Темная полоса

Яна Розова, 2011

Наташина жизнь вступила в светлую полосу: выросла дочь, сама еще молода и красива, к тому же у нее собственное успешное дело, где близкие друзья – сотрудники популярного в родном городе Центра красоты и здоровья. Однако после визита к ним следователя прокуратуры началось невообразимое. Взрыв в Центре, шантаж, смерть подруг – Сони и Боряны – и исчезновение парикмахера-стилиста Дольче… Казалось, горю не будет конца. Но Наташа уловила некий общий алгоритм захлестнувших их несчастий, и перед ней стала понемногу проясняться картина страшного злодеяния.

Часть вторая

Глава 1

После смерти Боряны мы убедились: нас настигла темная полоса, да такая, какой еще у нас не было.

Центр пришлось временно закрыть — из-за ремонта и из-за того, что мы втроем были не в состоянии работать. Это казалось плохим знаком, потому что Центр был символом хорошего для всех нас времени. Мы с Соней обзвонили клиентов и сообщили, что ближайшие несколько месяцев работать не сможем. Это было очень плохо, ведь клиентская база у нас богатая во всех смыслах. И капризная. Вернутся ли теперь они к нам? Только в кошмарном сне можно представить, что про нас будет рассказывать наша милая Надежда.

С темным периодом надо было бороться. Для начала мы взялись защищать свои тылы. В тылах основным источником проблем был Сонькин Леша. Он снова отказывался лечиться и исчезал из дома, несмотря на замки и запоры.

Мы с Дольче решили, что на ремонт Центра мы возьмем кредит, а за свои деньги отправим Лешика в закрытую наркологическую клинику в поселке Храмогорка. Оттуда Алексею при всем его желании сбежать не удастся. Но и это была временная мера. У немецкого друга Дольче Якова был собственный опыт лечения от наркозависимости. И он пообещал, что Лешу можно будет устроить в то место, где сумели помочь ему самому. Яков описывал это заведение как общину, где вместе проживают и те, кто сумел избавиться от своего пристрастия, и те, кто никак не мог этого сделать. Они вместе растят на огороде брюкву, поют хором, пишут акварельки и талдычат целыми днями о том, как прекрасна жизнь без наркотиков. Я бы не стала принимать наркотики только потому, чтобы не очутиться в таком унылом месте. Наверное, если бы СМИ чаще описывали подобные общины, это стало бы лучшей профилактикой наркомании.

Через месяц после похорон Боряны мы отвезли Лешу в закрытую клинику, и у Сони появилась надежда.

Моя Варька в последнюю неделю каникул решила попутешествовать. Видите ли, они с подругами поедут в Испанию, собирать апельсины. Им хочется подзаработать и посмотреть мир, что в этом плохого? Ничего плохого, соглашалась я, только поедешь ты, подруга, к бабушке — в дачный поселок Грибково. Несколько лет назад, когда я купила отдельную квартиру, мама продала свое жилье и переместилась на природу, на свежий воздух. Варьке там самое место. И если ей хочется подружек с апельсинами — пусть возьмет все это с собой.

Варька побухтела немного, но потом подчинилась. Укладывая белье в ее рюкзак, я нашла там альбом для рисования и карандаши. Господи, одни художники вокруг, куда ни плюнь!

У Дольче не было тылов, о которых надо было бы позаботиться. Его мать была очень бодрой дамой, не кололась героином и не собиралась в Испанию. Так что мы были спокойны за нее.

Он ждал в гости Якова, и я очень надеялась, что любовник поможет моему другу справиться с горем. Думаю, Дольче был потрясен смертью Борянки еще больше, чем мы с Соней. Во-первых, потому, что она умерла у него на руках, а во-вторых, потому, что они всегда были сильнее привязаны друг к другу, чем ко мне или к Соньке.

Глава 2

— Я найду убийцу Боряны, — сказал Дольче тем утром, когда она умерла. — Найду и за яйца подвешу.

Мы почти сразу пришли к выводу, что ее отравили. В больнице нам сказали, что анализ выявил в крови нашей подруги наркотик, нечто типа экстази. Вот только Боряна наркотиков не принимала. Никогда и ни за что. Она рассказывала, что однажды во времена ее бурной спортивной молодости подружки-спортсменки, в том числе и Надька Калачова, раздобыли где-то анашу. Закурили сами и уговорили попробовать Боряну. Но ей после первой же затяжки стало так плохо, что повторять опыт она не стала. И даже зная, что разные наркотические средства действуют по-разному, Борянка решила раз и навсегда, что лучше она десять раз напьется, чем хоть раз покурит, проглотит или уколется.

И как несправедливо и обидно, что именно ей было суждено умереть от остановки сердца в результате воздействия наркотического препарата в сочетании с алкоголем… Злая судьба, темный период.

Точно зная, что Боряна не принимала экстази самостоятельно, мы пришли к выводу, что кто-то должен был ей этот наркотик подсунуть — с едой или алкоголем. Ели мы все за тем столом одно и то же — в «Центральном» была традиционная неделя шашлыков, а вегетарианством у нас никто не увлекался. К шашлыкам мы выбрали разные соусы, зеленый салат, а запивали еду минералкой.

Наши вкусы расходились только в одном разделе меню — в алкогольном. Получается, что тот, кто хотел убить нашу подругу, должен был подмешать наркотик только в водку. И скорее всего, в ту бутылку, которую нам принесли под конец вечера. Мы все помнили, что официант поставил ее нам на стол еще до того, как мы его об этом попросили. Кстати, на том этапе ужина мы вряд ли заказали бы целых пол-литра — Борянка уже немало выпила. Мы бы попросили принести двести граммов водки в графинчике, вот и все. Была ли та бутылка внесена в наш счет — мы не запомнили.

Своими выводами мы поделились с Юрием Семеновичем Булавским, следователем РОВД, который занимался предварительным разбирательством дела нашей Боряны. Однако он сразу сказал нам, что в ее смерти нет ничего криминального, кроме употребления погибшей наркотических средств. Девушка приняла несколько таблеток и запила их водкой, а сердце-то и не выдержало! В итоге смерть нашей подруги была признана несчастным случаем.

Но мы были упрямы. Нам казалось, что прямо сейчас все должно само собой разрешиться, ведь если ты теряешь друга, то должен хотя бы понять — почему? Собравшись с мыслями, мы нанесли Булавскому второй визит. Нам снова было что рассказать.

— Юрий Семенович, — начала я очень дипломатично. — Вы не подумайте, что мы сомневаемся в вашем профессионализме. Это ни в коем случае! Мы только хотим убедить вас открыть дело, начать искать убийцу Боряны.

Юрий Семенович покивал мне головой, но ответил не так, как мне бы хотелось:

— Очень жаль, но оснований у меня недостаточно.

— А вот у Боряны еще любовник был, — вспомнила Соня. — Боряна подозревала, что у него есть жена. Вот если бы вы выяснили…

— Да что бы я выяснил? — Юрий Семенович даже и не думал на нас злиться, он только не хотел нас слушать.

— Парня того звали Андреем, — вспомнил Дольче. — А мы сможем в телефоне Борянки поискать его номер.

— Вот и поищите, — ласково согласился следователь. — У нас нет даже бутылки, которую, как вы утверждаете, вам передали. Куда она-то делась?

У меня была версия.

— Борянка выпила чуть больше двух рюмок, так что бутылка была еще почти полной. Ее мог прихватить кто-то из персонала ресторана. А тот, кто допил за Борянкой из ее бутылки, не иначе тоже в морге. Вот надо и узнать кто. Может, злополучная бутылка осталась у него в доме? А потом можно сделать экспертизу и доказать, что экстази убийца добавил в бутылку, а Боряна самостоятельно наркотиков не принимала.

— Да ведь две недели прошло! — воскликнул Юрий Семенович.

— Но почему же вы этого не сделали раньше? — возмутился Дольче. На его лице появилось выражение детского упрямства.

— Да ведь и свидетелей передачи вам той водки нет!

— А мы сами — не свидетели?

— Дорогие друзья, — сказал нам тогда следователь. — Все, что вы говорите, — правильно. Если говорить абстрактно. Вот только не здесь и не сейчас. На мне и моих ребятах двадцать нераскрытых дел. Они мне не простят, если я возьму и заведу двадцать первое, потенциально висяковое дело.

Дольче уже открыл рот, чтобы возмутиться, но Соня взяла его за руку.

— Пойдемте, — сказала она нам. — Все это не имеет никакого смысла.

Глава 3

А на следующий день Дольче нанес визит хозяину «Центрального». Мы были хорошо знакомы с ним, зная, что человек он порядочный и добродушный, хоть и по-крестьянски хитроватый. О результатах беседы Дольче рассказал нам поздно вечером, когда мы втроем собрались в его квартире.

Вадим Сидорович очень расстроился, узнав о несчастье. Он заботливо оберегал репутацию своего заведения от дурных слухов, а отравленная посетительница — это вам не просроченный майонез!

И не подумайте, что он не пожалел о смерти Борянки. Пожалел, только о деле Вадим Сидорович привык думать в первую очередь.

Он позвал в свой кабинет официанта по имени Артур. Именно он обслуживал наш столик два дня назад. Парень произвел на Дольче неприятное впечатление: был явно с перепою и в грязных штанах, прикрытых передником. В тот вечер, когда он приносил за наш столик еду, мы как-то не обратили на все это внимания. А может, он и не всегда выглядел столь непотребно.

Вид у парня был несчастный, а после угрозы директора ресторана порвать его на клочки, если тот утаит правду, как он уже сделал раньше, дав лживые показания милиции, Артур совсем скис. Дольче с большим артистизмом описывал нам эту сцену:

— Артур чуть не плакал, когда Вадим Сидорович ему пригрозил. И он рассказал, что было уже довольно поздно, около часа ночи. За стойкой бара сидела женщина в красном платье. Вот она-то и передала бутылку. Официант не очень хорошо запомнил женщину, говорил, что к тому времени очень устал. Точно был уверен только в том, что она молодая, стройная. Ни цвет глаз, ни цвет волос не запомнил. Тем более что у нее на голове была широкая лента. Красная, под цвет платья. В качестве платы за услугу она дала Артуру тысячу рублей.

В качестве итога Дольче сделал потрясающий по глубине вывод: искать надо женщину! Мы бы зааплодировали, только что-то не шутилось.

Дольче, заметив скепсис в выражениях наших лиц, махнул рукой.

— А ты спросил, куда могла подеваться та бутылка водки? — напомнила я.

— Нет, — расстроенно признался наш друг. — Я забыл. Да ведь две недели прошло. Но это дело поправимое. Мы позвоним в ресторан завтра вечером, в смену Артура, и спросим его о бутылке.

Я улыбнулась ему:

— Ты гений частного сыска.

Он снисходительно кивнул мне и снова проявил инициативу:

— Так стоит ли нам сейчас думать и гадать, кто убил Боряну, или мы просто признаем, что претендентка номер один на роль ее убийцы — Надька?

— Вот уж кто на все способен! — сказала обычно очень миролюбивая Соня. — Лживая предательница, содержанка и хамка, да и с Боряной, человеком, который ее из грязи вытащил, она рассталась плохо. Мне Борянка жаловалась, что Надя, уходя из салона, украла все диски с комплексами упражнений, которые разработала Боряна.

— К тому же Надька отлично знала, что Боряна не переносит наркотиков, — вспомнила я. — Да и прекрасно ей известно, что сыпать наркотик надо будет именно в водку.

Вот только как взять за жабры эту мурену, мы не знали. Идею Дольче приехать в «Амадей» и всем навешать мы отвергли. Она показалась нам слишком уязвимой. Надя умрет, но не признается ни в чем, а потом еще и в суд подаст на нас — за нападение, к примеру.

— Мы возьмем фото этой потаскухи и покажем его в «Центральном», — предложил Дольче. — Так. А еще у нас есть Андрей. Предлагаю начать с него, а если его жена ни при чем, будем думать, что делать с Надькой. Номер телефона Андрея можно поискать в мобильном Борянки. Кто съездит к ее родителям? Я не могу. Меня ее братишка всегда терпеть не мог и сами знаете как называл.

Я посмотрела на Соню. Только она смогла бы прийти в семью убитую горем и, удержавшись от многочасовых рыданий, попросить телефон мертвой дочери и сестры.

Соня молча кивнула. На следующий день она вернулась к Дольче, где мы ее уже ждали, мрачная и расстроенная. Она рассказала нам, что мама Борянки держится только на транквилизаторах, отец каждую минуту хватается за сердце, а брат скрипит зубами и готовится к отъезду в Болгарию вместе с родителями. Он уже несколько лет жил на своей исторической родине, а теперь решил забрать к себе и папу с мамой. Конечно, он прав. Не стоит людям жить в тех местах, где они пережили ужасное горе. Это выматывает душу.

Телефон Андрея мы нашли сразу же. На дисплее Борянкиной «нокии» было зафиксировано сорок пропущенных звонков с его номера. Я взяла «нокию» и нажала на кнопку с зеленой трубочкой.

Глава 4

Мы встретились с Андреем через двадцать минут, назначив встречу на бульваре, возле солидных деревянных лавок, которые стояли здесь последние сорок лет. Эти лавки с узорчатыми чугунными ножками и подлокотниками меняли свой цвет примерно раз в пять лет. Обычно весной. Надо сказать, цвета для покраски лавочек ограничивались холодной гаммой от светло-зеленого до темно-синего. Сейчас лавочки были выкрашены в мой любимый цвет — цвет морской волны.

Андрей подъехал со стороны центра города, небрежно припарковался в проезде между домами и, не разбирая дороги, забыв о всяких правилах дорожного движения, рванул на бульвар через дороги и газоны. Я помахала ему рукой, он подбежал к нам.

Любовник нашей подруги выглядел растерянным и несчастным. Увидев его, я подумала, что, пожалуй, перед нами человек незлой, возможно, даже немного простоватый. Без особых рефлексий, но и не отравленный собственной желчью. И Борянка не преувеличивала — он был очень привлекателен: рослый самец с мощной шеей, прокачанными плечами и длинными ногами. Абсолютно Борянкин тип.

— Так что же случилось? — спросил он, подбегая к нам. — Здравствуйте, я Андрей.

Мы тоже представились.

— Я не понял, она умерла? — стал снова спрашивать он, переводя взгляд своих больших синих глаз с одного из нас на другого.

— Да, Андрюша, — ответила я. — Она умерла. Ее отравили.

Он открыл рот, словно ему вдруг стало не хватать воздуху, и опустился на лавку цвета морской волны. Дрожащей рукой парень нащупал в кармане ветровки сигареты, рассеянно достал одну и застыл на месте, как статуя. Дольче протянул ему огонек зажигалки, Соня ободряюще тронула его за плечо.

Закурив, парень подался вперед, уперся локтями в колени и опустил голову.

— Андрей, — голос Дольче звучал нейтрально, — а скажи, ты ведь женат?

Парень поднял голову:

— Да, моя жена живет в Березовке, у моих родителей. Но я люблю Борянку…

— А Боряна знала о твоей жене?

— Нет.

— А твоя жена знала о Боряне?

Андрей пожал плечами:

— Ира ничего не знала, конечно, но…

— Но что? — так же спокойно уточнил Дольче.

— Но, наверное, догадывалась.

— И ревновала?

Андрей, кажется, начал понимать суть вопросов:

— Вы чего, думаете, моя Ирочка… Да вы спятили! Идите к черту!

Он вскочил на ноги. Дольче сделал шаг и преградил ему путь. Андрей повернулся в мою сторону — я тоже шагнула к нему. Думаю, он легко смел бы нас обоих — меня одной рукой, а Дольче — обеими.

— Андрей. — Мягкий Сонин голос прозвучал в тиши бульвара очень естественно. Парень, насупив брови, глянул на нее. — Андрей, ты немного намутил в своей жизни. Ведь ты женат, но не смог повести себя достойно, а изменил жене. Но ты еще очень молодой человек. У тебя все будет хорошо. А вот у Боряны уже хорошо не будет. Помоги нам хотя бы найти убийцу!

— И что я должен сделать?

— У тебя есть фотография жены?

— Ну да.

— Дай ее нам.

— Зачем?

— Мы покажем фото официанту, который видел убийцу.

Андрей еще раз оглядел нас троих, вздохнул и достал из заднего кармана брюк бумажник.

Взяв из рук парня фото, Соня разочарованно вскрикнула.

Мы с Дольче приблизились к ней, чтобы увидеть: женщина, запечатленная на фотографии, была довольно полной от природы и к тому же трагически беременна, попросту говоря, на сносях. А дата на уголке фотографии свидетельствовала, что снимок был сделан десятого сентября этого года. То есть всего за несколько дней до смерти Боряны.

Андрей ушел, а мы побрели по бульвару. Бесцельно, безыдейно, молча.

Когда-то в детстве, точнее, на его излете, незадолго до нашего расставания, Дольче сказал, что наш бульвар точно такой, как в Париже. Он начитался Золя или Мопассана, не помню точно.

— У нас тут и улица красивая, и художники есть. Вот если бы тут было еще кафе, где бы собирались поэты и читали стихи! А потом бы мы узнали, что все они стали очень знамениты.

— Да, все Пушкины! — рассмеялась Борянка, которая, кроме Александра Сергеевича, больше и никаких стихотворцев отродясь не знала. Ей вообще поэтическое творчество казалось чем-то легкомысленным.

А нам с Соней мысль Дольче показалась очаровательной. Мы так и вообразили себя в платьях с турнюрами, в забавных шляпах и с зонтиками. Мы сидим за столиками кафе и слушаем человека с черной бородкой в коричневом сюртуке. Он читает свою новую поэму «Цветы зла»…

С тех пор иногда мы называли наш бульвар Парижем. Нашим собственным Парижем, пусть даже Эйфелева башня громоздилась над нашими головами только в воображении.

Глава 5

— Мы сели в лужу, — задумчиво произнес Дольче.

И он был прав. Продуктивных идей по поводу расследования смерти нашей подруги у нас не было. День за днем наш друг мрачнел от разочарования, хоть и улыбался нам, желая ободрить.

Через пару дней мы и вовсе оставили надежду разобраться в произошедшем. Дольче еще раз съездил в ресторан, прихватив фотографию Ирины. Вадим Сидорович встретил его дружелюбно, но того самого нужного нам официанта не было на работе. Как раз в это время кто-то позвонил администратору — симпатичной полноватой брюнетке. Та поговорила по телефону и, насупившись, подошла к Вадиму Сидоровичу:

— Звонит брат Артура. Он на работу не придет — умер вчера ночью. Отравился.

Дольче не поленился съездить к Артуру домой, уверенный, что Артур отхлебнул из той же бутылки, что и Боряна. Оказалось, в доме Артура пустые бутылки долго не задерживались. Сестра покойного чисто отмывала их и сдавала в приемный пункт.

Глава 6

А за мной по-прежнему следили. Иногда мне казалось, что слежка мне лишь мерещится. Правда, зачем следить за мной? Что я такое? Всего-навсего разведенка, у которой теперь еще и бизнес пошел коту под хвост. Денег я никому не должна — даже кредит был оформлен на Соню.

Но в другие моменты я точно знала, что кто-то мной очень интересуется. Пасет. Чаще всего я замечала престарелую серую иномарку. Думаю, это был «форд», но в машинах я плохо разбираюсь. Стекла машины были затонированы до черноты, а номер… Убей меня бог, но он менялся! Правда, была и другая версия — я не была в состоянии запомнить комбинацию букв и цифр. Надо было записать, но я все время забывала прихватить из офиса ручку и блокнот.

Частенько машина ехала за маршруткой, в которую я садилась, останавливалась чуть позади нее, а если из маршрутки выходила не я, продолжала двигаться следом.

Дважды я заметила, как за мной идет человек. Он был одет в неброского цвета куртку, на лоб надвинута черная бейсболка с длинным козырьком, а глаза — ну конечно! — скрывали очки. Рассмотреть преследователя получше мне не удалось ни разу, потому что он был очень осторожен и хорошо знал город.

Сначала я хотела рассказать об этом человеке Дольче и Соне, а потом передумала: зачем их беспокоить? И так все ужасно. Центр закрыт, наша подруга умерла. И вполне возможно, я бы даже рекомендовала надеяться, что агрессор, причинивший нам так много бед, удовлетворился нашими неприятностями.

Несколько раз мне звонила Алина. Ей очень хотелось, чтобы Дольче взялся за ее имидж. Вот только сам мастер был не в форме. Я попыталась обрисовать Алине его душевное состояние, однако ей все эти нюансы не были интересны. Она заметно обиделась на меня.

А в сентябре к Дольче приехал Яков.

Они были постоянной парой, очень нежной парой, правда, виделись всего несколько раз в год. Яков продолжал жить в Дюссельдорфе со своим стареньким дедушкой, он работал в фирме по производству бумаги. Дольче особенно об этом не распространялся, но мы понимали, что жизнь в благополучной стране оправдала ожидания молодого немца не в полной мере. Уезжая на ПМЖ в Германию, Яков надеялся, что его дед был намного богаче своих русских родственников, однако это оказалось не так.

Яков как-то рассказывал, что его дед уже серьезно болен, почти при смерти. Он часто повторял, что в молодости очень надеялся разбогатеть, но началась война, а после войны были тяжелые времена, и так вот прошла вся жизнь.

За несколько лет мы с девчонками не смогли определиться, нравится нам друг нашего друга или нет. Он был весь такой нейтральный, такой дружелюбный, такой улыбчивый, что казалось, будто его и нет совсем среди нас, живых людей, а висит в углу портрет приятного молодого человека. Он всегда стремился быть милым, даже чересчур, а мы, выросшие в провинции, в среде обычных, часто малоразвитых и плохо воспитанных людей, сковывались и съеживались от его стараний. Тут самое время заметить, что и Яков до двадцати пяти лет жил в России, но, по-видимому, в иных обстоятельствах.

Чувствуя наше настроение, Дольче показывал нам Якова не слишком часто. Традиционно за время присутствия немецкого гостя в Гродине нас приглашали только дважды: в день приезда Якова, а потом — накануне отъезда. В таких дозах Яков нас устраивал.

На этот раз нас с Сонькой тоже позвали, но встречу Якова мы невольно превратили в поминки Боряны. Мы не могли не говорить о ней постоянно.

Дольче все повторял, что надо найти убийцу, все рассуждал, кто мог отравить ее, предлагал самые безумные версии и много курил. Под конец вечера, видимо, он устал от этих разговоров. Ему нужно было отвлечься, поэтому он все чаще заглядывался на Якова.

Соня вспоминала, что делала, что говорила, что любила и не любила Борянка. Она рассказывала смешные случаи, которые происходили с Борянкой и с ней, а потом шмыгала носом.

А я не могла отделаться от воспоминаний о том застолье, когда Борянка призналась, что родила мертвого ребенка. И то, что она сказала о Центре. Мы просто обязаны возродить наше дело. Центр — вот что опять поможет нам преодолеть темную полосу.

Молчал только Яков. Он улыбался нам с теплом и сочувствием, но было заметно, что его мысли витают в иных сферах.

Часам к девяти все настолько скисли, что решено было сменить тему. Яков попросил посоветовать красивые места в городе или за его пределами. Он хотел сделать несколько снимков на память об этой поездке. Наш немец давно увлекался фотографией, причем даже зарабатывал своим творчеством немного евро.

Соня вспомнила, что любовалась красивыми видами, когда отвозила Лешу в Храмогорскую лечебницу для зависимых людей. И, чтобы не быть голословной, она показала несколько снимков, сделанных камерой мобильного телефона.

Убедившись, что гостям ничего не нужно, Дольче позвал меня в ту часть квартиры, где стояла его большая, широкая, просто роскошная кровать. Прекрасно понимая, что мое целомудрие вне опасности, и, возможно, где-то в чем-то сожалея об этом, я подошла к этой кровати, застеленной черным покрывалом из искусственного меха.

Как я и предполагала, Дольче не потребовал от меня стриптиза, а взял за плечи и повернул спиной к ложу любви. И я увидела несколько картин, размещенных на стене, напротив кровати. Картины немного не вписывались в общий интерьер всей квартиры, зато делали вкусу Дольче большой комплимент.

Работа побольше, примерно семьдесят на шестьдесят сантиметров, была написана уверенной рукой настоящего мастера. Это был городской пейзажик — красивый тихий уголок Гродина, немного напоминавший старую Москву. Свет и тень, формы и силуэты, краски и блики грели душу и будили тайные добрые надежды, которые мы всегда стараемся спрятать от других и даже от себя, опасаясь их сглазить. Подпись в правом нижнем углу свидетельствовала, что мы видим перед собой произведение художника, которого я слишком любила. В свое время.

Конец ознакомительного фрагмента.