Эпидемия промчалась, собрав свою дань. Жизнь снова входит в привычное русло. Но несколько человек случайно или намеренно оставили при выписке в законсервированном госпитале. Теперь они должны самостоятельно найти выход, что оказывается делом совсем не простым.
В палате пусто и тихо. Лишь с равномерным бульканьем вырывается кислород в аппаратах Боброва. Свет выключен. Я смотрю в окно и, кажется, что серое марево, висящее по ту сторону, лениво перетекает в помещение, приносит с собой сырость и липкий озноб.
— Помогите! — разрывает тишину надрывный, на грани истерики голос. Я срываюсь с места. В соседней палате, безуспешно борясь с простынями, плачет девушка. Совсем еще молоденькая.
— Ну-ну, успокойся, давай помогу, — я разматываю стянувшую щиколотки простыню, — ты, наверное, в детстве всегда попадала ногой в пододеяльник?
Девушка всхлипывает, прижимая к лицу кислородную маску.
— Как тебя зовут, — спрашиваю ее.
— Кира.
— Ты где-то учишься, Кира?
— Да, в другом городе, на юрфаке, уже на четвертом курсе. Но нас перевели на дистант из-за эпидемии, и я приехала к родителям. Собрались с друзьями на вечеринку. Думали, ерунда все, что по телевизору говорят, что с нами может случиться, все молодые, здоровые. А оказалось… вот.
Кире очень неудобно говорить, она то и дело поправляет кислородную маску.
— Давай-ка мы это уберем, — предлагаю я.
— Что вы! Мне сказали нельзя. У меня низкий кислород в крови.
— Я думаю с тобой уже все хорошо. Выглядишь ты вполне здоровой. Можем вместе дойти до поста медсестры, померить сатурацию.
Кира доверчиво кивает и, опираясь на мою руку, поднимается с кровати. В коридоре висит все та же серая муть, что и в палатах. Всегда удивлялась, какой умник решил окрасить стены до половины в болотно-зеленый цвет. Мы аккуратно обходим в беспорядке стоящие каталки, штативы для капельниц. Кира болтает без умолка, но я не слушаю ее. Видимо, она из тех, кого беспрерывная болтовня успокаивает в период страха. В свете тихо гудящих кварцевых ламп ее лицо кажется мертвенно-бледным.
— Ой, — резко останавливается Кира, ухватив меня за руку. Впереди, уставившись в стену, неподвижно застыла фигура. Я окликаю ее. Она отзывается. Это женщина лет 65 — 70, полноватая, одетая в одну ночную рубашку. Взгляд слегка тревожный и растерянный. Она улыбается нам:
— Я звала медсестру, хотела попросить померить давление, никто не отозвался. Вот кое-как вышла сюда, жду уже… долго, но никого нет. Хотя в это время обычно капельницы ставят.
Я беру женщину под руку:
— Ну, давайте поищем кого — нибудь из медперсонала вместе, присоединяйтесь к нам с Кирой. К вам как обращаться?
— Валентина Сергеевна.
— Вы здесь одна лежите или с кем-то из родственников?
— Слава богу, одна. Хотя дочки тоже заболели, но в легкой форме, лечатся дома.
— И сколько у вас дочек?
— Трое.
— Ничего себе, — я аккуратно направляю женщину к лестнице, — наверное, переживают за вас.
— Конечно, по несколько раз на день звонят. Ой, — спохватывается Валентина Сергеевна, — мне надо в палату, халат накинуть, не буду же я так разгуливать по больнице.
Ой, как некстати. Нам бы побыстрее спуститься. Знать бы еще, на каком мы этаже…
Путь за халатом и обратно к лестничному пролету не длинный, но с каждым шагом я узнаю все больше нужной мне информации. Мила и Леся — погодки, их взросление пришлось на взбалмошные 90 — е годы. Все было: и кислотно-зеленого цвета волосы, и тяжелый рок, и лосины с каблуками. Леся даже пробовала курить. Но Валентина Сергеевна смогла дать девочкам хорошее образование и удержать их от «скользкой дорожки». Надюша — поздний ребенок, взлелеянный. И имя у нее такое — мамина опора в старости. Умницы девочки выросли, красавицы, и дети у них хорошие. И любит Валентина Сергеевна возиться с внуками, собирать по праздникам большую семью за общим столом. А еще любит свой маленький, но уютный, весь в цветах, сад. И так красиво, с такой нежностью рассказывала Валентина Сергеевна о своей жизни, что мне стал чудиться аромат чайных роз, перемежающийся с запахом яблочного пирога.
В следующую секунду, стремительно распахнув лестничную дверь, из коридора на нас буквально налетела молодая женщина. Спортивное телосложение, из одежды — легкие брюки и майка, на ногах только носки, чуть взъерошенные волосы, прямой, даже с вызовом, взгляд. На вид сильная женщина, но такие, по моему опыту, ломаются первыми.
— Что происходит? Где персонал? — начинает она сходу, не извинившись и не поздоровавшись, — я хотела позвонить, но ничего не получается.
— Это — внутренние телефоны, вы никуда по ним не дозвонитесь.
— Но это тоже не работает, — предъявила она совершенно бесполезный здесь смартфон.
— Не работает, — соглашаюсь я, — здесь специальная медицинская аппаратура, она срабатывает, как «глушилка».
— Что за бред?! — выдает она, но спорить не решается, неуверенная в своей правоте, — вы знаете куда идти?
— Думаю, да.
— Ну, ведите, — нетерпеливо фыркает женщина и шлепает себя по плечу.
— Комар, — сообщает она нарочито растянуто, видя мой настороженный взгляд.
Я согласно киваю. Надо будет взять на заметку. Нет здесь комаров, даже они здесь не выживают.
Мы спускаемся по лестнице не торопясь. Валентине Сергеевне тяжело идти, она поминутно и надолго останавливается, чтобы справиться с одышкой.
— Как вас зовут? — спрашиваю у новой попутчицы.
— А нам обязательно знакомиться?
— Ну, раз мы путешествуем по этим коридорам все вместе, а послушать музыку вы не можете, по причине того, что ваш смартфон сдох, почему бы и нет? Это вот — Кира, она студентка юрфака. Это — Валентина Сергеевна, она пенсионерка и любит проводить время в саду или баловать внуков разными вкусностями. А вы?
— Арина, — помолчав, отвечает женщина, — мастер спорта по самбо и тренер детской сборной в средней возрастной группе. У меня, между прочим, соревнования «на носу». Я так старалась не свалиться, тянула до последнего. У меня ведь и температура небольшая была, и с дыханием проблем не было. Я, может, еще успею до соревнований пройти тест и сдать анализы? Через сколько дней готовы результаты? — спрашивает она, почесывая запястье.
Я прикладываю палец к губам. Тсс… Мое внимание привлекает негромкий скрежет, и доносится он из-за двери. Осторожно захожу в отделение. Конечно, я узнаю это место — это бывшая терапия, 4 этаж. Моя команда следует за мной. Мы стараемся не наступать на разбросанные повсюду невскрытые шприцы, какие-то обломки, осколки пластика. Подхожу к посту дежурной медсестры, и что-то болезненно сжимается внутри. Именно здесь было мое рабочее место в период эпидемии.
Конец ознакомительного фрагмента.
