Исповедь «содержанки», или Так закалялась сталь

Яна Рудковская, 2009

Откровенно, эмоционально, правдиво Яна Рудковская рассказывает о российском шоу-бизнесе, о невероятных событиях, которые происходили с ней, ее друзьями и недругами на протяжении последних трех лет. Шоу-бизнес – это настоящее «Зазеркалье», где много происходит вопреки здравому смыслу, а иногда наоборот. Кроме того, в своей книге Яна Рудковская впервые сама расскажет о фактах, которые давно обросли самыми нелепыми слухами и домыслами.

Оглавление

СМЕРТЬ АЙЗЕНШПИСА

А в час, когда мой след во всех сердцах сотрется,

Лишь в этот страшный час скажи, что умер я.

Аррани Атааллах

Незадолго до моего отъезда в Белгород и как раз накануне подготовки к премии Russian Music Awards-2005 Юрий Шмильевич позвонил мне и неестественно бодро объявил, что неважно себя чувствует. Сообщение он завершил просьбой договориться о его госпитализации в Кардиологический центр им. А. Н. Бакулева, что на Рублевском шоссе.

Мне стало тревожно — едва в трубке раздались короткие гудки, я бросилась обзванивать знакомых, кто мог бы посодействовать. Еще минут через пятнадцать Юрий Шмильевич перезвонил и сообщил, что Анита Цой уже договорилась и его увозят в бакулевский центр. Попросил навестить.

Через пару часов я примчалась в больницу, где уже находился Дима и, сидя рядом с Юрием Шмильевичем, о чем-то с ним беседовал. Когда я увидела Айзеншписа, у меня сердце сжалось: он лежал на больничной койке, утопая в огромной подушке, резко выделяясь на фоне кипенно-белых простыней, такой худенький и беззащитный, словно тростинка. За тот месяц, пока мы с ним не виделись, он стаял как свечка, и от него одни глаза остались — умные, живые, проницательные глаза. Дима поднял голову, мы переглянулись с ним, и я поняла — дело очень серьезно.

Зато Юрий Шмильевич отказывался признавать свою болезнь. Увидев меня, он тут же жестом пригласил меня сесть рядом и без предисловий начал:

— Диме нужно готовить сольный концерт в Олимпийском…

Я молчала, не зная, что ответить. Тем временем Юрий Шмильевич продолжал:

— Записать еще несколько треков. И клип снять на песню «Я умираю от любви» — мы обсуждали, помнишь?

— Помню, — онемевшими губами прошептала я. — Я уже договорилась с Гошей Тоидзе, все ждут вашего выздоровления.

Юрий Шмильевич замолчал, отведя глаза в сторону. Видно было, что он собирался что-то еще сказать, но раздумывал, надо ли. Наконец, видимо, что-то для себя решив, он добавил:

— Скоро премия (RMA. — Прим. ред.). Не оставляй Диму, пожалуйста, присмотри за ним. Я не смогу…

— Юрий Шмильевич, конечно, не волнуйтесь! — воскликнула я абсолютно искренне.

Айзеншпис немного успокоился. До RMA была еще много времени — почти две недели — поэтому я даже не сомневалась, что к моменту награждения он успеет поправиться и вместе с Димой пройдет по красной дорожке.

Доверившись провидению, я в относительном спокойствии уехала в Белгород, где мы провели концерт в поддержку Маши Малиновской, о котором вы читали выше. А в это время Юрий Шмильевич, лежа в больнице, руководил процессом, объясняя, как, куда и к кому нужно обращаться, ссылаясь на него.

Зная, как Айзеншпис волнуется из-за Димы — а речь шла в этот раз шла о двух номинациях «Лучший артист» и «Лучший певец» — я стала предварительно наводить справки в MTV, прощупывая почву относительно Диминых шансов. В MTV молчали «как рыба об лед», уклончиво отвечая, что «победит достойнейший». Меня такой ответ совершенно не устраивал. Наконец, ценой невероятных усилий я таки добыла информацию относительно фаворитов RMA-2005.

19 сентября ближе к вечеру я на своей машине плутала в районе улицы 1905 года, пытаясь найти ресторан «Шинок». И в тот момент, когда навигатор вывел меня, наконец, на правильную дорогу, раздался звонок:

— Яна, здравствуй! — Это был Юрий Шмильевич.

— Здравствуйте, Юрий Шмильевич, как вы себя чувствуете? — поинтересовалась я.

— Вот, врачи не отпускают, — грустно сказал Айзеншпис. — Необходимо, чтобы ты и Миша пошли послезавтра с Димой на RMA, я попросил у одного приятеля роллс-ройс, предупрежу всех…

— Юрий Шмильевич, что вы такое говорите?! — закричала я. — Вы же такой молодец, без вас эта церемония не может состояться!

— Церемония состоится и без меня, Яночка, — так же грустно констатировал Юрий Шмильевич, — Пожалуйста, пойди вместе с Димой и Мишей (сыном Айзеншписа. — Прим. ред.), это моя просьба.

Мне стало не по себе. Уже тогда я знала от мамы, что у Юрия Шмильевича всерьез неважно со здоровьем и ему предстоит длительное лечение. Но что все закончится быстро и трагично, я не могла себе представить. 19 сентября 2005 года был последний день, когда я слышала его голос. Я запомнила этот день навсегда…

На следующий вечер, буквально накануне церемонии RMA около восьми часов мне позвонил директор Димы Дмитрий Бушуев. Он рыдал в трубку.

— Юрий Шмильевич… умер… — таковы были его слова.

У меня внутри все рухнуло. Где-то фоном я слышала задорный Димин смех, видимо, Бушуев был первым, кто узнал эту ужасную новость.

— Дима знает? — машинально пролепетала я.

— Нет. Я не знаю, как сказать ему… Не знаю… — Бушуев был в полном смятении, он не мог даже внятно говорить.

Господи, что же теперь будет…

Повесив трубку, я тут же перезвонила мужу.

— Виктор Николаевич, что делать? — говорила я, а сама не узнавала свой голос.

— Пока не знаю, — серьезно сказал Батурин. — Пока не знаю… — И резко положил трубку на рычаг.

Еще через полчаса мне позвонила Лариса Васильевна Синельщикова.

— Лариса Васильевна, что же делать? — растерянно спросила я…

— Пока ничего не знаю, я перезвоню, — кратко ответила она и тоже положила трубку.

И Константин Львович, и Лариса Васильевна обладают непререкаемым авторитетом в шоу-бизнесе.

Константин Львович — блестящий продюсер, креативный, талантливый человек, генератор многих успешных идей. Лариса Васильевна под стать ему — сильная, властная, волевая. Единственная женщина, которая, не будучи артистом, совершила настоящую революцию в шоу-бизнесе. Я понимала, что она, тот самый человек, который сейчас может дать по-настоящему здравый совет.

Наконец, ближе к девяти вечера раздался звонок, которого все мы боялись. Звонил Дима. Он плакал навзрыд:

— Яна… Я не понимаю, что происходит… Я не знаю, что делать дальше. Как я буду жить без него?

Я молчала. Он продолжал.

— Я чувствую себя словно между небом и землей… У меня же здесь больше никого нет, кроме него… Этот человек для меня — все! Яна, скажи что-нибудь… Яна!

— Дима… — Я с трудом подыскивала слова. — Знаю, это очень трудно. Но постарайся успокоиться сейчас. Вот именно сейчас. Хотя бы до завтра. Мы встретимся завтра с тобой, пойдем вместе на церемонию, хорошо?

— Я никуда не пойду! — закричал Дима. — Никуда не пойду! Ты не понимаешь! Все это бессмысленно без него! Не имеет никакого смысла, понимаешь? Никакого!

— Дима… — Я пыталась говорить как можно спокойнее, хотя мне в этот момент очень хотелось разрыдаться вместе с ним. — Он — я не называла имени — хотел, чтобы ты пошел туда. Он мечтал, чтобы ты получил эту премию. Ты сильный, ты должен пойти. Ты не имеешь права не пойти. Он все сделал для того, чтобы твой успех состоялся… Ты не можешь поступить вот так с ним. С собой…

— Я не смогу, — растерянно повторял Дима… — Я не в том состоянии. Как я пойду. Как? Господи, как же я все это ненавижу!

Он бросил трубку. В этот день по моим и без того натянутым нервам то и дело стучали трубками и били короткими гудками.

Как все не вовремя. Как нелепо.

Я набрала телефон Ларисы Васильевны и начала объяснять, что Дима отказывается идти завтра на RMA. Лариса Васильевна не дослушала меня до конца:

— Билан пойдет, — отрезала она. — Это не обсуждается. Он должен и обязан прийти и получить свои награды, которые заслужил!

Думаю, что именно уверенность, поддержка и авторитет Ларисы Васильевны сделали свое дело. Дима снова перезвонил мне примерно через полчаса после моего с ней разговора. Он уже немного успокоился и убитым голосом сказал:

— Слушай, я в каком-то тумане. Абсолютно не понимаю, что происходит. Честно говоря, мне кажется, что все это не со мной. — Он немного помолчал и попросил. — Ты завтра сама руководи всем, хорошо?

— Хорошо, — тихо пообещала я…

На следующий день мы встретились у дома Юрия Шмильевича, и я впервые увидела его гражданскую жену Елену Ковригину, с которой потом будет связано немало грустных минут. С ней был заплаканный Миша, сын Юрия Шмильевича. Мы приняли решение, что по красной дорожке мы и группа «Динамит», тоже осиротевшие подопечные Айзеншписа, пройдем с черными повязками на рукавах. Сев втроем — я, Дима и Миша — в арендованный Юрием Шмильевич ем роллс-ройс, мы отправились к Васильевскому спуску, прямо под стены Кремля, где должна была проходить церемония награждения Russian Music Awards-2005.

Наверное, именно к Диме в полной мере относится выражение «огонь, вода и медные трубы». «Медные трубы» триумфа действительно стали для него тяжелым испытанием — когда Дима, повесив голову, шел по ковровой дорожке, а поклонники свистели и кричали ему: «Дима, ты лучший!». Это был какой-то театр абсурда, «пир во время чумы».

«Ты лучший…». Юрий Шмильевич не дожил до этих слов всего один день.

Далее все происходило как в замедленной съемке.

В наш шатер то и дело заходили какие-то люди, произносили слова соболезнования, пытались утешить. Поддержать нас приехала Анита Цой. Но Дима никак не реагировал. Он просто сидел и молчал. Я в это время занималась в основном Мишей, у которого то и дело выступали слезы. Когда Дима поднимал голову, я видела его абсолютно стеклянные глаза, которые смотрели сквозь меня, сквозь остальных присутствующих. Мне было страшно.

— Дима, ты только держись, хорошо? — трогала я его за плечо. — Ты только держись, пожалуйста, ты должен быть сильным. Это больно, но ты держись. Иначе ты ничего не выиграешь в жизни…

Он молчал.

Дима получил «матрешки» из рук организаторов — «Лучший артист», «Лучший певец» — со сцены со слезами поблагодарил Юрия Шмильевича. А в это время я, Маша Малиновская, Костя Николаев, ребята из группы «Динамит», президент Fashion-TV Катя Витебская, Миша Айзеншпис, стоя перед сценой, держались за руки и «болели» за него.

Наконец, как планировалось, Дима запел. Наверное, я назову это выступление одним из самых сильных в его жизни. Хотя… Поймите меня правильно, дорогие читатели. Дима — действительно талантливый артист и он потрясающе играет на сцене те песни, которые исполняет. Но сейчас он вложил в эти звуки, в эти слова все свое отчаяние. Это было настолько пронзительно, что на огромной площади, полной праздной публики, среди которых были не только его поклонники, но и недоброжелатели, царила мертвая тишина все время, пока он пел. И лишь когда он замолчал, площадь взорвалась криками и аплодисментами. А Дима в это время стоял на сцене и смотрел на публику. Просто стоял.

После этого выступления Дима забрал своих «матрешек» и все так же молча, ни с кем не прощаясь, уехал домой…

* * *

Назавтра в Доме кино должно было состояться прощание. Почтить память Юрия Шмильевича приехали не только родные, но и очень многие артисты, продюсеры, деятели культуры. При жизни Юрий Шмильевич не был фанатично привязан к одежде, но по желанию его родных привезли чуть ли не весь его гардероб — и долго прикидывали, в чем проводить его в последний путь.

Мы с Димой пришли в Дом Кино в числе первых. Накануне у меня состоялся тяжелый разговор с Виктором Николаевичем, — и, наверное, я могу сейчас уже точно сказать, что именно этот день положил начало нашему дальнейшему разладу.

Виктор Николаевич убеждал меня не ходить на похороны Айзеншписа.

— Куда тебя несет?! — эмоционально вопрошал он. — Ты что ему, родня? Сестра? Подруга? Кто ты вообще такая?!

— Я знала и очень уважала этого человека. И я пойду! — Я была полна решимости.

— Я не разрешаю тебе идти! — повысил голос Виктор Николаевич.

— Ты не можешь мне запретить, — тихо добавила я и продолжала собираться.

Это был первый случай, когда я ослушалась своего высокопоставленного и влиятельного мужа.

По странной иронии судьбы в этот день мне позвонили из службы доставки. Пришла одежда из Италии, которую я заказывала для Димы специально к церемонии RMA-2005. Но посылка опоздала — премию вручили вчера. Когда я сообщила Диме о том, что доставили его одежду, он с какой-то грустной ухмылкой прокомментировал:

— Все к одному…

Похоронили Юрия Шмильевича на Домодедовском кладбище. Могила буквально утопала в венках и цветах. После похорон мы на автобусах направились на поминки, организованные вдовой покойного Еленой Ковригиной и клубом «Монолит», членом которого он был.

Еще в автобусе я почувствовала неладное. Появились какие-то списки, вовсю шло обсуждение, кого из присутствующих в клуб пустят, а кого нет. В итоге, когда мы приехали в «Монолит», зал оказался полупустым. Это было немыслимо — почтить память Айзеншписа хотело прийти большое количество людей. Однако Елена решила ограничиться лишь родственниками и кое-кем из подопечных. Ни Костю Николаева, который был Юрию Шмильевичу как сын, ни Катю Витебскую, президента Fashion-TV, в «Монолит» попросту не пустили.

Это был еще один шок, еще один удар, который пришлось пережить, в первую очередь Диме. Мой телефон разрывался от звонков. Звонили друзья, коллеги, знакомые — все, кто когда-либо сталкивался с Юрием Шмильевичем. Все знали, что я нахожусь рядом с Димой — свой мобильник Билан попросту отключил, поскольку был не в состоянии выслушивать слова соболезнований. Мне пришлось, стоя у входа в клуб, встречать всех, кто приходил почтить память ушедшего мэтра. Это было настолько морально тяжело, что через полчаса я сдалась и присоединилась к Диме, который понурившись, сидел чуть поодаль от остальных гостей.

Я смотрела на него, и мне казалось, будто он внутренне как бы «замерз». Еще немного — и с ним случился бы нервный срыв, грозящий затяжной депрессией. Пытаясь как-то его отвлечь, я предложила:

— Дима, если хочешь, мы можем уехать отсюда. Давай, съездим на склад и заберем посылку с одеждой из Италии?

Дима молча кивнул. Маша Малиновская, которая держалась поблизости, присоединилась к нам, и мы втроем отправились на склад, который находился в районе Тверской улицы, где я в то время жила.

Это звучит абсурдно, но все перипетии того дня немного сгладила эта возня с дорогим гардеробом известных марок. Дима внимательно рассмотрел все, что ему прислали, дал немногословные комментарии. Маша же была в полном восторге — она перемерила практически все присланные мне наряды, после чего с горящими глазами объявила, что хотела бы что-нибудь подобное.

— Выбирай, — предложила я.

Затем мы долго разговаривали, обсуждая, как нам жить дальше и что делать. Дима все время повторял, что не представляет себе, как он будет обходиться без Юрия Шмильевича, ведь Айзеншпис опекал его не хуже родного отца. А Елену Ковригину, которая сразу же выразила желание принять дела своего покойного мужа, Дима даже не знал. Но понимал, что без Айзеншписа будет все иначе. И Дима впервые попросил меня не оставлять его. Я смотрела в его глаза, сердце сжималось от жалости, но я слабо представляла себе, чем же я могу помочь этому человеку. Пообещала посоветоваться с мужем.

На том мы и расстались в этот день. Однако мы оба ошибались, думая, что смерть Айзеншписа будет самым сложным испытанием в Диминой и моей судьбе. Самое трудное нас ожидало после…

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я