Препараторы. Сердце Стужи

Яна Летт, 2023

Много веков континент Кьертания скован вечным льдом, а города обступает смертельная и манящая Стужа. В ней обитают только снитиры – необыкновенные звери, живущие сразу в двух слоях реальности, Мире и Душе. Части тел снитиров поддерживают жизнь на континенте. Их сердца бьются вместо моторов поездов и машин, а их глаза разрезают темноту вместо фонарей… Сорта стала одним из лучших препараторов. Почти каждый день она вместе со своим ястребом, Стромом, выходит в Стужу. Но главная их цель – вовсе не снитиры. А ставки высоки, как никогда. Тем временем Унельм расследует серию жестоких убийств, которые потрясают Кьертанию – ведь в них могут быть замешаны препараторы. Вторая книга самого загадочного и непредсказуемого цикла «Препараторы» от лауреата премии «Новая фантастика». Для широкого круга читателей.

Эрик Стром. Знаки Стужи

Одиннадцатый месяц 724 г. от начала Стужи

Когда они вернулись домой, проводив Аду и Ласси до пансиона, уже совсем стемнело.

— Ты довольна праздником? — Эрик Стром разжёг огонь в очаге, но не стал включать валовые светильники. Комната плавала в уютном полумраке, и он опустился на диван, расслабленно откинулся на спинку. Давно пора было заменить этот диван на другой, поудобнее. С тех пор пор как Эрик прочно обосновался на нём — он так и не сделал Сорте ключей и уже привык всегда ночевать дома, — подушки на нём совсем продавились и истрепались. Но по-своему это было даже приятно; было в этом что-то домашнее.

— Да, очень. — Иде устроилась за столом, по-детски подпёрла щёку ладонью. — Если бы Рорри не грустил, было бы идеально, но, наверное, так даже лучше.

— Действительно?

— Да. Когда что-то идёт не так, остальное лучше запоминается.

— Пожалуй. Но испортить что-то — не единственный способ запомнить. Я ведь должен тебе подарок, так?

Она старалась казаться равнодушной, но Стром видел: взволнована.

— День ещё не закончился, а я уже получила больше подарков, чем за годы до этого.

— Подарков много не бывает. — Он достал из тумбы, ближайшей к дивану, тяжёлый бархатный футляр и протянул ей. — Вот. С днём рождения, Иде. Двух дорог и горячего сердца.

— Что это? Это связано с охотой?

— Открой и посмотри.

Она отбросила ленточку, которой был перевязан футляр, и щёлкнула крышкой с обычной женской нетерпеливостью — как ему и хотелось, хотя бы на миг от обычной холодной сдержанности Иде Хальсон не осталось и следа.

Некоторое время она молча рассматривала лежавшую на бархатной подушечке подвеску в виде распростёршей крылья птицы и мерцающую, как струйка льда, серебряную цепочку.

— Как красиво, — наконец сказала она. — Это ястреб?

— Мне кажется, она больше похожа на птичку поменьше. Мне просто понравилась форма… Сказать по правде, единственный символизм, который мне хотелось вложить в неё, — это отсутствие всякого символизма. Мне хотелось найти что-то, не связанное ни с охотой, ни со Стужей… Тебе не нравится?

— Очень нравится. — Она бережно подцепила цепочку, погладила подвеску пальцем. — У меня никогда раньше не было таких украшений.

— Я заметил. Подумал, может, стоит это исправить.

— Очень красиво. — Она явно силилась и не могла сдержать радостной улыбки. — Спасибо.

— Хочешь надеть?

Она кивнула, слишком взбудораженная, чтобы говорить.

— Тогда подойди. Я помогу.

Она приблизилась медленно, как зверёк, чувствующий ловушку, повернулась к нему спиной. От прикосновения пальцев лёгкие волоски у неё на шее приподнялись. Стром с трудом поборол в себе желание прикоснуться ещё раз, щёлкнул замочком.

— Готово.

Она отошла к зеркалу без малейшей заминки, и Стром подумал: может, её напряжение ему только привиделось.

— У меня есть и ещё один подарок. Думаю, ты знаешь, какой.

— Ты знаешь, куда идти? — Её взгляд засиял ярче, и он залюбовался ею. — Координаты?..

— Думаю, да. До сих пор мои пути вели в никуда, как будто то, что шептала мне Стужа, было мороком… Но, похоже, для Гасси всё было по-другому. — Горькое разочарование в его голосе не укрылось от неё. Он вдруг почувствовал тёплое, мимолётное прикосновение — охотница тронула его руку.

— Символ в его дневнике и твоих записях… Если вы с Гасси связаны… Может быть, мы с тобой и вправду должны были встретиться.

— Судьба — утешительная выдумка, Хальсон. — Стром убрал руку, и она отвернулась. — Жаль, что твой друг погиб. Но его гибель, как и гибель Рагны — всё это будет не напрасно, если мы преуспеем. А мы преуспеем. Теперь я уверен.

— Ты разобрался с системой?

— Да. Гасси, видимо, любил головоломки?

— Думаю, ош показывает это довольно ярко.

— Безусловно. Но ош — не единственная головоломка дневника. — Стром потянулся к столу, подтолкнул к Сорте последние записи. — Координаты Гасси — внутри оша — оказались зашифрованы. Не самый сложный шифр… Но и не самый простой. Комбинация Гамссона. Слышала о таком?

— Нет. — Она выглядела немного уязвлённой.

— Это шифр, зависящий от даты написания. Даты твой друг, к счастью, расставлял в дневнике исправно.

— Почему ты сразу не сказал, что думаешь про шифры? Я могла бы помочь.

— Я всего пару дней как начал… Был уверен, что это тупик. Но ключ повернулся быстро. Думаю, на этот раз мы у цели. Вот здесь — то, что у меня вышло. Наши координаты.

Она склонилась над листком.

— Далеко от вешек…

— Да. Там редко кто-то бывает — где ему и быть, как не там? Я уже всё подготовил. Через два дня нас пустят в центр ночью. Никто не должен знать, что мы были там вне службы.

— Конечно, — она запнулась, — ты уже делал так прежде?

— Много раз. Но каждый раз — один. Я думал, может, расскажу Рагне, когда найду его… Но этого так и не случилось.

— Если мы найдём его… что будем делать?

До сих пор они не говорили об этом, слишком занятые переводами с оша, расчётами, службой, снова расчётами…

— Постараемся не погибнуть в схватке с дьяволами. Полагаю, одолеть дьявола не сложнее, чем снитиров… К тому же с ними не придётся осторожничать. Так что мы справимся. И заберём Сердце… полагаю.

— Думаешь, его можно будет просто взять и унести с собой?

— Понятия не имею, — честно ответил он. — Но это было бы лучшим вариантом. У меня есть контакты, сведущие и в редких артефактах Стужи, и в науке, и в магии. Возможно, они сумеют понять природу Сердца.

— И уничтожить Стужу, — прошептала Сорта. Он чувствовал — она всё ещё не верит, что это возможно. Потому и произносит вслух — услышать, как звучит.

— Ты заслуживаешь мира без Стужи, Хальсон, — сказал он тихо. — Как и твои сёстры. И многие, многие другие люди. Без Химмельнов. Без холода. Без клетки.

Некоторое время оба они молчали, глядя на огонь. Косы Хальсон продолжали лежать волосок к волоску, несмотря на вечер — скрученные так туго, что у неё, должно быть, болела голова. Глаза — чёрный и золотой — всматривались в пламя, как будто спрашивая у него, как быть. Она рассеянно поглаживала большим пальцем подаренную подвеску, и Эрик вдруг поймал себя на том, что хотел бы сидеть так — с ней, в уютном молчании — ещё долго. Когда они преуспеют, должно быть, им обоим — как и каждому в Кьертании — ещё долго будет не до того.

— Посидим ещё немного? Можем сыграть в тавлы. Хочешь?

Она улыбнулась, кивнула.

— В день рождения мне наверняка повезёт.

— Везение здесь ни при чём, Хальсон. Тебе не нужна удача, чтобы добиться своего.

Она снова улыбнулась — с новой задумчивостью, которую он не сумел разгадать.

* * *

Спустя два дня, ложась в капсулу, он вспоминал о том вечере — о том, как Иде Хальсон наконец приблизилась к тому, чтобы одолеть его на игровых полях. Если прямо сейчас он ведёт её на верную смерть, охотнице уже никогда не обыграть его.

Но думать об этом было поздно. Нервный кропарь, немало получивший за свою помощь и молчание, закрыл капсулу. Плир медленно наполнял её, проникал в тело.

Стром успел подумать — что, если это его последний выход в Стужу, последний — и полетел ей навстречу.

Тёмное небо, расписанное звёздами. Воронки пустоты над снежными пиками и впадинами. Лёгкое мерцание слоя Души… Он подумал, что хотел бы увидеть чёрную ревку ещё разок — весточка от старого друга перед тем, как распрощаться навеки. Не стоило надеяться. С появлением Хальсон ревка стала появляться реже — а после операции пропала совсем.

«Иде».

«Эрик».

Правый глаз стал средоточием всего оставшегося в мире тепла.

«Ты знаешь. Сорок четвёртая. Вперёд».

Она знала. Стром чувствовал её горячее тяжёлое дыхание, слышал скрип снега под ногами, видел пар, поднимавшийся перед лицом.

Они выбрали выход как можно ближе к нужному краю, но идти предстояло дальше — по прикидкам Строма, несколько часов.

Сорта должна была выдержать — самые долгие их охоты продолжались почти сутки, — и всё же он беспокоился за неё.

На миг Эрик остановился, глубоко вдохнул — в далёкой капсуле поднялась и опала грудная клетка. Думать стоило не об этом.

Они двигались вперёд и вперёд сквозь Стужу. За последней вешкой, покосившимся, почти прилёгшим в снег костяным столбом, была дикая Стужа… ещё более дикая и неизведанная, чем та, которую они оставляли за собой.

Само собой, это разделение было весьма условным — особенно с учётом того, с какой частотой менялся рельеф Стужи, падали и пропадали под слоем снега и льда вешки, гибли, в том числе и в двух шагах от дома, препараторы… И всё же каждый раз, вылетая за пределы размеченной территории, Эрик Стром ощущал особый трепет.

Но сейчас — ещё больше обычного — ему плевать было на правила.

Сорта помедлила перед тем, как сделать первый шаг, но двинулась вперёд уверенно и ровно. Эрик Стром почувствовал ритм её сердцебиения — ровный, спокойный.

«Иде».

«Эрик».

Мимо него десятками скользили души элемеров — лёгкие, вёрткие, как мальки в пруду. Ниже плавали в серебрении слоя Души создания покрупнее. Он подлетел чуть ближе.

Гибкие лапки с множеством крохотных прозрачных пальчиков, длинные пушистые хвосты, круглые тёмные глаза.

«Элемеры. Васки».

Она не ответила, но её глазами он увидел тела снитиров — суетливых васок и крикливых птичек над ними. Не опасны — но что те, что другие могли указывать на присутствие зверя покрупнее.

Они взяли левее и продолжили двигаться вперёд. Связь между ними была открыта, и Эрик уловил мысли Иде.

«Вперёд, вперёд… К дьяволам».

Он тоже думал о них. О том, как они могли бы выглядеть. Со сколькими им придётся столкнуться. Несколько месяцев назад он попросил Солли вживить ему два новых препарата. Железа вурра на левой лодыжке — чтобы двигаться ещё быстрее, частица кости бьерана под правой лопаткой — чтобы точнее стал удар.

Он помнил тревогу в глазах Солли.

«Тебе надо бы остановиться, Эрик. Мало в чьём теле сейчас больше препаратов, чем в твоём… И эликсиров для того, чтобы поддерживать их, понадобится больше. Ты уверен, что готов?»

Он был уверен. Уверен несмотря на то что головные боли участились и дважды после последней операции он терял сознание, — хорошо, что оба раза дома, и каждый раз так, что Хальсон не видела.

«Обычное дело. Препараты приживутся. Тело привыкнет. Как всегда».

Солли ничего не ответил, но Эрик и так представлял себе, что он мог бы сказать.

Вперёд.

Если они преуспеют, препараты ему больше не понадобятся. Возможно, он даже решится пройти реабилитацию. Их удалят из его тела — всё, даже радужку орма, — и впервые за долгое время Эрик Стром будет смотреть на Кьертанию своими глазами. О прошлом будут напоминать лишь десятки шрамов, рассеянных по телу, — карта былых дорог.

Он станет таким, как все. Обыкновенным. Свободным.

И больше никогда не полетит.

Звёзды над ним мигали насмешливо… Звёзды не верили ему.

Он отвернулся от звёзд. Гасси получил координаты, а его Стужа всё это время вела не туда, будто смеялась… И всё же она говорила с ним, именно с ним, поверяла ему свои главные тайны. Стужа любила его, намекала на опасности, берегла в пути. Собранный из её частей, он стал неуязвимым. И теперь собирался воспользоваться её доверием, чтобы предать, разрушить изнутри. Он, сын Стужи, вонзит нож в спину собственной матери.

«Она мне не мать. Моя настоящая мать погибла из-за неё».

«Эрик?»

«Вперёд, Хальсон. Вперёд».

Неподалёку от них проплывало семейство валов — Эрик видел светящиеся голубым следы их путей. Вдалеке — стадо эвеньев, за ними — стая вурров. Слишком увлечены преследованием — и хорошо.

Им очень везло — Стужа благоволила им, позволяя продвигаться вперёд, не чиня препятствий… И разрешая копить силы для решающей схватки.

Победить дьяволов, забрать Сердце — стать героями легенды, которую будут, должно быть, рассказывать веками после того, как они преуспеют. Какой будет Кьертания тогда?

Он почувствовал, как участился сердечный ритм Иде, и взглянул на слой Мира её глазами. Пейзаж Стужи здесь ничем не отличался от привычного, но на миг Эрику показалось: что-то неуловимо переменилось. Другой оттенок белого, отблеск звёздного света? Он сверился с внутренним компасом — единственным, на что они могли ориентироваться.

«Иде. Сто шагов вперёд. Потом левее».

«Поняла. Эрик…»

Она замолчала. Ему хотелось спросить, почему она замолчала. Что она собиралась сказать? Поделиться страхами? Признаться в чём-то — что бы то ни было, для этого был не подходящий момент — или о чём-то попросить?

Её страхи, как и его собственные, не имели значения. Они слишком далеко зашли, поэтому он сказал:

«Вперёд».

И ничего больше.

Холод был лютый — он чувствовал его всем телом Иде Хальсон, и знал, что его телу тоже предстоит расплачиваться, в свой черёд.

Тонко звенел лёд, и ветер, кажется, завывал даже громче обычного… Перед глазами Хальсон как будто опустили тонкий белый саван, а перед его собственными кружились миллиарды частиц сияния, снежные мухи, звёздная пыль… Красиво — и опасно, потому что приходилось особенно напрягать зрение, чтобы не просмотреть снитиров или путь во льдах.

Пятьдесят шагов. Сорок.

Что они увидят, когда дойдут до места? Пещеру? Колодец, ведущий в глубь векового ледника? Почему-то Эрик Стром не мог представить себе Сердце Стужи и охраняющих его дьяволов на поверхности — слишком обыденно.

Им надлежало ждать ниже… В глубинах континента, где рождался лёд.

«Здесь».

Она остановилось мгновенно — правая нога зависла в воздухе, и Иде медленно, без звука, опустила её на снег.

Место, где они очутились, ничем не отличалось от любого другого в Стуже. Ни разверзшегося льда, ни глубоких кратеров…

Ледяные гребни. Невысокие холмы наметённого снега. Серебристый звон.

Обычная Стужа.

Но всё ещё опасная.

«Эрик».

Она осматривала квадрат, в котором они очутились, и он чувствовал её нарастающее недоумение так же, как собственное.

Они однозначно пришли в то самое место. Ночью, после того как Хальсон ушла спать, он дважды проверил координаты. Всё было правильно — и всё-таки…

И тут Эрик Стром различил далёкие тени мерцающих душ.

«Иде! Назад».

Она послушно отступила — мгновенно, как послушала бы его собственная рука или нога. Теперь уже и она видела снитиров — тела приближались к ней по широкой дуге на слое Мира.

Ближе, ближе…

Не дьяволы. Хаары. С десяток, нет, больше, он насчитал дюжину. По отдельности для опытных препараторов — безопасны, не зря их считают добычей новичка, но при встрече с такой стаей не стоило полагаться на удачу.

«Ловушки, Хальсон».

Снова ей не пришлось приказывать дважды. Две широкие сети легли на снег ровно там, куда бежали хаары. Маловато — но этого могло хватить, если они не решат вдруг изменить траекторию.

«Манок».

Об этом он мог бы её не просить. Идя на более серьёзного зверя, Хальсон не брала его с собой, чтобы не занимал место в мешке, но в этот раз умница Иде взяла всё, что можно, потому что никто из них не знал, с чем именно придётся столкнуться.

Она вытащила из мешка манок и поднесла к губам. По слою Мира разнёсся высокий звук, пронзительный, скрипучий. Малоприятный — но для хааров он, должно быть, звучал нежнейшей музыкой. Острые носы задвигались, глаза с вертикальным зрачком жадно замерцали, затрепетали длинные уши, закинутые на покрытые панцирями спины. Быстрые, сильные звери — один неудачный удар длинной мускулистой лапы мог бы вывести Хальсон из строя — но не слишком умные по сравнению со многими другими обитателями Стужи.

Они ломились, не разбирая дороги, прямо навстречу ловушкам — сразу четверо одновременно забились в сетях, визжа пронзительно, как дети. Их души заметались, как обычно хаарьи, — вперёд, вверх, в разные стороны, чтобы потом устремиться к телам… Вместо того чтобы атаковать угрозу, они прятались.

Но Стром скользнул вперёд, им наперерез. Ледяной клинок выпал из-под рукава. Биться вот так, зная, что победа будет за ним, даже несмотря на то, как их много — о, он всегда чувствовал свою победу как дрожь, как предвкушение — было наслаждением. Он успел поразить три души. Четвёртая ускользнула — скрылась в теле. Хальсон придётся убить его, если душу не удастся выманить. Впрочем, не всё ли равно? Добычи с этой охоты Химмельнам не видать.

На слое Мира следующие хаары споткнулись об идущих впереди, но задние напирали на передних, наползали на упавших. Хальсон достала пращу, раскрутила над головой.

«Убивай».

Было не время думать о законах — в этот раз противозаконным было само их присутствие в Стуже.

Первый же снаряд попал одному из хааров прямо в лоб, и глаза его закатились. Его душа на слое Строма исчезла, и серебрение, казалось, полетело вверх, к далёким звёздам — насмешливые для Строма, к снитиру они, наверное, будут добры.

Следующий шарик из пращи Сорты скользнул левее, чем нужно, и перешиб длинное хаарье ухо. Ухо безвольно повисло, а хаар завопил так, что кровь застыла бы у Строма в жилах, будь он сейчас во плоти.

Трое в ловушке, чьи души он убил, застыли, тупо глядя в пространство пустыми круглыми глазами, роняя слюну на снег. Четвёртый метался, выл, взрывал снег длинными ногами, но не мог освободиться из сети, которая только туже затягивалась вокруг него.

Вторым выстрелом Хальсон добила того, с перешибленным ухом… Но шестеро хааров были всё ещё целы и невредимы — и они бежали прямо на неё.

«Беги!»

Она побежала, на ходу закладывая новый шарик в пращу.

«Не трать время! Беги!»

Он ринулся в скопление призрачных душ, всё это время мечущихся и вопящих на слое Души, над телами. До сих пор они его даже не замечали — но не теперь. Они бросались на него, оскалив клыки, но ледяной клинок разил направо и налево… С каждым ударом очередная душа испарялась, растворялась в ледяном звёздном воздухе, и хаар застывал на снегу слоя Мира в той позе, в которой заставала его судьба.

Первый, второй, третий, четвёртый… Бежавшие за ней снитиры замирали один за другим, как будто замедлялась брошенная на стол длинным веером колода карт.

Двоих он не успел достать — но Хальсон справилась сама. Одного настиг шарик из пращи — несмотря на приказ, она всё же успела перезарядить, другой всей не защищённой панцирем грудью упал за выхваченное ею — и выставленное вперёд — копьё.

Стром увидел её. Она тяжело дышала, едва стоя на ногах — но была цела и невредима. Одиннадцать снитиров лежали и стояли на снегу… Лишь один продолжал усердно взбивать ногами снег и пронзительно верещать. Он единственный из всей стаи сохранил и тело, и душу.

«Добей его».

Она помедлила — всего на долю секунды, — но Стром заметил… А потом подошла к зверю и один раз, точно и коротко, ударила копьём. Снег окрасился новой кровью.

«Иде. Порядок?»

«Эрик. Да».

Но ему не нужно было слышать её, чтобы чувствовать: охотница измотана, у неё дрожат колени, а спина мокрая от пота, и подкладка снуда липнет к телу.

Но даже это сейчас не волновало его — как не волновали тёмные силуэты хааров на снегу.

«Здесь ничего нет. Уходим».

«Эрик. Может…»

«Я вижу. Уходим».

Стром хорошо представлял себе, что бы она сказала ему, если бы он позволил.

«Ты уверен? Давай пройдём ещё раз, и, может…»

Но он учил её хорошо, и Хальсон промолчала.

Эрик Стром и рад был бы поверить, что что-то упустил. Но дело было не только в спокойствии снегов и ровном дыхании ветра. Он чувствовал: Сердца здесь нет. Дюжина хааров — неправдоподобно большая стая, обычно хаары перемещались семьями по пять-шесть особей — явилась как будто в насмешку.

«Чего ты хочешь?» — он крикнул это прямо в разверстую ему навстречу холодную, пустую пасть.

Стужа молчала.

Возможно, она даже не услышала — зато услышала Хальсон.

«Эрик».

«Прости. Порядок. Идём».

И они повернули назад, потому что искать было больше нечего. Он был уверен, наверняка уверен, что на этот раз найдёт Сердце. Теперь Строму самому было стыдно думать об этом, но он поверил в Гасси, маленького погибшего друга Хальсон, так, будто он был посланным ему мессией.

Возможно, он и вправду взял на себя слишком много.

А потом он увидел — как всегда в Стуже, — то, что возвращало ему надежду в минуты отчаянья. Его ледяная мать была так же добра к нему. Ей как будто и дела не было до того, что он собирается бросить ей вызов. И, летя над Стужей, он увидел знак — один из таинственных знаков в дневнике Гасси, которые они так и не смогли разгадать.

Знак, мерцающий, лёгкий, был начертан дравтовыми жилами на поверхности снегов.

* * *

Несколько часов обратного пути они с охотницей проделали в молчании. Они явились в центр одновременно: она — войдя в открытый специально для неё подкупленным кропарём вход; он — открыв глаза в стремительно пустеющей от плира капсуле.

Всё время осмотра нервным кропарём и потом, стоя под струями горячего душа, он думал, думал — разгадка была совсем близко, только протяни руку.

Ему нужно было подумать — и, видимо, Хальсон это почувствовала, потому что и на выходе из центра, и в автомеханике сидела тихо.

Ему следовало бы заговорить с ней первым, потому что её колени дрожали, а глаза на побледневшем лице казались огромными.

Но первой заговорила она — и только когда они пришли домой.

— Эрик… — сказала она тихо, опускаясь на колени перед очагом; видимо, силы ей окончательно изменили, — ты очень на меня сердишься?

— Что? — на миг он так удивился, что забыл о собственном разочаровании. — С чего мне на тебя сердиться?

— Не надо притворяться. — Она не отводила взгляда, глядела снизу вверх, не переставая мучить розжиг. — Ты поверил мне… Гасси, его дневник… Я была уверена, что это сработает. Тот знак в его записях… И то, что Стужа говорила…

— Иде. Я тоже думал, что это сработает. Но, кажется, я начинаю понимать, почему не сработало. Мне нужно подумать. Так что дело вовсе не в том, что я на тебя сержусь.

Она молчала — только ресницы подрагивали.

— Не беспокойся об этом, Иде. Отдай мне розжиг и садись на диван. Тебе надо передохнуть… Это приказ ястреба, — добавил он, увидев, что она медлит. Охотница послушалась.

— Ты сказал, что начинаешь понимать. Что именно? — спросила она уже после того, как в очаге жарко запылал огонь, и они поели вчерашней оленины и выпили по паре рюмок снисса. Цвет вернулся на её лицо, она задумчиво нахмурилась и стала снова похожа на себя саму — сосредоточенную, спокойную.

— Мы ошиблись, но продолжим искать. Однако двигаться вслепую нет смысла, — сказал он. — Есть ещё одна загадка, которую мы должны разгадать. Когда мы были в Стуже сегодня, я увидел знак из дневника. Из тех, что мы не расшифровали.

— Увидел знак? То есть… прямо на земле?

— Именно. В него сходились дравтовые жилы подо льдом. Теперь я думаю, что и другие знаки, которые видел Гасси, — это узоры Стужи, узоры дравта. Они стоят перед координатами, как будто ведут к ним. А значит, неудивительно, что мы ничего не нашли, потому что…

— Дравт двигается, — прошептала она. — Течения меняются, верно? Вот почему ты не видел знаков из своего детства в Стуже! Ты был ребёнком, когда увидел их. А к моменту, как стал выходить в Стужу, они уже изменились.

Они кивнул, и они погрузились в молчание — плотное, как во время партии в тавлы.

— Хорошо… — она щёлкнула пальцами. — Дело в дравте. Дело всегда в дравте!

Он кивнул:

— Рисунок, который Стужа показывала мне, рисунок, который она показывала Гасси и, наконец, рисунок, который мы видим сейчас… Три разных рисунка.

— Промежуточный текст, который мы не расшифровали! — Глаза Сорты горели, как у ревки во тьме. — Это переход от рисунка дравта к обычной цифровой системе координат, в которую Гасси всё это перевёл, так?

— Твой друг и вправду был очень умён. А вот мы попытались всё упростить — ну и поплатились за это.

— Получается, что Сердце всё это время двигалось вместе с дравтом?

— Или, наоборот, дравт движется вслед за ним. Да.

— Выходит, чтобы узнать нужное место, нам необходимо понять, как менялись течения дравта со временем, верно? — Хальсон потёрла виски и поморщилась, как от боли. — Мы сопоставим картину, какой она была тогда, когда Гасси писал дневник, с тем, что есть сейчас. Увидим, что изменилось…

— И переведём эти изменения в цифровую систему. После этого Сердце будет у нас в руках. Всё так.

Они помолчали — оба слишком взволнованные, чтобы говорить.

— Я не понимаю одного, — пробормотала Сорта. — Если Стужа и вправду пыталась подсказать тебе и Гасси, как найти Сердце… Зачем ей это? Неужели она сама хочет, чтобы её уничтожили?

— Я тоже об этом думал. Но, кажется, пока нам хватает загадок… Понять мысли Стужи? Не уверен, что мы порадуемся, если нам это удастся. Давай сосредоточимся на другом. — Он вовсе так не думал. Вовсе не желал отказываться от этих мыслей… Но мысли о Стуже — о ней и о нём в ней — были слишком личными. Ими он не желал делиться ни с кем. Даже со своей охотницей.

— Хорошо. Как же нам узнать, как выглядела карта дравта десять лет назад? Может быть, какие-то архивы?..

— Закрытые, Хальсон, да. В общем доступе этой информации нет — я бы знал. Всё, что касается дравта, — дело Химмельнов. В их библиотеке наверняка есть то, что нам нужно, но прийти и уйти незамеченными у нас не выйдет. Но есть и другие дома, имеющие отношение к дравту. Владельцы вышек, которые наверняка вели подобные записи, не акцентируя на этом внимание.

— Значит, нам нужен кто-то, кто владеет вышкой…

— И достаточно аккуратный, чтобы вести подобные записи. Навскидку мне приходят на ум три имени. Раллеми. Усели. И… Рамрик Ассели.

— О нет.

— О да. Он ведь, я помню, жаждал продолжить с тобой знакомство после бала. Так?

— Я ответила вежливыми отказами на два его письма, и онперестал писать. Не думаю, что его приглашение в силе.

— Ты юна и красива. Конечно, приглашение в силе. Напиши ему — он будет счастлив.

За окном совсем стемнело, ветер завывал в трубах. Стром почувствовал, что сегодняшний день вымотал его, и собирался уже сказать охотнице, что пора идти спать, когда, странно напряжённая, притихшая, она вдруг спросила:

— Ты правда так думаешь?

— О чём? О том, что Ассели будет счастлив?

— Нет. О том, что я красивая.

Пламя в очаге дрогнуло. Эрик хотел ответить — но промолчал.