Голубая роза

Яна Темиз, 1999

Это может случиться с каждым: если долго о чём-то думаешь, это непременно произойдёт. И если начинающая писательница Айше, сочиняя детектив, целыми днями думает об убийстве, то неудивительно, что она оказывается втянутой в реальную историю с настоящим преступлением. Все её близкие: соседи, подруга, брат, жених – словно превращаются в персонажей никем не написанного романа, а ей неожиданно приходится разбираться в детективном сюжете, подозревать всех подряд и даже общаться с убийцей. Это первый роман Яны Темиз из серии о сыщике Кемале и его жене, события, описанные в нём, происходят почти двадцать лет назад, а главные герои уже знакомы многим по изданным ранее книгам “Сад камней” и “Призраки балета”.

Глава 8. Иностранка

— Ой, у тебя гости, я не вовремя! Здравствуйте, и вы здравствуйте! Я Катя. Извините, что я так… Завтра мы с утра улетаем в Анталью, а я тебе кое-что привезла! — заверещала хорошенькая молодая женщина на не очень хорошем, но понятном английском языке.

Она держала довольно объемистый пакет, прижимая его к себе обеими руками, и Октай сделал попытку освободить ее от ноши.

— Нет-нет, спасибо, это не тяжело! Айше, посмотри, что я тебе раздобыла! Айше! — крикнула она, поскольку ответа с кухни не последовало.

— Да, да, Катя, сейчас я принесу чай. Садись!

— Не сяду. Ты должна на меня посмотреть!

— А что случилось? — Айше появилась с подносом в руках и с интересом взглянула на Катю. Та поставила пакет на кресло, и стало заметно, что она ждет ребенка.

Ничуть не смущаясь присутствием мужчин, она развела руки в стороны, повертелась, демонстрируя появившийся живот, и радостно сказала:

— Видишь, на кого я стала похожа! Как это… бегемот!

— Поздравляю, — улыбнулась Айше, — и когда же?..

— В августе. Будет Лев по гороскопу.

— А когда вы приехали? Я сегодня смотрела на твои шторы и была уверена, что вас нет, — Айше потихоньку посмотрела на Кемаля, и он ответил ей то ли веселым, то ли насмешливым взглядом: вот, мол, чего стоят ваши наблюдения за шторами. И тут же Айше каким-то боковым зрением заметила, что этот мгновенный обмен взглядами не укрылся от Октая и он слегка помрачнел. Или он был мрачным и до этого? Только бы Катя опять не заговорила о романе! Айше едва пришла в себя от шока, вызванного ее неожиданным вопросом. Она не сразу поняла, что речь идет о ее книге. Она абсолютно не помнила, что говорила с Катей о своих писательских делах. Ей казалось, что в курсе одна Сибел.

Ну конечно, они говорили о детективах, и Айше призналась, что подумывает сама написать что-то подобное. Так бывает, когда откровенничаешь с малознакомыми людьми охотнее, чем с самыми близкими. А если они исчезают с твоего горизонта, то забываешь и об их существовании, и о собственной откровенности.

Если Катя снова заговорит о романе, придется объясняться с Октаем: почему не сказала ему? Если уж какой-то соседке известно… А действительно, почему? Оберегаю свою частную жизнь? Или подсознательно боюсь его насмешек и замечаний? Или это все та же нелюбовь обсуждать несделанное дело, суеверный страх перед будущим временем?

Катя уже отвлеклась и с удовольствием рассказывала о себе: вот уж у кого все шкафы со скелетами и без них нараспашку!

— Мы прилетели в понедельник вечером, но ты можешь себе представить, что со мной было! Еле доплелась до кровати. С утра пораньше выехали в аэропорт, три часа ехали, потом из Москвы три часа до Стамбула, потом два часа ждать рейса до Измира, еще час полета, еще полчаса в такси! И все это с кучей багажа и с моим животом! А вчера я целый день пролежала на балконе.

— Как пролежала? — не поняла Айше. — Тебе было плохо?

— Наоборот, хорошо! — засмеялась Катя. — Я лежала в шезлонге. Муж поехал к любимой сестре, а я теперь свободна от визитов: как надо ехать к родственникам, у меня сразу начинается токсикоз, головокружение и прочие болезни. Надо же извлечь какую-то пользу из беременности, да?

Она обвела слушателей веселым взглядом, словно приглашая их присоединиться к ее радости от того, что ей удалось избежать поездки к каким-то никому не известным родственникам.

— А что, они так ужасны? — подыграл ей Октай, видя, что она посматривает то на него, то на Кемаля с бессознательным и, видимо, привычным ей кокетством. — Мне тоже после Америки наши турецкие визиты казались диким старомодным пережитком.

— Ох, я с ума схожу, когда ваши женщины принимаются обсуждать, как что готовить, как какой узорчик вязать да как что лучше мыть или чистить! Можно подумать, кроме домашнего хозяйства, на свете вообще ничего интересного нет!

— Ну, Катя, не все же такие! — вступилась Айше. — Тебе просто не повезло с родственниками. У нас полно умных, образованных женщин.

— Две. Ты и Сибел. Больше я не видела, а ты преувеличиваешь из патриотизма. Да повесь я в гостиной «Мону Лизу» (даже если оригинал украду из Лувра!), меня все станут спрашивать: «Это портрет вашей матушки?» — последнюю фразу Катя произнесла по-турецки, нараспев, действительно с характерной для многих турецких женщин манерной, мнимо светской интонацией. Это получилось у нее так забавно, что все ее слушатели от души расхохотались.

— Короче говоря, теперь я могу на законных основаниях видеться только с теми, с кем хочу. Я тебе и Сибел вчера звонила, звонила, но ни разу не застала.

— Не может быть! Я пришла около пяти и целый вечер… нет, я выходила ненадолго, — вот оно, началось! Айше исподтишка взглянула на полицейского: заметил ли он ее оплошность? Вроде нет. Теперь надо будет постоянно себя контролировать. «До завтра выдержу», — решила она. А кстати, если Катя не заговорит о романе и если этот детектив неплохо понимает по-английски и слышал ее вопрос про трупы? Тоже очень мило! Можно представить, что он вообразил!

— Нет, я звонила днем. Сибел-то почти всегда дома, а вчера и она куда-то подевалась. Ты ей отдашь мои сувениры, ладно?

— Конечно. Она, наверное, с малышкой гуляла или телефон отключила, если та спала. Ты бы так зашла, без звонка.

— Это неприлично. У нас никогда без звонка не заходят в гости, даже в соседнюю квартиру! Ладно, неважно, — Кате не терпелось показать содержимое своего пакета, и она вскочила с дивана, на котором удобно расположилась во время разговора, и бросилась к креслу, где этот пакет оставила. Ее движения были порывисты и быстры, как и ее речь, и наблюдать за эффектом шума и суматохи, вносимым ею, было приятно и забавно.

Айше нравилась Катя, и их симпатия была обоюдной. Она знала, что гостья сейчас начнет вытаскивать из сумки самые невообразимые вещи, всякую русскую экзотику и будет упорно отказываться принять деньги — хотя бы за то, что Айше сама просила ее привезти. Катя совершенно не соразмеряла цены на вещи со своими представлениями о них. Ее муж, конечно, неплохо зарабатывал в России и, судя по всему, был добрым человеком, позволяющим жене все ее нелепые траты. Но все равно нельзя же так! Айше считала, что Катя ставит ее в неловкое положение, заставляя постоянно принимать подарки бесплатно, однако в присутствии Кати эта неловкость почему-то не ощущалась. Может, потому, что та так радовалась привезенным сувенирам, рассказывала, как прятала их от непредсказуемой русской таможни и как упаковывала, чтобы ничего не разбилось и не испортилось в пути.

— Вот! — Катя гордо вытащила из пакета лист картона и продемонстрировала его зрителям. Они с изумлением уставились на то, что оказалось необычной и явно талантливой картиной. Нежной прозрачной акварелью в центре ее была нарисована изящная, как рисунок на китайском фарфоре, голубая роза. Роза словно парила в воздухе, зависнув среди размытой голубовато-сиреневой дымки, а не росла и не стояла в вазе, и это придавало картине какой-то сюрреалистический вид. Но самое интересное было не это: как бы просвечивая сквозь розу, из акварельной дымки выплывало женское лицо, и хотя оно было нарисовано лишь несколькими тонкими и точными линиями, можно было не сомневаться, что это лицо Айше!

Катя наслаждалась произведенным эффектом.

— Какая прелесть! Где ты это взяла? Очень похоже, просто изумительно! Прекрасная акварель! — в один голос заговорили Октай, Айше и даже присоединившийся к ним Кемаль.

— Что значит «похоже»? Это и есть наша Айше!

— Кто это рисовал? Ты что, заказала картину? Как же?.. — пыталась подобрать слова Айше.

— Миссис Катья, это же безумно дорого! Я должен заплатить за картину! Непременно. Мы после договоримся, без Айше, о‘кей? — Октай снова был самим собой, каким Кемаль видел его в начале визита: уверенным в себе, богатым, доброжелательным и щедрым.

Довольная Катя только рассмеялась:

— Если я вам скажу, сколько стоит эта картина, вы будете разочарованы и потеряете ко мне всякое уважение.

— Почему? — удивилась Айше.

— Потому что ты газет не читаешь и, наверно, даже не знаешь, что у нас с августа жуткий экономический кризис. Люди покупают только еду, а на роскошь вроде книг и картин спрос упал до того, что их можно купить за гроши. Художники сидят на улице и готовы рисовать портреты всех прохожих подряд. Я выбрала одного, показала ему твою фотографию и сказала, что на картине обязательно должна быть голубая роза. А заплатила я ему столько, что об этом смешно говорить.

— Но это же нехорошо! Такой талантливый человек!

— Что нехорошо, Айше? Он был рад, что кто-то вообще что-то хочет заказать. И сумма для сегодняшней России вполне приличная. Думаешь, я обманула несчастненького? Униженного и оскорбленного мизерабля?

— Да нет, — смутилась Айше, — просто было бы лучше, если бы заплатила я.

— Ты заплатишь за раму и специальное матовое стекло для акварели. И не вешай на яркое солнце, а то выгорит.

— Я в кабинете повешу. Ох, Катя, я даже спасибо не сказала!

Кемаль смотрел на лежащую на диване акварель и думал, как бы ему перевести разговор на интересующие его предметы. Он просидел у них уже больше часа, получил массу ложной информации и более или менее правдивых впечатлений, но его дальнейшее пребывание здесь оправдано только в том случае, если эпицентр расследования перенесется в этот дом. Тогда чем больше он узнает о его обитателях и чем дружнее будет с ними, тем лучше для дела.

Но решать это не ему. Как повел бы он себя, если бы был независимым частным детективом? Он по привычке принялся сопоставлять и систематизировать имеющиеся факты. Что мы имеем?

Первое. Разумеется, труп.

Обзвонив работающих по делу коллег, Кемаль узнал, что выяснить личность погибшей пока не удалось. Приметы не совпадали ни с одними из примет находящихся в розыске не вернувшихся домой девиц; отпечатки пальцев в картотеке не числились, значит, среди проституток, воровок, мошенниц, сбытчиц наркотиков, попадавших в поле зрения полиции, ее тоже нет.

Завтра ее фото появится в газете, вот тогда придется попотеть, отвечая всем желающим опознать в ней знакомую, соседку или «ту самую девушку, которую я видела на автобусной остановке». Хорошо бы, конечно, газета попалась на глаза тем, кто действительно девушку знал.

Убита она во вторник, не позднее трех часов дня. И не раньше часа.

Это хорошо стыкуется с показаниями аптекарши и старой дамы, якобы видевших ее с утра. Было, правда, одно «но»: девушка была беременна, а аптекарша заявила, что она покупала гигиенические прокладки. Зачем беременной прокладки? Или могут понадобиться?

Иногда Кемаль жалел, что не женат.

Но происходило это не тогда, когда, возвращаясь в пустую темную квартиру, он, усталый, начинал рыскать в холодильнике, из чего можно соорудить подобие ужина. И не тогда, когда выяснялось, что рубашки пора гладить, брюки стирать, а носки не мешало бы зашить. И даже не тогда, когда видел счастливых ровесников, идущих за руку с детьми или везущих в коляске румяных малышей. У Кемаля это чувство возникало, как правило, в такие моменты, когда ему просто необходим был женский совет. А случалось такое нередко.

Кемаль мечтал о женщине, которой он мог бы без лишних объяснений задать все интересующие его вопросы, которая бы разделила его увлеченность расследованием, с которой можно было бы часами обсуждать то, что его волнует. Зачем, например, беременной женщине могут понадобиться прокладки?

Кемаль невольно усмехнулся, подумав, что сидит в самой подходящей компании, чтобы задать подобный вопрос: две женщины, одна из которых беременна, и врач. Правда, он окулист, как он сказал, упоминая о стажировке в Америке, но медицинское образование все-таки лучше для ответа на такой хитрый вопрос, чем юридическое.

Вот бы они на него вытаращились! Может, попробовать? Нет, лучше пока не создавать напряженности в отношениях.

Дальше. У девушки в сумочке нашли блокнотик с отрывающимися листочками. Эксперт определил, что на верхнем имеются следы, остающиеся, когда на предыдущих листочках пишут обычной, не гелевой, шариковой ручкой. Следы сложились в номер мобильного телефона — правда, без последней цифры. Видимо, нажим в конце записи стал совсем слабым. Завтра выяснят десять фамилий тех, кому принадлежат номера: с варьирующейся цифрой в конце. Подумаешь, не так много работы: от 0 до 9 — попробовать связаться со всеми, дай бог кто-нибудь признается в знакомстве с девушкой. А если никто?

Лучше было бы, конечно, иметь весь номер целиком, но чудес не бывает. Эксперт говорит, что и эти следы без специальной аппаратуры нельзя было разглядеть. Скорее всего, писали не на предыдущем листке, а за несколько листков до этого. Но, думал Кемаль, других записей почему-то не было, иначе обнаружились бы еще следы, может быть перекрывающие этот номер. Что же получается? Девушка (или кто-то другой) записала телефон, потом вырвала листок с ним, а потом вырвала еще один или два чистых пустых листочка? Зачем? Вариантов множество. Но они распадаются на две неравные группы: первая — листок с телефоном забрал убийца, потому что номер имеет к нему отношение или, что гораздо проще, принадлежит ему самому. Тогда, естественно, он вырывает и нижние листочки, на которых следы ручки видны невооруженным глазом. Для гарантии. Такой вот предусмотрительный, осторожный убийца. Чего же он, спрашивается, не унес этот блокнотик совсем? Чтобы хоть что-то в сумочке осталось? Отпечатков посторонних пальцев на блокнотике не нашли, поэтому можно и вторую группу не отбрасывать. А в эту группу входит любая возможность утраты этих листочков не в связи с убийством.

Например, сама девушка сердится на своего кавалера, выхватывает из сумочки блокнот, вырывает сколько попало листочков и выкидывает у него на глазах. Мол, не желаю даже номер твоего телефона иметь! Молодые девицы любят подобные театрализованные демонстрации. Или современные не любят?

А может, номер телефона лежит себе спокойно у нее дома около аппарата или вложенный в телефонную книжку, а пустые листочки она вырвала для приятельницы, которой понадобилось что-то записать. Правда, было бы естественнее дать весь блокнотик, а потом уже вырывать странички с записями, ведь на вырванных заранее крохотных квадратиках писать неудобно. Тогда остались бы следы и этих записей. А впрочем, кто знает, что для молодых девушек естественно, а что нет?

Кемалю снова мучительно захотелось обсудить проблему с женщиной, причем такой, которой не безразличны и он сам, и его проблемы.

Почему, записав номер, девушка не написала рядом, кому он принадлежит? Наверное, это не был деловой или случайный знакомый, иначе его имя непременно было бы около номера. Пусть неразборчиво, сокращенно, как угодно, но было бы.

Девушка не станет писать имени только в том случае, если этот номер она не спутает ни с каким другим. Если это ее собственный номер или номер ее возлюбленного или жениха.

Либо эта запись делалась при каких-то особенных условиях, скажем, в страшной спешке, и предполагалось, что в данный момент она прекрасно знает, чей это телефон, а потом спокойно запишет его в телефонную книжку уже с именем владельца. В этом случае листок с номером выкинут за ненадобностью, а два-три следующих могли деться куда угодно. Но в чистом виде.

Словом, если листок не забрал убийца, то объяснений может быть бесконечно много. Надо будет завтра глянуть в список владельцев этих номеров — вдруг… а что, собственно, вдруг? Напротив одной из фамилий появятся зловещие буквы: «вот он, маньяк-убийца»?

Но Кемаль знал, что все равно будет надеяться на это «вдруг». И коллеги, которые с утра первым делом сунут этот список под нос Кемалю, тоже будут надеяться на это привычное сыщицкое «вдруг»: «вдруг» Кемаль со своей памятью узнает одно из имен этого списка, и вспомнит, где и когда полиция сталкивалась с этим человеком, и скажет, где его искать?

А разве можно без надежды на «вдруг» обойти (сколько там их было? пятьдесят? шестьдесят?) квартир и задавать всем одинаковые вопросы, следя при этом за ответами, за выражениями лиц, за паузами и интонациями?

И сегодня такое «вдруг» случилось, и не раз. И множество этих «вдруг» сосредоточились вокруг госпожи Айше Демирли.

«Вдруг» она спросила про линзы. Хотя теперь известно, что ее жених (или все-таки просто приятель? уж очень старается он изобразить из себя хозяина) окулист — может, поэтому? Или сама подумывает заменить очки линзами? Нет, чего тут думать? Ее доктор ей тут же их заменил бы.

«Вдруг» она вспомнила девушку. И стала лгать, что видела ее около шести.

«Вдруг» спросила по телефону про убийство.

«Вдруг» почти проговорилась сейчас, что не выходила вчера вечером из дома.

«Вдруг» ее доктор изменился в лице, увидев фотографию девушки. Этот факт, конечно, доказать не удастся.

«Вдруг» выяснилось, что вся эта подозрительная публика: сама Айше, ее друг, многодетная озабоченная соседка, ее пока неизвестный муж — все они побывали на месте преступления и наверняка наоставляли там кучу своих отпечатков и других следов. Микрочастицы и волокна одежды, волоски, следы обуви — да мало ли что может насобирать хороший эксперт, вплоть до домашней пыли. Кемаль уже знал, что девушку убили именно там, где ее нашли, это можно считать установленным. Обнаружены следы падения тела — благо весь пол покрыт тончайшим слоем цементной пыли — и не обнаружено никаких признаков волочения.

Если же предположить, что высокий сильный убийца принес труп стройной и нетяжелой девушки на руках, то вряд ли ему хватило бы ума сначала придать телу стоячее положение, а потом правдоподобно уронить его на пол. Такого в практике Кемаля еще не встречалось. И потом, когда бы он его принес? Ведь не среди бела дня.

А если ночью, то до трех часов тело уже окоченело бы и не поддавалось на такие упражнения. Пришлось бы ему просто положить девушку на пол. Да и зачем такие сложности: зачем нести ее в этот дом?

Вот заманить ее туда как-то могли. Под предлогом осмотра квартиры, например. Люди часто заходят в почти достроенные дома, и никто не обращает на них внимания: думают, что это будущие владельцы квартир, члены строительного кооператива или потенциальные покупатели и квартиросъемщики.

Кемаль расспросил уже немало жильцов тех домов на горе, из чьих окон было прекрасно видно, кто направляется в строящееся здание, но ни одна домохозяйка или пенсионерка не могла сообщить ничего полезного. Никто, например, не видел или не обратил внимания, как туда ходила Айше со своей соседкой. И Айше со всей компанией.

Так, пора порасспрашивать эту русскую красотку.

Если она во вторник целый день пролежала на балконе, могла что-нибудь заметить. Или кого-нибудь. И, слава богу, не Айше, а то сразу бы выпалила: «А я тебя вчера видела!» Хорошо иметь дело с болтливыми свидетелями. Надо только выждать, пока образуется пауза в разговоре.

Катя, похоже, пауз в разговоре не признавала. Она выгружала из своего пакета какие-то книги и свертки, сопровождая этот процесс непрерывным щебетанием и улыбками:

–…и я купила у него почти все, что там было по-английски и по-французски. Тоже совсем дешево. Ты бы видела его библиотеку! Вся квартира в стеллажах с пола до потолка. Все дорогое, антикварное он уже продал букинистам — наверняка за бесценок. Ему лишь бы на бутылку хватило. А выпивка стала дорогая, профессорской зарплаты не хватит.

— Как? Он профессор? Или алкоголик? Ты же говорила про какого-то алкоголика?

— Ну да. Профессор и есть этот алкоголик. А что такого? В России это запросто. Его очень ценят на кафедре, потому что такого специалиста по Шекспиру еще поискать! А пьет он не на лекциях же, а до и после.

— Да, все рассказывают, что у вас в России много пьют, но я не думал, что имеются в виду люди такого уровня, — развел руками Октай. — Профессор — алкоголик! Парадокс!

— Как же он согласился продать своего Шекспира? — подала голос Айше, до этого перебиравшая и листавшая привезенные книги.

— Он сказал, что все равно всего Шекспира наизусть знает. И что скоро лекции по литературе будет читать некому. Студентов-филологов все меньше, а уровень у них такой, что ему можно больше Шекспира в оригинале не перечитывать. А вот эти детективы он мне вообще бесплатно отдал — с презрением. Унесите, мол, эту гадость.

— Да он их скорее всего и не читал. Наша профессура тоже делает вид, что Агата Кристи — второсортная литература, — Айше ухватилась было за любимую тему, но тут же поняла, что дала маху: сейчас дело дойдет и до ее романа! Поэтому она быстро сложила книги в стопку, поцеловала Катю в тут же подставленную румяную щеку и заговорила о другом:

— Как же ты все это довезла? Книги же тяжелые!

— Нет, их же немного. В следующий раз еще привезу. У меня другого багажа почти нет: все-таки домой еду. Так, вот это для Сибел и ее девчонок… — Катя принялась откладывать сверточки и коробочки в отдельную кучку. — А вот это еще для тебя.

— Катя! — с упреком сказала Айше. — Но так нельзя, сколько же можно возить подарки? Ты отсюда тоже всем в Россию возишь?

— А как же, — серьезно подтвердила Катя. — Обязательно. Если человек приехал из-за границы, он не может не привезти хоть маленького сувенира. Иначе все обидятся.

— А я обижусь, если ты еще раз привезешь мне столько дорогих вещей…

— Айше, хватит, ладно? Посмотри лучше, какая там чашка, только осторожно! — и Катя забрала из рук Айше сверток, который за минуту до этого ей отдала, и стала сама его разворачивать. — Это гжель!

— Что-что? — не поняла Айше. — Г-ж…?

— Гжель. Так по-русски называется такой тип фарфора. Обычно бело-синий или бело-голубой.

— Опять с розой? — спросил Октай.

— Конечно, — Катя гордо показала всем красивую чашку, расписанную бело-голубыми цветами.

— Как же вы умудрились найти для Ай столько голубых роз? То шаль, то чашка, уж о картине я не говорю — это просто шедевр! — Октай явно старался быть любезным с гостьей.

— Я рада, что вам понравилось, — улыбалась Катя.

Кемаль почувствовал, что она сейчас начнет прощаться.

Он снова достал из кармана фотографию и взглянул на Айше и Октая, чтобы дать им понять: пора переводить разговор на другую тему. Октай смотрел на Катю и не ответил на мимические намеки Кемаля, а Айше отозвалась сразу, как будто наблюдала за ним и только ждала его сигнала.

— Катя, послушай, господин Кемаль из полиции и пришел по делу. Посмотри, ты не видела здесь поблизости эту девушку? — она вопросительно глянула на Кемаля, так ли и то ли она спросила, и он одобрительно кивнул головой.

Конец ознакомительного фрагмента.