени, сколько нужно было для того, чтобы повидаться с семьей и оформить следующую американскую учебную визу. Затем я сел на очередной сухогруз, и с этого момента началась моя — уже взрослая — одиссея в Америке.

2. Дальнейшее обучение. Колледж Помона

Колледж Помона, куда я прибыл для прохождения первого этапа университетского образования — четырехлетнего бакалавриата по международным отношениям, — являлся частью так называемой Ассоциации колледжей Клермонта (CC)^[61]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

57

American Field Service (AFC)

58

Государственная средняя школа в предместье Милуоки.

59

Теперь она называется Школа-интернат для мальчиков города Санта-Барбара.

60

Ассоциация имеет английское название The Claremont Colleges. По этому же принципу сейчас работает, например, Российский гуманитарный университет в Москве, который объединил несколько гуманитарных центров, созданных на базе бывшего Московского историко-архивного института.

61

Report on the Greeks. Findings of a Twentieth Centurt Fund Team Which Surveyed Conditions in Greece in 1947. New York, The Twentieth Century Fund, 1948. P. 87.