Препараторы. Зов ястреба

Яна Летт, 2022

Много веков континент Кьертания скован вечным льдом, а города обступает смертельная и манящая Стужа. В ней обитают только снитиры – необыкновенные звери, живущие сразу в двух слоях реальности, Мире и Душе. Части тел снитиров поддерживают жизнь на континенте. Их сердца бьются вместо моторов поездов и машин, а их глаза разрезают темноту вместо фонарей… Охотиться на снитиров могут только препараторы – люди, обладающие особыми физическими свойствами. Три рекрута-препаратора – Сорта, Ульм и Миссе – отправляются на обучение этой почётной службе. Но каждый ли из них выдержит испытания, уготованные судьбой? Для широкого круга читателей.

Сорта. Поезд

Восьмой месяц 723 г. от начала Стужи

Миссе ушла, и я расстелила на полке плоский серый матрас, простыню, одеяло и шерстяное покрывало. Лежать так было тепло и уютно, но сон не шёл. Движение поезда — то ритмичное и плавное, то дергающее, когда он будто спотыкался или резко останавливался, чтобы обогнуть препятствие — было слишком непривычным. Несколько раз, уже почти погрузившись в сон, я выныривала из него, как будто провалившись ногой мимо ступеньки.

В конце концов, я встала, накинула ещё одну кофту и вышла из своего отсека в общее пространство. Оно неярко освещалось зеленоватым валовым светом, и я осторожно коснулась пульсирующего бока вагона — переплетения металла, дерева и мышц, мёртвого и живого, поставленного человеку на службу.

— Не спится?

Эрик Стром подошёл ко мне так тихо, что я вздрогнула.

— Немного.

— Волнуешься? — Он, судя всему, и не ложился — под распахнутым плащом был всё тот же тёмный камзол с шитьём, в котором он встретил нас на станции. На руках — перчатки, несмотря на то, что в вагоне тепло.

— Нет. Просто я раньше не ездила на поездах.

— Понимаю, это непривычно. — Он помолчал, и я уже готовилась ответить на его дежурное «доброй ночи», когда он вдруг сказал:

— Хочешь посмотреть на Стужу? — и, не дождавшись моего ответа, поманил меня к переборке, отделявшей один вагон от другого.

Я последовала за ним — всё это казалось таким логичным и простым, что я даже заподозрила, что всё же уснула и вижу сон.

— Сюда.

Мы оказались в пространстве между вагонами — стенки здесь были более гибкими, а воздух стал прохладнее — я запахнула кофту, радуясь, что догадалась её надеть.

Всё-таки не сон.

— Готова?

Я кивнула, и он осторожно коснулся мускулистой стены поезда, нажал на костяной выступ — и бурая поверхность забугрилась, раздвигаясь, приоткрываясь, как губы. Между ними оказалась плёнка — тонкая, прозрачная, как пузырь на поверхности мыльной воды.

— Это безопасно?

— Для нас с тобой — да. Как и для других препараторов. На самом деле, почти для всех безопасно. Уровень воздействия сквозь окно ничтожный… Но всё-таки показывать это людям не положено.

— Значит, мы — не люди?

Он усмехнулся:

— А препараты — живые или нет? Привыкай к вопросам без правильных ответов, Хальсон.

Это было частью его работы — запомнить наши имена, но мне всё равно было приятно услышать от него своё.

— Смотри. — Он сделал шаг в сторону, пропуская меня к «окну», и я впервые увидела Стужу.

Мне пришлось встать на цыпочки, и это было не слишком удобно — Эрик Стром открыл окно на уровне собственного лица — но уже через мгновение я забыла об этом.

Я думала, что знаю Стужу лучше многих других — ведь я прожила всю свою жизнь недалеко от неё. Я знала, что Стужа жестока, опасна и коварна, что от неё в сторону Ильмора идёт вечная невидимая волна холода и смерти, только и ждущая, что люди дадут слабину. Перед сном в детстве я слушала страшные истории о том, как Стужа находила брешь в системе препаратов из-за чьей-то чудовищной ошибки — или в результате аномалии, которой втайне боялся, должно быть, любой житель Кьертании.

Да, я впитала с материнским молоком знание о том, какой ужасной может быть Стужа — но никогда раньше я не задумывалась над тем, что она была ещё и красива.

Все оттенки белого, синего, чёрного соединились в ней — поезд стремительно прокладывал ледяные рельсы через бескрайние снега. Снежные равнины и холмы, горы снега, причудливые обрывы, похожие на высокие волны, застывшие в полёте, леса из витых и острых ледяных пиков, переплетений дуг и крючьев, сотканных из инея, похожих на огромные древние кости.

Снег Стужи не был похож на обычный снег, большую часть года без устали заметавший Ильмор до самых крыш. Этот снег мерцал, как битое стекло, и даже ночь в Стуже казалась напоённой светом. Свет наполнял ямы и впадины, покрывал склоны гор, и этот же свет, казалось, дарил жизнь далёким созвездиям, расчертившим чёрное низкое небо. Ни одно из этих созвездий не показалось мне знакомым.

— Смотри туда.

Я почти забыла о ястребе, о том, что смотрю на Стужу через тонкую плёнку в стене поезда — и забыла бы обо всём на свете, если бы Стром меня не окликнул.

— Скорей!

Там, на гребне пологого ледяного холма, двигались лёгкие тёмные фигуры — стремительные, гордо несущие увенчанные рогами маленькие головы. Длинные, похожие на женские волосы, хвосты стлались за ними. Миг — и поезд оставил их позади.

— Это были эвеньи?

— Да. Небольшое стадо. — Я покосилась на Эрика Строма и заметила, что его зрачки слегка расширились, а дыхание участилось. Он походил на хищного зверя, сделавшего охотничью стойку, завидев добычу, и я почувствовала смутное волнение, как будто собственное будущее на миг открылось мне.

— А их души? Вы их видели?

— Это не так работает. Чтобы видеть души снитиров, ястребам нужно находиться на уровне Души. Так что сейчас мы с тобой видим одно и то же.

— Уровень Души… Он отличается от этого? — Я знала ответ, но мне хотелось поговорить с ним подольше.

Эрик Стром кивнул — сам он смотрел за окно жадно и неотрывно, хотя, должно быть, видел оба уровня Стужи сотни раз.

— Отличается так же сильно, как Стужа — от того, что за её пределами. Впрочем, ты, может, и сама в этом убедишься.

— Вряд ли. Я прошла только три арки.

Видимо, досада в моём голосе оказалась слишком заметной, потому что Стром наконец посмотрел на меня.

— Да, но ты была близка к четвёртой. Если будешь показывать хорошие результаты в Гнезде, сможешь подать заявку на пересмотр результатов Шествия.

Раньше я ничего не слышала об этом.

— И часто бывает пересмотр?

— Очень редко.

Искра надежды — но любой, кто хоть раз страдал, знает, что это лучше, чем ничего.

Стром снова провёл рукой в перчатке по стене — и «окно» медленно сомкнулось, скрывая белое сияние Стужи от наших глаз.

— Ты так хотела бы быть ястребом?

— Я с детства ими восхищалась. Кроме того, если уж быть препаратором… — Я остановилась. Следовало быть осторожной. Стром — не один из Ильмора, и нельзя было давать ему заподозрить, что для меня собственное усвоение не стало сюрпризом.

–…то только ястребом, так? — Он мягко улыбнулся, но эта улыбка не слишком соответствовала неприкрытой иронии в голосе. — В службе ястреба не так много романтики, как может показаться по школьным учебникам или романам с картинками.

— Да. Но большинство в совете Десяти — ястребы, и, если посмотреть на статистику показателей по кругам… — Я снова запнулась, а Стром посмотрел на меня внимательнее.

— Верно. Показатели каждого в круге считаются по разным формулам — и быть ястребом не только почётно, но и выгодно… Особенно для тех, кто выживет.

— Многие охотники служат без ястребов?

Если Стром и заметил мою резкую попытку перевести тему, вида он не подал.

— Это неизбежно. Ястребов на всех не хватает, и от охотника без ястреба тоже может быть польза.

«Как и от ястреба без охотника?»

Этот вопрос я не решилась задать, и Эрик Стром погладил бок поезда, словно живое существо — «окно» в нём окончательно затянулось.

— Полагаю, Стужа недостаточно усыпила тебя?

Я осторожно улыбнулась:

— Думаю, теперь я вообще не усну.

— А я предупреждал их, что наставник из меня так себе — и всё равно каждый год меня пытаются заманить в Гнездо. — Заметив мой недоумённый взгляд, он пояснил: — Так называют общежитие будущих ястребов и охотников. Тех, кто прошёл три или четыре арки на Шествии.

Это значило, что в Химмельборге мы с Унельмом будем жить порознь. Облегчение — но и некоторое разочарование. Если кому-то из нас действительно понадобится помощь другого, это может оказаться труднее, чем мы оба думали.

— А где живут остальные?

— Их общежитие называют Коробкой. Недалеко от Гнезда, в соседнем районе.

Кажется, наш разговор был окончен, но мне не хотелось возвращаться в свой отсек, чтобы снова мучиться бессонницей.

— В Гнезде есть библиотека? А в тавлы там играют?

— Конечно. И очень хорошая — ещё недалеко от нашего Гнезда есть городская, имени Адоркера Химмельна. Если чего-то нет в нашей — обычно все идут туда.

— Вы учились в том же Гнезде, куда едем мы с Миссе?

— Да. Я был к нему прикреплён.

Задумавшись над этой странной формулировкой, я не сразу заметила, что и Эрик Стром погрузился в свои мысли.

— Ты упомянула тавлы. Любишь играть? Если да, не хочешь партию? Мне тоже не спится.

Я кивнула так торопливо, что шея заболела.

— Да! То есть, хочу. У меня есть поля, принести?

— Ни к чему. У меня свои. Иди в общий отсек, я догоню.

В общем отсеке было пусто. Все спали — наверное, все, кроме механикера, ведущего поезд, и нас со Стромом.

Теперь чувство нереальности происходящего снова заполнило вагон — Эрик Стром принёс поля для тавлов и набор костяных фигур, куда более дорогих и красивых, чем мои. Каждый ястреб был сделан в виде маленькой хищной птицы, а охотники топорщились искусно вырезанными копьями, острыми с виду — не удержавшись, я потрогала одно кончиком пальца.

— Красивые. Мы будем играть по полным правилам, или?..

— Если ты умеешь — по полным. Судя по твоему оскорблённому виду, умеешь.

Он быстро и аккуратно расставил фигуры по полям, снял, наконец, перчатки. Я заметила, что его ногти куда темнее, чем положено, а по левой кисти струятся вниз, от разъёма, чёрные тонкие полосы, похожие на тёмные реки под кожей — вживлённый препарат или следы от эликсиров?

Мы бросили кости. Мне выпало ходить первой, и я задумалась — не хотелось делать ученических, типичных ходов. Раз уж повезло играть в тавлы с одним из Десяти, мне хотелось его впечатлить, и я двинула вперёд своего ястреба, открывая игровой слой Души. Охотника, парного ястребу, я подвинула на то же расстояние в противоположном направлении — на поле Мира.

Стром улыбнулся:

— Вот как. — И взялся за одного из охотников. Простой ход — но после моего, самоуверенного, он открывал ему десятки возможностей.

Возможно, он подумал, что я вообще играть не умею. Над следующим ходом я думала дольше — и, снова передвинув ястреба, подставила собственного охотника под удар Строма. Нехитрая ловушка — конечно, он увидел её сразу же.

— Вижу, ты не откладываешь то, что можно сделать сразу, так?

Мы оба погрузились в молчание. Это было приятное, плотное молчание — то, за что я больше всего любила тавлы. Двое над полями думают над общей задачей — но победить может только один.

Прошёл час или около того — когда играешь, время всегда идёт немного по-другому. Эрик Стром оказался сильным игроком — в Ильморе мне не приходилось играть с кем-то настолько сильным, исключая, разве что, госпожу Торре. Поначалу, поняв, что играть я умею, Стром делал обманчиво простые ходы — а когда я расслабилась, ударил сразу по трём фронтам, вынудив меня занервничать и начать совершать ошибки одну за другой. Потеряв второго динна, я заставила себя успокоиться — мне уже понятно было, что эту партию я проиграю, но ещё оставались способы сделать это достойно.

Хоть это мне удалось — к концу партии я обезглавила армию на поле Души Строма. Это уже не могло спасти меня, но, по крайней мере, самолюбие моё было уязвлено меньше, чем могло бы.

— Неплохо, — сказал Стром, собирая фигуры. — Ещё разок?

Я кивнула. Теперь, лучше зная его манеру игры, я рассчитывала победить.

Но меня ждал сюрприз. Эрик Стром вёл следующую партию так, словно со мной играл теперь совсем другой человек. В первый раз после обманки он играл напористо, агрессивно, без особых сожалений жертвуя фигурами. Теперь он играл осторожно, мягко, и наши армии кружили друг вокруг друга на полях, пока я не начала уставать. И вот тогда-то он ударил — я пропустила две опасные ловушки, которые, не измотай он меня так, заметила бы наверняка.

— Спасибо за игру, — сказал Стром, забирая моего владетеля с доски. Он улыбался.

— Давайте ещё.

— Ну нет. Тебе пора спать. Завтра трудный день — продолжить играть будет безответственно с моей стороны.

— Я спать совсем не хочу…

— Ничего не поделаешь. Считай, что это приказ, Хальсон. Привыкай — скоро ты будешь на службе, а там не всегда получается делать, что хочешь. — На этот раз он говорил без улыбки, и спорить не следовало. Я забылась — тавлы всегда были для меня пространством, стирающим границы — но забываться в компании ястреба из Десяти не следовало.

Я поднялась из-за стола и почувствовала, что затекли ноги. Валовые светильники горели ровно. Невозможно было понять, сколько времени мы провели за игрой.

— Ты хорошо играешь, Хальсон, — сказал он мне в спину, собирая фигуры. — В Химмельборге тебе это пригодится.

— Спасибо. Там многие любят тавлы?

— Нет. Но там многие любят играть. Доброй ночи, Хальсон.

Я думала, устраиваясь на койке в своём отсеке, вначале над его словами, потом — над второй партией. Был ли у меня шанс победить? Стром не согласился на третью партию потому, что устал, потому, что хотел дать поспать мне, или потому, что ещё одной новой стратегии у него в запасе не было?

Поверить в первые два варианта казалось куда проще.

Я была слишком взбудоражена, чтобы уснуть сразу — под веками появлялись, сменяя друг друга, лёгкие и быстрые эвеньи, белое сияние Стужи, острые ледяные деревья, костяные фигурки на полях, тёмный узор на руке Строма — и я сама не заметила, как задремала. А потом — казалось, через мгновенье — поезд остановился, и я открыла глаза.